Карен Уайт - Танцующая на гребне волны Страница 6

Не желая столкнуться с возможностью увидеть одежду другой женщины в еще не обследованном мной чулане, я сняла с вешалки одну из рубашек Мэтью и накинула ее поверх коротенькой шелковой ночной сорочки, которую я надела накануне. Открыв дверь спальни, я почувствовала заманчивый аромат кофе и чего-то горячего и сладкого. Мой желудок заурчал, подталкивая меня к лестнице вниз – и неизбежной конфронтации.

Я стояла в кухне, где все было мрамор и нержавеющая сталь, а также и застекленные шкафчики и огромная деревенская мойка, придававшая современным предметам в двухсотлетнем доме не столь неуместный вид. На обшитой деревянными панелями стене, в две трети их высоты, была небольшая полка, заполненная старинными тарелками. Под старинным столом и табуретками блестел натертый сосновый пол, а над обеденным и кухонным столами висели старые люстры, несомненно, предназначенные для свечей. Плита с шестью горелками и двумя духовками была для повара, знающего, как разделывать тесто, готовить суфле и выпекать воздушные пирожные. Но только не для меня.

Я взглянула на плиту, где на противне лежал обсыпанный орешками хлеб, от которого был отрезан один ломоть. Я заметила кофеварку, где стояла кружка, молочник и лежали пакетики с подсластителем. На керамической подставке лежала узорчатая серебряная ложка. Рядом стояли в хрустальной вазе цветы, которые принесла накануне Тиш, и их аромат смешивался с заманчивыми запахами кухни. Сливки и подсластитель были как раз те, какие я всегда употребляла, и сердце у меня снова сжалось, когда я подумала, что Мэтью звонил Тиш и просил ее приготовить все нужное для меня.

Я должна его увидеть, выяснить все между нами. Я приготовила себе чашку кофе и отправилась на поиски мужа. Я постояла в дверях кухни, слыша только тиканье часов. Этот звук всегда меня волновал, напоминая о неизбежном ходе времени. Я не окликнула Мэтью, зная, что в доме его нет.

Я выглянула из кухни во двор. Задний двор походил на парадный. Низкорослая трава и песок постепенно уступали место густому кустарнику и деревьям. Маленькое строение, замеченное мною накануне вечером, было справа от меня и выглядело все таким же заброшенным и унылым.

Вокруг жужжали комары. Они вились над моей обнаженной кожей, но не садились. Меня это не беспокоило. Я была одной из тех счастливчиков, кого комары не трогают. Отхлебнув кофе, я осматривала сад. Влажность нависала в воздухе как мокрая вуаль, и я почувствовала, как мои тщательно расчесанные волосы закручиваются в завитки.

Тропинка вела из сада в лес, и я пошла по ней, как будто кто-то дергал меня за веревочку в нужном направлении, как птиц тянет на юг. Я заметила солнце, отражавшееся в воде среди деревьев еще до того, как увидела залив и пристань с ведущими к ней деревянными ступеньками. У перил друг против друга стояли две деревянные скамьи.

Я могла представить себе Мэтью маленьким мальчиком, сидящим там с удочкой и глядящим на солнечную рябь на воде, как он сидел там и сейчас. Солнце золотило его темные волосы, и у меня образовался ком в горле при виде того, как он опустил голову, словно в глубокой задумчивости.

Я не шевельнулась, но он повернулся, и наши взгляды встретились. Он встал. Я быстро спустилась по ступеням и пошатнулась, когда пристань слегка закачалась. Я медленно прошла по доскам, стараясь держаться подальше от края и избегая смотреть на воду. Сделав еще несколько шагов, я остановилась перед ним. Я так и вышла из кухни с кружкой и теперь держала ее так, чтобы она была между нами, дабы не простить его, прежде чем у меня не будет для этого оснований.

В кружке появилось искаженное отражение моего лица, когда я наклонила ее, чтобы сделать глоток уже остывшей жидкости. Все еще держа между нами кружку в качестве разделителя, я сказала:

– Я не хочу лицемерить, и поэтому я скажу тебе все, о чем я боялась заговорить.

Он ничего не ответил, но мне показалось, что глаза его потемнели, как это всегда бывало, когда он задумывался.

Я судорожно глотнула.

– Я боюсь воды. – Я по-прежнему не сводила глаз с кружки, изо всех сил стараясь не замечать плеска воды, когда птицы или рыбы тревожили ее гладь в поисках пищи. – Больше всего я боюсь океана, но и любого обширного водного пространства тоже… – Я помолчала. – Этот страх вызывает у меня кошмары, – смело продолжила я. – Вроде того, что привиделся мне вчера в машине. – Я подняла глаза, боясь того, что я могу в них увидеть.

Выражение лица Мэтью смягчилось.

– А я-то привез тебя жить на остров! И даже не оставил тебе выбора.

Я встретилась с ним взглядом.

– Я сделала свой выбор. Я хотела быть с тобой. Это все, что имело значение. Я надеюсь, что со временем… мне как-то удастся это преодолеть.

Он взял из моей руки кружку, поставил ее на скамейку и привлек меня к себе так легко, словно бы ожидая, что я захочу высвободиться.

– По работе я имею дело с детскими страхами, так что хорошо понимаю, что твое восприятие воды не есть что-то, что ты сможешь преодолеть самостоятельно. И я не ожидаю этого. Но я сумел бы тебе помочь, если ты мне позволишь.

– Ты уже помог мне, – прошептала я и остановилась, еще не готовая сказать ему, что поняла это с момента нашей встречи. После первого поцелуя, в котором я почувствовала соленый вкус океана.

Шум мотора, вначале не громче пчелиного гуда, становился все сильнее, и вскоре я увидела лодку – маленькая, она двигалась в океан из залива. Об Атлантике я старалась не думать, как не думать о том, что соленая вода у меня под ногами была та же самая, что омывала берега всего острова. Волнение усилилось, пристань стала покачиваться. Я закрыла глаза и зарылась лицом на груди Мэтью, обняв его.

– Уйдем отсюда, – предложил он, побуждая меня сдвинуться с места.

Я осталась на месте и отрицательно покачала головой, все еще чувствуя движение волн, но обретя поддержку в объятьях Мэтью.

– Я хочу знать об Адриенне.

Мускулы на его спине напряглись. Я не отступила. Я взяла его за руки и повела к скамье, где осторожно села на краешек, подальше от воды, крепко сжимая его руки.

– Что ты хочешь знать?

Я откашлялась, стараясь отнестись к этой ситуации так же, как отнеслась бы к проблеме, возникшей во время родов, или к каким-то другим обстоятельствам, когда я не могла позволить себе поддаться эмоциям. Поэтому я и была хорошей акушеркой.

– Долго ты был женат?

– Пять лет. Пять лет, три месяца и шесть дней.

Такого точного ответа я не ожидала – как будто каждый день настолько был ему дорог, что его стоило держать на особом счету. Но он женился на Адриенне и любил ее. Зная, что значит быть любимой Мэтью Фразье, я ощущала своим встревоженным сердцем, что он любил ее и дорожил их совместной жизнью. Все это было когда-то.

Я смотрела в сторону, не в состоянии встретиться с ним взглядом.

– Что случилось?

– Она умерла.

Что угодно я ожидала услышать, но только не это…

– Как?

Он опустил глаза на наши сплетенные руки. Его большой палец нежно гладил родимое пятно у основания моего большого пальца.

– Четыре года назад в автомобильной катастрофе. В машине она была одна, и я узнал о ее смерти только на следующий день.

– Мне так жаль, – сказала я и только потом осознала, насколько глупыми были мои слова. И насколько неискренними. Потому что Адриенна умерла, Мэтью был сейчас мой. Я цеплялась за эту эгоистичную мысль как за тлеющий уголь, освещающий темноту, но в любую минуту готовый воспламенить все вокруг.

– Мы поженились очень уж молодыми. Я только что отпраздновал окончание колледжа, а она работала в баре в Саванне – тогда она еще не была акушеркой. Но я дружил с ее старшим братом, и так мы с ней познакомились. – Он пожал плечами, как будто одно это движение объясняло все, что случилось после этой встречи в баре.

– Она была из Саванны?

Он отрицательно покачал головой.

– Она отсюда, хотя училась в Атланте. У нее были немолодые родители. Они взяли на воспитание Адриенну и Джона – из разных семей, – когда им было за сорок. Они еще живут на острове, хотя ее брат живет неподалеку на Джекилл Айленд. Я редко их вижу. – Рот его сжался в твердую линию.

Раз начав, я уже не могла отступить.

– А почему?

Крупная элегантная птица с сине-белыми перьями, на длинных тонких ногах, опустилась в болотную траву у берега. Она стояла неподвижно, казалось, измеряя расстояние до нас и до своей жертвы.

– Потому что они думают, что я ее убил.

Вода закачалась у меня под ногами, я чуть не упала. Как будто почувствовав изменение настроения, большая птица поднялась в воздух, оставив после себя влажный плеск и рябь на воде.

– Это, конечно, неправда, – сказала я, прежде чем муж мой успел произнести хоть слово. Если нам суждено было спасти что-то в этой беседе, я должна была проговорить это первой.

– Разумеется, нет, – уронил он, но какая-то неприятная тревога снова охватила меня, так мелкий камешек, попавший в туфлю, создает дискомфорт. – Это был несчастный случай, но когда люди скорбят, они пытаются найти причину случившегося или обвинить кого-то в том, чего избежать было нельзя.