Евгений Антонов - Так дай мне напиться Страница 6

Очнулся он от того, что Леннон легонько тряс его за плечо: «Э-эй, далеко отсюда? Ну же давай, приходи в себя. По всему видать, ты познакомился с Истребителем поближе».

И он снова уселся на свое место.

«Почему он так много пьет?»

Леннон хмыкнул: «Не простой вопрос… Видишь ли, в его случае, это уже почти болезнь. А кроме того, он уверяет, что когда он выпьет определенное и только ему известное количество этой гадости, в его голове меняется система мировосприятия. Связь между клетками мозга начинает осуществляться не как обычно, „огородами“, а напрямую. В голове начинает „коротить“ и все вокруг меняется: мгновенно рождаются образы, которые были до этого недоступны, возникают гениальные мысли. Но, позволь мне тебя предостеречь, это свойственно далеко не каждому.

Истребитель — поэт. Мне нравится то, что он пишет. Только он даже и не пытается это печатать. Ему это не нужно…»

«Как он до сих пор не спился?»

«Этому многие дивятся. Каким-то образом он может себя контролировать, хотя, мне кажется, что рано или поздно этим все и закончится».

«А наркотой он не балуется?»

«Нет. Пробовал, но ему не понравилось. Сказал, что это уже перебор, шаг назад».

Они немного помолчали, снова думая каждый о своем.

«Он сказал, что Художник где-то южнее, а если мы поедем дальше, то встретимся с Капитаном».

«Ясно. Я так и предполагал».

«Капитан и Художник. Кто они?»

«Тебе нужно с ними пообщаться, что бы это понять. Они — не чета нам, всем прочим. Они творят. Время от времени, когда в них накапливается, они где-нибудь останавливаются, что бы реализовать себя. Причем делают это так, что никто не может точно назвать их местонахождения.»

6

Капитана они встретили лишь неделю спустя, поменяв несколько маршрутов и два раза заехав на тупиковые станции. В любом месте, где бы они ни сходили с поезда, у Леннона оказывались друзья, или знакомые, или же он просто знал условленные места, где их могли накормить или даже оставить переночевать. Они не очень много говорили меж собой, но даже этого Пропащему было достаточно, что бы надолго загрузить голову обсасыванием и перевариванием всей этой информации, что свалилась на него сейчас, нарушив пусть примитивный, но отлаженный механизм мировосприятия. Кроме того, они постоянно встречали разного рода необычных людей, которые либо имели какое-то отношение к странникам, либо сами являлись таковыми.

Совокупность всех этих неизбежных и случайных встреч образовывало информационную сеть, воздействие которой Пропащий ощущал теперь постоянно и постепенно научился в нее включаться.

Внешне Капитан оказался несколько иным, чем представлял его себе Пропащий. Ему было около тридцати пяти лет и телосложения он был не то, что бы мальчишеского, но довольно компактного, хоть и крепкого. Из среды всех прочих людей его выделяло необычайное внешнее спокойствие и довольно редкое сочетание давно забытого благородства и простоты, выражавшееся как в манере говорить, так и держать себя. В разговоре он предпочитал больше слушать, чем говорить. Но особенно Пропащего поразили его глаза: в определенные моменты в глубине их чувствовалась бездна, но не пустая, а наполненная тем, что недоступно для понимания простых смертных, а значит и самого Капитана тоже.

Леннон с Пропащим наткнулись на него тут же, как только сели в поезд, идущий от солнца к городу трех направлений. Он сидел один в купе общего вагона, задумчиво смотрел в окно и пил чай из традиционного железнодорожного стакана с подстаканником.

«Здравствуйте, Капитан,» — Леннон снял с плеча сумку и уселся напротив него. Пропащий пристроился рядом.

Капитан взглянул на них. Глаза его повеселели.

«Здравствуй Леннон. Ты, я вижу, не один в этот раз. Здравствуйте.

Я рад, что ты меня нашел. Чаю хотите?»

«Можно».

Капитан поднялся и вышел, но вскоре вернулся, неся два таких же, как у него, стакана с крепким горячим чаем.

«Вовремя вы. Я как раз хотел остановиться где-нибудь. Как у тебя дела, Леннон? Я слышал, ты был на Севере.»

«Был. Даже подумывал там остаться».

«Ну и почему же не остался?»

«Вам ли об этом спрашивать, Капитан?»

«И то верно».

И они молча, даже несколько ритуально принялись за чай. Потом они продолжили беседу, говоря порой о чем-то, чего Пропащий не понимал. Почти до вечера он не проронил ни слова. Он боялся говорить, дабы не нарушить эту тонкую «игру в бисер», которую вели, общаясь между собой Капитан и Леннон.

«Я вижу, тебе не совсем хорошо,» — подметил Капитан, когда за окнами вагона в очередной раз за этот день, как показалось Пропащему, начало смеркаться. «Теряешь опору?»

«Да, Капитан».

«Мы можем пока двигаться вместе. Ты как на это смотришь?»

«Я как раз хотел попросить вас об этом».

«Переберемся на центральную ветку и двинемся к югу. Ты ведь хотел найти Художника?»

«Да».

«Вот и хорошо. Доберемся до тех краев, а там посмотрим».

Пропащему жутко хотелось узнать, что же такого имеет Капитан, чем невидимым он обладает, что бы чувствовать себя настолько спокойным и уверенным, несмотря на всю шаткость его социального положения и неустроенность существования. Однако он осмелился спросить об этом многим позже, когда, освоившись, он мог уже свободно общаться с Капитаном.

«Ты, наверное, первый, кто спрашивает меня об этом напрямую,» — ответил Капитан, немного помолчав, словно что-то обдумывая.

«Что же, я отвечу тебе. Я, действительно, имею нечто, что помогает мне быть тем, кто я есть. Видишь ли, мои возможности шире, чем у большинства остальных.

Однажды я прислонился спиной к стене того тесного коридора, по которому человечество, плотно скучившись, несется вперед, к своим эфемерным целям, не подозревая о том, что это лишь малая часть существующего вокруг них пространства и не помышляя об ином пути. Я не мог больше двигаться в общей массе. Я просто стоял и наблюдал за этим столпотворением. Вдруг я почувствовал, что холодная стена, разогретая теплом моего тела, начинает плавиться и, спустя некоторое время, я смог проникнуть туда, за эту стену, в область, для большинства остальных людей недоступную. Это было подобно путешествию по непроходимым джунглям. Я продвигался с трудом, шаг за шагом, и на каждом шагу что-то для себя открывая. Я смог недалеко уйти, но даже этого оказалось достаточно, что бы обрести то, чего нет у многих других.

Для меня отпала потребность бежать в общем людском потоке и вот, по мере того, как этот дар меня переполняет, я начинаю делиться им с толкающейся и суетящейся людской толпой, стараясь привнести в их обыденную жизнь еще что-нибудь светлое и хорошее, чего многим из них так не хватает.

По всей вероятности, такие „монстры“, как Пушкин, Толстой, Достоевский смогли углубиться в эту область гораздо дальше. Кому что дано. Я безумно счастлив, что имею хотя бы это.

Ты знаешь, иногда мне кажется, что, будучи в постоянном движении, я встречаю то там, то здесь своих персонажей».

Затем Капитан, видя изменившееся выражение лица Пропащего, добавил: «К тебе это не относится. Ты — не один из них».

Позже, когда Пропащий остался с Ленноном наедине, тот внес ясность в слова Капитана: «Он писатель. Причем, безумно талантливый. Только пишет он не для всех. Не всякий поймет это и не всякому это понравится. И печатается он преимущественно не у нас.

Свои гонорары он распределяет так, что бы странники имели пищу и кров там, где это возможно. Впрочем, Художник и все те, кто действительно способен ТВОРИТЬ, поступают точно так же, помогая тем, кто ищет.

Когда я только начал общаться со странниками, кто-то даже сказал мне, что существует такой поезд, не зафиксированный ни в одном из расписаний, почти что „поезд-призрак“, в котором едут только странники и разного рода чудаки, те, что не от мира сего; что этот поезд, состоящий всего из нескольких вагонов, ездит из конца в конец железных дорог, не придерживаясь какого-либо конкретного маршрута или пункта назначения и что это невероятная удача — повстречаться с ним, что это дано немногим…

Красивая сказка. Я до сих пор в нее немного верю…

Однажды я спросил Капитана, что заставило его стать странником…»

«И что же?» — Пропащий жаждал узнать ответ на этот вопрос, потому что уже некоторое время этот вопрос мучил его самого.

«Он сказал, что когда его рукописи стали расходиться „самиздатом“, и кое-что было даже напечатано, люди начали досаждать ему. К нему приходили домой, звонили по телефону, говорили, что ждут его там-то и там-то, и будут рады принять, так как такой-то и такой-то хотел бы с ним познакомиться, или же дать почитать ему кое-что свое, и тому подобное. Капитан сказал мне, что может быть это было и свинством с его стороны, но единственным стоящим местом, куда стоило стремиться, с его точки зрения, был его собственный внутренний мир.