Александр Цыганков - Perpetuum mobile Страница 6

— Александр! Вы, оказывается, романтик?! На балконе второго этажа главного корпуса

стоял Пётр Иванович, рядом с ним дымила сигаретой Елена Олеговна. Она немного смутилась, но улыбнулась и заговорила непринуждённо.

— Саша! Заходите к нам! Познакомьте со своей девочкой! А то мы с Петром Ивановичем одни, как дикари, на острове. Я думала, здесь люди будут.

Они решили зайти. Никаких цветов в просторном номере Петра Ивановича не было. Зато стол был уставлен различными советскими дефицитами, импортными бутылками марочного вина, красной икрой и, совсем ещё экзотическими тогда, плодами киви, королевским лакомством папуасов.

Почти весь вечер говорил только Пётр Иванович. Про то, что машина с крутящимся земным шаром и в самом деле была его заветной мечтой. И что ему лично звонили из обкома. Хвалил Александра, но более всего хвастался сам. Предлагал выпить за новые золотые украшения на гладкой коже Елены Олеговны, намекая на то, что он любит и умеет делать дорогие подарки. Сбегал позвонить по единственному телефону в кабинете заведующей. Уже ближе к полуночи сел в чёрную «Волгу» и, как примерный семьянин, уехал домой, к жене. Елена Олеговна осталась одна. Отчего нисколько не смутилась. Она и так была одинокой. Давно с этим смирилась и нисколько не страдала. Потому что свою планету она сама привела в такой порядок. Ольга попробовала ей посочувствовать.

— А вы как же, Елена Олеговна?

— У меня всё прекрасно, Оленька! Я люблю одна побыть. А кавалеров нам с тобой ещё хватит! Особенно — тебе!

Наивному Тростникову показалось, что Пётр Иванович подлец, а Елена Олеговна святая. Он и ей пообещал натюрморт с огоньками.

— Они вот-вот появятся! И я напишу для вас! Вы не переживайте. До скорой встречи!

Простите меня, Елена Олеговна! И ты прости,

Оля!

Через полтора года началась перестройка. И всё завертелось с такой скоростью, что разорвало в клочья и разметало по всему белому свету даже сами воспоминания о тех игрушечных временах. И если бы не встреча на шоссе, Тростников, может быть, никогда не вспомнил бы ни тот благостный апрель, ни людей, ни события, творцами коих они стали. Проехал бы Пётр Иванович мимо, и всё! Не узнал, не заметил, не захотел. Да мало ли что! Но жизнь сама напоминает свои спектакли, чтобы мы не забывали собственные роли, какими бы ни были наши роли на её крутящейся сцене.

Иномарка проехала по мосту, поднялась в гору и помчалась по городу. Пётр Иванович сбавил скорость и разглядывал старинные дома и новые мостовые.

— Да, Александр! Красиво становится! Красиво. Тебе куда? Я в самый центр.

— И мне там удобнее на маршрутку пересесть! Машина притормозила рядом с офисом известной компании. Только что отстроенное здание сияло цветными тонированными стёклами. Александр поднял голову и увидел над крышей сверкающий земной шар.

— В вашем вкусе, Пётр Иванович! Но почему не вертится?

— В каждом городе до каждого филиала руки не доходят! Сейчас скажу управляющему! Молодец, Александр! Не забыл! У меня скоро такие земные шары по всему миру завертятся!

— Я вам напишу свой телефонный номер на всякий случай. Может быть, и мне на вашей планете работа найдётся?

— Может быть, Александр! Пиши! И мне уже пора бежать. Крутиться надо!

Тростников вручил Петру Ивановичу вдвое сложенный листок и на прощанье пожелал удачи. И сделал это, скорее, по привычке обмениваться со знакомыми номерами телефонов, нежели с расчётом получить от него заказ. Художник прекрасно понимал, что земные технические вопросы от него не зависят.

За окнами маршрутного автобуса промелькнула центральная ухоженная улица и началась обыкновенная апрельская грязь старинного провинциального города.

Похоже, что и водителю стало грустно от этого зрелища, и он включил радио на всю катушку. Как ни странно, на «Маяке» звучала песня тех лет: «Земля в иллюминаторе! Земля в иллюминаторе! Земля!» И дальше — про рокот космодрома и зелёную-зелёную траву.

Когда «Земляне» пропели, Александр не то от заводной мелодии этой песни, не то после всех воспоминаний, внезапно раскрученных, как пружина, после встречи на шоссе, опять разжигал в себе неукротимое пламя творческого вдохновения.

Он думал о том, что завтра утром опять возьмёт этюдник с красками, чтобы пойти-побежать знакомыми или совсем не знакомыми тропинками. Потому что в такие дни не усидеть ему в городе! И надо смотреть и видеть! Дышать и творить! И кричать нечаянно на весь лес: «Эй! Белка!!!» А потом, когда она повернётся на ветке, зарычать серым волком, чтобы окрестные кусты затрепетали! Чтобы замелькали заячьи уши по перелеску! Чтобы не остановить — продлить мгновение!