Джонатан Франзен - Поправки Страница 6

– Ну да, чтобы зритель его преодолел. Остроумная идея.

– Пожалуйста, останься на ланч. Джулия, очень тебя прошу.

Дверь лифта открылась.

– По-моему, для женщины это обидно.

– Но речь не о тебе. Сценарий не имеет к тебе никакого отношения!

– Замечательно! Стало быть, грудь не моя!

– Господи! Погоди минуточку. – Чип вернулся к двери в свою квартиру, распахнул ее и оторопел, лицом к лицу столкнувшись с отцом. Крупные руки Альфреда отчаянно дрожали.

– Папа, еще минуточку!

– Чип! – произнес Альфред. – Попроси ее остаться. Скажи, что мы просим ее остаться!

Кивнув, Чип закрыл дверь перед носом у старика, но за те считаные секунды, что он стоял к Джулии спиной, она успела войти в лифт и уехать. Он нажал кнопку вызова – бесполезно, выбежал на лестницу и помчался вниз по ступенькам.

После цикла блестящих лекций, прославляющих необузданную погоню за удовольствиями как стратегию, подрывающую бюрократию рационального разума, БИЛЛА КВЕЙНТЕНСА, молодого привлекательного профессора кафедры текстуальных артефактов, соблазняет красивая поклонница, студентка МОНА. Их неистовый роман только-только начинается, когда брошенная жена Билла, ХИЛЛАРИ, застает влюбленных на месте преступления. В напряженной конфронтации, символизирующей столкновение терапевтической и трансгрессивной концепций, Билл и Хиллари сражаются за душу юной Моны, которая лежит между ними обнаженная на смятых простынях. Хиллари удается покорить Мону своей крипторепрессивной риторикой, и Мона публично разоблачает Билла. Билл теряет работу, но вскоре обнаруживает в электронной почте послания, свидетельствующие, что Хиллари подкупила Мону, чтобы та разрушила его карьеру. Билл везет своему адвокату дискету с уликами, но его машину смывает с дороги бушующая река Д., дискета выплывает из затонувшей машины, бесконечный, неукротимый поток уносит ее в бушующий океан эроса/хаоса; эту аварию считают самоубийством с использованием транспортного средства, а в финальной сцене Хиллари получает на кафедре место Билла, и мы видим, как она читает лекцию об опасностях необузданной погони за удовольствиями в аудитории, где в первом ряду сидит ее демоническая любовница-лесбиянка Мона.

Так выглядела одностраничная заявка, которую Чип составил на основе закупленных оптом пособий для начинающего сценариста и однажды зимним утром отправил факсом проживающей в Манхэттене продюсерше Иден Прокуро. Не прошло и пяти минут, как зазвонил телефон и молодой равнодушный женский голос предупредил: «С вами будет говорить Иден Прокуро». И тут же подключилась сама Иден Прокуро, заверещала: «Мне это нравится, нравится, нравится, нравится, нравится!» С той поры минуло полтора года, заявка на одну страницу разрослась до 124 страниц сценария под названием «Академический пурпур», и теперь Джулия Врейс, шоколадноволосая обладательница того самого равнодушного секретарского голоса, уходила от него, а он, спеша вниз по лестнице в надежде перехватить ее, перемахивая разом через две-три ступеньки, хватаясь на площадках за балясины перил и рывком изменяя траекторию движения, думал только об одном, видел перед собой только одно – фатальные упоминания грудей на 124 страницах фотографически отпечатавшейся в памяти рукописи:

с. 3: припухшие губы, высокая округлая грудь, узкие бедра и

с. 3: на кашемировом свитере, ласкающем ее грудь

с. 4: быстро вперед, ее совершенная девичья грудь с готовностью

с. 8: (созерцая ее грудь)

с. 9: (созерцая ее грудь)

с. 9: (растерянно переводит взгляд на ее совершенную грудь)

с. 11: (созерцая ее грудь)

с. 12: (мысленно лаская ее совершенную грудь)

с. 13: (созерцая ее грудь)

с. 15: (неотрывно созерцая ее совершенную девичью грудь)

с. 23: (объятие, ее совершенная грудь, вздымаясь, прижимается к его

с. 24: обуздывающий бюстгальтер, выпуская на волю ее мятежную грудь.)

с. 28: лизнуть блестящую от пота грудь.)

с. 29: фаллически вздыбленный сосок ее мокрой от пота груди

с. 29: Мне нравится твоя грудь.

с. 30: обожаю твои тяжелые, медовые груди.

с. 33: (груди Хиллари, две гестаповские пули, вероятно

с. 36: колючий взгляд, готовый выпустить воздух из ее груди

с. 44: упоительная грудь, прикрытая пуританским махровым халатом и

с. 45: стыдливо прижимая к груди полотенце.)

с. 76: ее невинные грудки скрывались теперь под армейским

с. 83: я тоскую по твоему телу, я тоскую по твоей совершенной груди, я

с. 117: фары утонувшей машины светятся, точно млечно-белые груди

И наверно, таких строк было еще больше! Разве он все упомнит?! И это при том, что первыми, главными читателями станут две женщины! Чипу уже казалось, что Джулия и бросает-то его оттого, что в «Академическом пурпуре» непомерно часто упоминаются груди, а начало завалено. Сумей он внести кой-какие исправления в экземпляр, переданный Джулии, а главное, в тот экземпляр, который старательно распечатал для Иден Прокуро на лазерном принтере, на дорогой матовой бумаге, у него была бы надежда не только поправить свои финансы, но и когда-нибудь снова выпустить на волю и ласкать невинные млечно-белые груди самой Джулии, ведь в последние месяцы именно это занятие, которому он предавался почти ежедневно на исходе утра, оставалось одним из немногих, даривших неудачнику хоть какое-то утешение.

Выскочив с лестницы в холл, Чип обнаружил, что лифт уже дожидается очередной жертвы. В распахнутую входную дверь он увидел, как отъезжает такси, Зороастр подтирал на шахматном полу холла дождевые лужицы.

– До свиданья, мистер Чип, – насмешливо протянул он (очевидно, не в первый раз) вдогонку выбежавшему на улицу Чипу.

Крупные капли дождя стучали по асфальту, наполняя воздух холодной, свежей и чистой влагой. Сквозь завесу воды, падавшей с козырька подъезда, Чип видел, как такси с Джулией притормозило на светофоре. У противоположного тротуара остановилось, выпуская пассажира, другое такси, и Чип прикинул, что мог бы сесть в машину и попросить водителя ехать за Джулией. Идея соблазнительная, но есть сложности.

Во-первых, пустившись догонять Джулию, он повторит худшее из того набора правонарушений, за которые ректорат Д-ского университета в истерически ханжеском послании некогда грозил ему гражданским и уголовным судом. В число инкриминированных Чипу преступлений входили мошенничество, несоблюдение условий контракта, похищение, сексуальное домогательство, предусмотренное разделом IX Устава, снабжение несовершеннолетнего учащегося алкогольными напитками, приобретение и распространение подконтрольного препарата, но по-настоящему напугало Чипа обвинение в преследовании – в «непристойных», «угрожающих» и «злонамеренных» звонках, а также в насильственном вторжении в частную жизнь молоденькой девушки. Он до сих пор не оправился от страха.

Вторая сложность, сугубо практическая, заключалась в том, что в кошельке у Чипа было всего четыре доллара и менее десяти – на банковском счете, кредит по карточкам, в сущности, исчерпан, а до вечера понедельника новых договоров на вычитку не дадут. Поскольку же на последнем свидании, шесть дней назад, Джулия усиленно жаловалась, что Чип-де «вечно» предпочитает сидеть дома и есть макароны, «вечно» лезет к ней с поцелуями и требует секса (иногда ей кажется – так она сказала, – что секс заменяет ему наркотики и, наверно, единственная причина, по которой он не подсел на крэк или героин, состоит в том, что секс ему достается даром, а он в последнее время стал сущим жмотом, еще Джулия сказала, что сама сейчас принимает лекарства и временами не может отделаться от впечатления, будто принимает таблетки за них обоих, но это вдвойне несправедливо, ведь тем самым все аптечные расходы ложатся на нее, а таблетки слегка притупляют обычный интерес к сексу, вдобавок Чип, будь его воля, даже в кино перестал бы ее водить, так бы и кувыркались в постели все выходные напролет, опустив занавески на окнах и питаясь в промежутках подогретыми макаронами). Чип имел все основания подозревать, что продолжение разговора с Джулией ему придется оплатить как минимум дорогущим ланчем из зажаренных на мескитных углях осенних овощей и бутылкой сансера, а где взять на это деньги?

Вот почему он застыл на месте, ничего не предпринимая, меж тем как красный свет светофора сменился зеленым и такси вместе с Джулией скрылось из виду. Дождь хлестал по мостовой белыми, гнойными на вид струями. Из другого такси выбралась длинноногая женщина в облегающих джинсах и роскошных черных сапогах.

Последней каплей в это полное несправедливостей утро стало для Чипа то обстоятельство, что длинноногая женщина оказалась его младшей сестренкой Дениз – единственной на свете привлекательной молодой особой, на которую он не мог и не собирался ни смотреть с вожделением, ни воображать себя с ней в постели.