Йенс Шпаршу - Комнатный фонтан Страница 6

Перерыв на кофе. В фойе уже расставили столы, на них — шампанское и легкая закуска. Но до закусок нам было еще предложено маленькое представление: торжественная презентация новой модели.

Господин Штрювер, участвовавший в разработке этого образца, коротко рассказал о его конструкции и принципах действия: модель ИОНА, небольшой кит, длиною в палец (типа подводной лодки, цвет синий металлик), выплевывал чахлую струю, после чего погружался на дно, чтобы секунд через пятнадцать повторить все сначала. Эра углового размещения КФ ушла в прошлое, провозгласил Штрювер в своей короткой речи. Комбинации КФ + мягкие кресла или КФ + зеленый уголок (группы цветочных горшков) — все это вчерашний день. То, что мы видим сегодня, — новое поколение КФ, первый шаг на пути освобождения от устоявшихся форм. Отныне — никакого плеска по углам! Отныне — все внимание действию! Фонтан как динамическое событие!

Болдингер переводил взгляд с модели на зрителей, и от меня не укрылось, что взгляд этот выражал заинтересованную озабоченность.

Когда Штрювер закончил свое выступление, Болдингер поблагодарил его и сказал в заключение, что это серьезное достижение, которое потребует от торговли поиска новых решений. Продвижение этой модели — в руках наших представителей, сказал он и добавил:

— Я надеюсь, что эта новинка понравится как нашим опытным агентам, так и начинающим работникам, готовым к выполнению ответственных заданий.

После этого мы наконец перешли к еде.

Я еще находился под впечатлением от услышанного и, занятый мыслями, взял себе по неосмотрительности бутерброд со шварцвальдской копченой ветчиной, вроде бекона, которая никак не откусывалась и в результате оказалась целой лентой у меня во рту; я жевал ее и жевал, мял, давил, перемалывал зубами, но она только предательски разбухала, превращаясь постепенно в неудобоваримый ком, который перекрыл мне кислород и от которого я в порыве отчаяния как раз собирался избавиться, когда ко мне подошел доктор Болдингер.

— Вам, наверное, тут все кажется новым и необычным. Но это пройдет, когда мы получше узнаем друг друга.

Он пересказал мне краткое содержание последней части своего выступления и добавил что-то по поводу Берлинской стены, сказав, что ее разрушить было гораздо проще, чем «стену в головах», я же тем временем кое-как сумел совладать с коварной ветчиной, удачно разместив ее за щекой, чтобы хоть как-то дышать — пусть не в полную грудь, но все-таки.

— Короче говоря, господин Лобек, не буду долго ходить вокруг да около. Скажу вам со всею откровенностью, ваши документы нам очень понравились! Как напечатано! На пишущей машинке. С западающими буквами. У вас западает «Е», если не ошибаюсь? Это почти как писать от руки! Но это всё мелочи. DiaBHoe, у вас есть творческие наклонности — превосходно! Умение работать руками, это тоже очень хорошо. Вы водите машину-прекрасно! У вас квартира в Берлине. И самое важное, last not least, у вас огромный опыт представительской работы. Об этом я хотел бы при случае узнать от вас поподробнее.

Перечисляя мои несравненные достоинства, он загибал пальцы, только один, указательный, почему-то не слушался и застрял крючком на полдороге.

— Все перечисленные пункты характеризуют вас, господин Лобек, с самой положительной стороны. Ну а темных пятен в вашей биографии, насколько мне известно, нет. Да?

Я решительно замотал головой, отчего мой шварцвальдский бифштекс очнулся и попытался проскользнуть внутрь. Я поперхнулся и крепко зажмурился, затем поднатужился и невероятным усилием воли, слегка рыгнув, вернул его в исходное положение, избежав таким образом скоропостижной смерти от удушения. Болдингер испытующе смотрел на меня. Я тяжело дышал.

— Но в партии, наверное, вы все-таки были? — осторожно спросил Болдингер.

Я робко кивнул и уже собрался было открыть рот, чтобы выдать несколько заготовленных у меня на такой случай фраз общепросветительского порядка, как он крепко и с чувством пожал мне руку. (Наши руки, сомкнувшиеся в рукопожатии, выглядели, наверное, как эмблема на партийном значке.) Во взгляде Болдингера я прочитал немой призыв: «Не нужно слов, Хинрих!»

Перехватив у меня инициативу, он зашептал мне страстно в ухо:

— Я понимаю, вы всегда мечтали о том, чтобы чего-то добиться в жизни. Но волею судьбы вы оказались не там, где нужно, не в той стране, не в том обществе. Вы, конечно, не могли сидеть так просто, сложа руки. Сидеть без дела не для вас. Вы хотели… Нет, вы должны были включиться в жизнь и действовать! Как я вас понимаю, господин Лобек! Как никто…

А теперь вот что мы решили относительно вас, если вы не возражаете. Мы решили вас отправить для начала к Штрюверу, на семинар по сбыту. Посидите, посмотрите. У Штрювера есть чему поучиться. Ну а теперь прошу меня извинить…

После того как он ушел, чтобы, как он выразился, «повидаться кое с кем для поддержания светских контактов», я тоже не спеша направился по делам, в сторону туалета. Там я влетел в первую попавшуюся кабинку и выплюнул наконец розово-серую массу в унитаз. Склонившись над горшком, я тяжело дышал, с трудом сдерживая клацанье зубов.

Отдышавшись, я решил спустить этого шварцвальдского вредителя, но не тут-то было. Он безмятежно плавал на поверхности и никак не хотел тонуть. Только после третьей или четвертой попытки его поглотила, наконец, булькающая пучина.

Пора, пожалуй, честно признаться: до описываемого момента мне ни разу в жизни не приходилось задумываться над тем, что есть такое комнатный фонтан. Эта тема меня никогда не беспокоила. Для меня это была совершенно новая область.

С другой стороны, в этом не было ничего нового, потому что с новинками я сталкивался чуть ли не каждый день. За последние три года вокруг меня все постоянно менялось и обновлялось. Не выходя из квартиры, я покинул родину (точнее, она меня покинула). В один прекрасный день на пустыре против нашего тронутого временем и непогодой новостроечного дома (в Книге учета я называл его «опорным пунктом») появился вагончик неведомой страховой компании, спущенный на самолете, прямо с неба. Отсюда уходили на разведку прилегающей местности миссионеры. Наша сберкасса тоже стала другой. Теперь она величалась «банк» и посылала мне в режиме строжайшей секретности малопонятные цифровые коды, меняя их как перчатки в целях безопасности моего полупустого счета (а я подыскивал для каждого следующего секретного кода какое-нибудь новое секретное местечко, дабы исключить к нему доступ не только посторонних, но и знакомых лиц, включая меня самого). Даже наш адрес, и тот изменился в одночасье. Как-то раз я вышел с Пятницей с утра прогуляться и вдруг вижу, что за одну ночь мы умудрились незаметно переехать. Наша улица называлась теперь совсем по-другому.

От одного только вида этих неприличных черно-красных наклеек «Новинка» меня начинала душить черная злоба и ярость заливала щеки краской. Я чувствовал себя последним могиканином и, выходя с Пятницей на прогулку, упорно насвистывал любимую песню пионерских времен: «Вставай, проклятьем заклейменный…» (на строчке «Мы наш, мы новый мир построим…»я всегда хмурился, думая о нынешних строителях). Последний могиканин, неустрашимый краснокожий, единственный на всю округу, потому что даже Юлия уже была не та. Она значительно помолодела, во всяком случае внешне (я рядом с ней смотрелся просто сморчком!), хотя внутренне она, наоборот, стала серьезнее, причем эта ее серьезность почему-то выглядела не настоящей, а искусственной, чужой. Она держала себя так, словно вся ее прежняя жизнь — наша общая прежняя жизнь! — была какой-то репетицией, неудачной пробой пера.

Однажды, когда я за завтраком, по своему обыкновению, прошелся по поводу западных булочек, назвав их всего-навсего «импортной ватой», рассчитывая, что Юлия меня поддержит по крайней мере молчаливым кивком, она сказала мне с совершенно серьезной миной, ни с того ни с сего взяла и заявила буквально следующее (что было мною потом запротоколировано в Книге учета): «Очень удобно быть на стороне проигравших, моральная победа всегда обеспечена!»

Я долго пережевывал про себя эту фразу, но так и не сумел ее, честно признаться, до конца переварить.

Не возьмусь судить обо всех сотрудниках РАЖА RHEIn, но, глядя на доктора Болдингера, я с самого начала почувствовал, что для него комнатные фонтаны представляли собою нечто большее, чем просто товар. Своим ненавязчивым тихим журчанием они говорили «Нет!» сумасшедшей стремительной жизни. Они призывали общество: «Остановись! Успокойся! Все течет, все проходит…»

Итак, я решил строго придерживаться рекомендации Болдингера и отправился «сидеть и смотреть» на семинар к Штрюверу, хотя поначалу его деловая манера произвела на меня несколько странное впечатление. (Далее я буду рассказывать, придерживаясь записей в Книге учета.)