Михаил Строганов - Страна моего детства Страница 6

Затем, выходя на улицу, на полном серьёзе пытались договориться с дождём, чтобы он перестал идти, или просили солнце, чтобы не уходило с неба, как можно дольше раздвигая наш дворовый день…

Мы почитали сказки подобно самому главному учебнику жизни и знали из него, что нельзя поймать только ветер — самую могущественную и вездесущую стихию. Среднего брата, стоящего после духа и перед вдохом и выдохом каждого живого существа:

Ветер, ветер! Ты могуч,Ты гоняешь стаи туч,Ты волнуешь сине море,Всюду веешь на просторе.Не боишься никого,Кроме Бога одного.

Ветер нельзя поймать, но можно приручить. С ним можно подружиться настолько, что будет играть с тобой сколько пожелаешь. Так, что даже сможешь выгуливать его, как щенка…

Две рейки, моток суровых ниток, кусок нейлоновой плёнки, немного терпения и старания — такова формула рукотворного чуда, способного объединить земное и небесное. Прилежный труд будет вознаграждён, когда под самые облака, куда мог добираться лишь во сне, вознесется твоя сказочная птица, взмоет в небо воздушный змей.

Его полёт похож на непостижимое, видимое лишь в книжках чудо. Только теперь создал его ты сам, отчего ощущаешь себя на седьмом небе.

Всё в твоей жизни всерьёз и всё впервые: впервые сотворил чудо без чьей-либо помощи, впервые сделал от начала до конца своими руками, впервые к тебе пришло осознание того, что ты можешь летать наяву и творить своими руками чудеса.

Как бы ни силился потом вспомнить — всё равно не вспомнишь, как выходил на улицу, с кем говорил и что делал. В памяти остаётся только тот момент, когда ты ловишь ветер и твоя рука, возносящая вверх украшенный пёстрыми лентами вдруг оживающий неуклюжий ромб…

Сбившиеся, слипшиеся от пота волосы, скрипящий на зубах песок, полные восхищения глаза: в небо взмывает воздушный змей.

Дух перехватывает и сердце стучит так громко, что ощущаешь, как его удары несутся по стропилам, словно электричество по проводам.

Ещё мгновение, вздох — и вот уже весь без остатка ты устремлен ввысь, где вьётся на ветру отправленная к облакам часть твоей души…

Грозы и грёзы

Когда за окном бушевала гроза и, раскалывая небо, обрушивала вниз тяжёлые дождевые струи, непогода неожиданно вносила в жизнь свою толику волшебства. В будний дождливый день родители на работе и дома нет никого, тогда наступало время творить собственную волшебную историю.

Свершалась она так: тяжёлыми покрывалами завешивались окна, на полу разбрасывались подушки и одеяла, возле которых рассыпалась гора конфет. Затем недалеко от белой, покрашенной масляной краской двери ставился табурет и водружался отчаянно гудящий фильмоскоп с держателем пленки, напоминающим вопросительный знак. Мощный, как трактор, таинственный, как луноход.

К этому моменту ты был готов к необычному странствию. Пальцы медленно поворачивали круглое, похожее на монету колёсико, пленка диафильма медленно раскручивалась, и белый глянец двери незамедлительно расцветал пестрыми буквами и картинками.

Волшебник изумрудного города… Одна из любимых историй, диафильм, засмотренный до оплавления плёнки. Почему она так пленяла моё воображение? Может быть, оттого, что её начало так похоже на жизнь? Или потому, что волшебный мир может начаться с бедного домика, в котором была лишь железная печка, шкаф, стол, три стула и две кровати? Может быть, ответ заключался в том, что всё загадочное и таинственное непременно скрывается за обыденным и привычным, а ключом к чудесам должен быть ты сам.

Едва приоткрывалась завеса, как чувство безбрежности распахивало свои объятия, по своему усмотрению изменяя ход времени и окружающее пространство. Волшебная страна была рядом, в дверном проёме, превращая маленькую комнатку в огромный и неизведанный мир, в котором дни и недели умещались в мимолетных мгновениях.

Жадно вчитывался в каждое слово, разглядывал малейшие детали рисунков, пока волшебный рисованный ураган диафильма не смешивался воедино с раскатами грома за окном…

Мир изменялся на твоих глазах от малейшего прикосновения, события развивались столь стремительно, что душа не успевала поспеть за ними. Чтение сливалось с дыханием, рассматривание картинок — с движением глаз.

Вырывавшиеся из пучка света цветные картинки оживали в воображении, обрастали подробностями, которых не было в сопроводительных текстах. Чудесная история захватывала уже безраздельно и, казалось, что и она сама может вдруг по волшебству двинуться по иному пути…

Тогда приходилось вращать ручку фильмоскопа обратно, к началу истории, вновь и вновь проживая события, изменить которые ты был не в силах…

Когда заканчивалась одна плёнка, её место незамедлительно занимала другая, затем третья, четвертая, пока в самом конце не наступал черед иллюстрированных баллад Жуковского:

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:Он в темной короне, с густой бородой». —«О нет, то белеет туман над водой…»

Сказочные истории, сначала увиденные в луче фильмоскопа, а затем сотни раз прочитанные в книжках, становились учебником, позволявшим видеть великое в малом и таинственное в обыденном. И в шуме грозы, и в бушующем за окном ливне пытался угадать преддверие чудесного мира, царство живых великих стихий, которые веками существуют рядом, ревниво охраняя свои тайны от посторонних глаз.

Пережитое меняло тебя навсегда: чувства и мысли больше не были фантазией, забавой или игрой. Они становились самой жизнью.

Меньшие братья

Тебе говорят, что земля круглая, как арбуз, и она без остановки кружится под ногами. Тебе говорят, что солнце стоит на месте, а месяц с луной — одно и то же. В разгар зимы тебе говорят, что сейчас где-то вовсю жарит лето. И про всё, что случается в кино, тебе говорят: «Ничего не было. Всё понарошку». Ещё говорят, что игрушки — бесполезная ерунда, которая почему-то стоит невероятно дорого. Тебе говорят о всём вкусном, что оно вредно, и надо обязательно есть то, что даже в рот не лезет. Тебя укладывают спать, когда ты совершенно не хочешь, а тебя убеждают, что ты хочешь спать, только понять этого не можешь… Тебе всё это говорят, но ты видишь, чувствуешь и знаешь, что на самом деле в жизни всё совсем по-другому.

День за днём эти несостыковки складываются в твоей голове первым грандиозным умозаключением: «Взрослые, конечно, многое умеют и знают. Только вот от пройденного времени ум в них испортился, как молоко в бидоне. Они не видят и не понимают очевидного…»

Тогда же возникают первые вопросы: «Кто меньше малышей? Кто ещё более игрив, наивен и доверчив? Кто всегда готов безоговорочно следовать за тобой, не командовать, не поучать и не держать обид?» Так, незаметно для себя самого, находишь преданнейших наперсников, готовых проводить с тобой сколько угодно времени.

Друзья из живущих во дворе «ничейных» собак… Они появлялись из ниоткуда, возникали возле тебя, когда было особенно грустно и одиноко. Взаимная симпатия возникала мгновенно, словно и до встречи вы знали друг друга всю жизнь. Побегав и проиграв целый день, уже расставался не с дворовой «ничейной» собакой, ты оставлял в вечереющем дворе дорогого сердцу товарища.

Мою самую любимую дворовую собаку звали Леди. В те времена я и понятия не имел, что означает её имя, но всё же прекрасно помню, как было приятно его произносить. Необыкновенно грациозная и умная, очень похожая на колли, по невероятным, ведомым ей одной причинам, выделяла меня из всей ребятни.

Стоило выйти на улицу, как Леди была рядом. И больше не отходила ни на шаг, не откликалась на чужие ласковые слова, не покидала ради угощения. Играла только со мной.

Возвратившись домой, захлёбываясь от набежавших чувств, рассказывал о своей Леди, искренне надеясь, что родители сами захотят взять ёё домой.

«Леди — как человек, понимает всё, что ей скажешь! Как же можно оставить её спать на улице? Ночью холодно и страшно, и она там совсем одна…» — Я пытался убедить в правоте изо всех сил, подбирая самые весомые доказательства тому, как нам будет хорошо жить всем вместе. И только вновь и вновь получая отказ, с горечью понимал, что взрослые всё понимают неправильно.

Засыпая, думал о том, как завтра увижу её, а едва пробудившись, думал, чем бы вкусным накормить и как провести с ней всё своё время.

Однажды Леди исчезла. Навсегда… Её просто не стало…

Я горевал долго и безнадежно, так, что её искали не только родители, но и многие взрослые из нашего двора, но всё равно не нашли…