Жаклин Арпман - Отец детей своей матери. Рассказ Страница 6

Только кормилица осмеливается ответить:

— Говорят, Антигону схватили на поле битвы, когда она готовилась совершить обряд.

Смысл ее слов доходит до меня не сразу, но я мгновенно впадаю в ярость, и понимание приходит само собой. Значит,

Креонт не захотел ждать. Кому он поручил сделать то, чего не хотела совершить я, какую награду посулил?

— Но я здесь, я все время у вас на глазах, — ответила я кормилице.

Она пришла в смятение.

— Тебя видели. Тебя узнали. Маленькая худая смуглая женщина с надменным лицом шла меж стражников, высоко подняв голову, горделиво улыбалась и ни с кем не говорила. Это так похоже на тебя.

— Где она?

— В самой тайной из темниц. Никто не может к ней приблизиться, ее казнят на рассвете. Ты должна бежать.

Креонт омерзителен, но я не могу не восхищаться им. Он наконец-то понял, что не должен на меня рассчитывать. Я знаю, что буду отомщена, и посылаю служанку к Гемону: пусть готовится к смерти, ибо на рассвете меня казнят. Царь не слишком умен, он думает, будто люди ценят свою жизнь превыше всего, так что объявленное сыном самоубийство кажется ему немыслимым. Не хочу, чтобы Гемон бродил по коридорам дворца, жалуясь и проклиная свою участь, у царя в конце концов возникнут сомнения, и — кто знает? — он помешает ему умереть. А я хочу, чтобы за меня отомстили! Я знала, что Креонт жаждет моей смерти, но его действия удивляют меня. Этот честолюбец не брезгует подлым обманом. Он купил услуги женщины, явно не слишком умной, раз доверилась ему. Царь наверняка сказал, что ее жизни ничто не угрожает. Все полагаются на честь Антигоны: она либо похоронит брата, либо спасет жизнь невинной женщины. Хотела бы я дать ей умереть… Неужто сострадание проникло и в мою душу? Собираюсь отдать жизнь за незнакомку, которая рискует своей жизнью за пригоршню золотых?

Жить дальше? Ради чего? Чем займу я мои дни и мою душу? Разве у меня осталось хоть одно желание? А та женщина хочет многого — ей нужна одежда, запас еды на зиму, любовник, да мало ли что еще? — и хочет достаточно сильно, раз поставила на кон жизнь. У меня нет сил противостоять ей. Пусть купит блага, о которых мечтает, и пусть моя кровь падет на Креонта! Но я не надеюсь, что грядущие времена осудят моего ненавистного дядю, никто не узнает, какую шутку он со мной сыграл: даже служанки, видевшие, что их госпожа не покидала своих покоев, верят, что это я нарушила запрет. Они смотрят на сидящую перед письменным прибором Антигону, и думают, что я внизу, в темнице, дрожу от ужаса и обливаюсь слезами.

— Не медли, — говорит мне кормилица. — Лошади ждут у городских ворот, если поторопишься, до рассвета будешь в предгорьях.

— А что потом?

Она не знает. Не дело служанки решать судьбу царевны. Она спланировала мое бегство, она ломает голову, как помочь мне избежать смерти, но моя жизнь — мое дело. Я очень молода: возможно, годы сотрут воспоминания? Настанет момент, когда я перестану понимать, кто я есть, забуду пустые окровавленные глазницы отца и ледяные ночи изгнания. Равнодушный взгляд матери уйдет из памяти, как и лицо Этеокла, спешащего навстречу смерти, и вонь от разлагающегося тела Полиника, отравляющего воздух над городом. Я буду стариться медленно, чужая самой себе. По вечерам, бродя по мирному саду, я буду грезить наяву. Я — дитя двух преступлений: отец убил сына, а сын убил отца. Клянусь, в моей душе нет ни преданности, ни желания жертвовать собой, я не умерла ради братьев, а за Эдипом последовала не по доброй воле. Ночь уносит слова клятвы, она растает в первых лучах утренней зари. Я смотрюсь в зеркало, как Иокаста перед смертью. Я бледна, у меня усталый вид. Зачем мне жить? Смерть уже поселилась в моей душе.

Служанки снова пытаются привлечь мое внимание. Как они докучливы, не желаю их слушать, мне и без того есть чем заняться; я расстаюсь с собой, а это тяжелая работа. Но я привыкла обращаться с прислугой снисходительно и потому спрашиваю, что еще случилось. Оказывается, Исмена кинулась к ногам Креонта, поклялась, что была со мной, и царь пообещал, что она тоже умрет. Я едва не забыла о сестре, а она сотворила очередную глупость! Ничего, если повезет, все выйдет по-моему: жена Креонта [7]не переживет смерти сына. На заре кровь будет повсюду. Фивы захлебнутся в крови.

Все подходит к концу, да, к концу! Небо на востоке светлеет. Так значит, вот для чего я родилась? Корчиться на промокших от пота простынях, рожая ребенка, кричать от разрывающей тело боли и страха, увидеть восход солнца, смотреть, как оно закатывается за горизонт, и пролить последнюю каплю крови, чтобы род наконец прервался. Я бы хотела умереть, изрыгая ужасные проклятия, но в моей душе нет страсти. Я хочу проклинать богов, но как не утратить достоинства, проклиная то, во что не веришь? Я хочу втоптать моего отца в грязь, разоблачить изначальный грех — грех Лая, — чтобы семь поколений фиванцев жили в страхе, но не верю в силу проклятия. Пусть вас пожрет чума, пусть падет ваш скот, пусть ваши источники сочатся гноем, пусть ящур разъест ваши рты, из которых не вылетало ничего, кроме глупостей, пусть утробы ваших женщин остаются бесплодными, подобно моей, до скончания века вашего глупого племени! Я ненавижу их потомство, я, жертва собственной недоверчивости, иссушающей мое слово. Месть не для таких, как я, в мире не останется и следа от моей ярости, и я ничего не смогу поделать с легендой, которая при жизни загнала меня в западню. Капкан защелкнулся, меня пожирают, я кричу, но никто не хочет слышать. В моем мире не жалуют правду, и я знаю, что эти строки будут уничтожены — дабы не пострадала честь, и ложь Креонта переживет меня. Антигона умрет — вся, без остатка. Меня никто никогда не защищал: ни матери, ни слишком жадному до жизни Эдипу не было до меня дела, братья думали только о себе, а бедный Гемон поклялся убить себя на моем трупе, но не захотел спасти. Я сказала:

— Убей отца, и я стану твоей.

Он в ужасе отшатнулся, а я рассмеялась, осознав, сколь узки пределы его любви. Моя ярость не пребудет в веках, зато ложь переживет меня. Я умираю легендой. Я была только дочерью и сестрой. Гемон посмеет коснуться моего тела, лишь когда оно остынет и одеревенеет.

Я искушала его, сколько могла:

— Возьми меня силой, говорят, иногда это помогает женщине почувствовать себя женщиной.

Нет, он желает возлечь только на мой труп.

Я не позволю убить маленькую женщину, которая так на меня похожа. Я велела принести самое красивое платье из белого льна с золотым шитьем. Я надену лучшие драгоценности — ожерелье матери и пояс из изумрудов. Кормилица уберет мне волосы и будет очень стараться, счастливая тем, что я в кои-то веки захотела выглядеть, как положено царевне. И тогда я отправлюсь в тронный зал: стражники расступятся передо мной, изумленные, что я не в темнице. Я буду прекрасна: страх смерти украсит меня не хуже, чем гнев в Колоне. Я буду ступать медленно, держаться прямо и смотреть Креонту в глаза. Я знаю, победа останется за ним, но и я не проиграю, потому что убью последний плод инцеста. Иокаста, не защитившая Эдипа от отца, увидит из глубин Тартара, как гибнет плод ее чрева, а отец, узнав, что потомков у него не будет, быть может, испытает облегчение…

Примечания

1

Креонт — царь Фив, брат Иокасты; Полиник — старший сын Эдипа, брат Антигоны. (Здесь и далее — прим. перев.).

2

Педотриб (с греч. «тренирующий ребенка») — учитель гимнастики в Древних Афинах, показывал детям, как метать копье и диск, тренировал их в беге и прыжках, занимался с ними борьбой, плаванием, верховой ездой, готовил к гимнастическим соревнованиям. Спортивные занятия проводились в специально подготовленных для этого помещениях — палестрах. Нередко уроки проводились под аккомпанемент флейты.

3

Полиб — коринфский царь, приемный отец Эдипа; Меропа — коринфская царица, приемная мать Эдипа.

4

Лабдак — в греческой мифологии фиванский царь, внук Кадма, отец Лая.

5

Кадм — в греческой мифологии сын финикийского царя Агенора, основатель Фив. Ему приписывается изобретение греческого письма.

6

Атриды, дети Атрея — Агамемнон и Менелай.

7

Царица Эвридика покончила с собой, узнав, что ее сын Гемон заколол себя мечом.