Гийом Мюссо - Зов ангела Страница 6

— Потише! — приказал Джонатан, бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что его сын еще спит.

— Пардон, — извинился Маркус, повернувшись, чтобы опустить боковое стекло машины. Он высунул голову через окно, подставив лицо ветру, словно ночной воздух мог помочь ему протрезветь.

«Парень совсем покроется инеем…» — подумал Джонатан, замедляя движение и вновь переключая передачу, чтобы машина пошла со скоростью улитки-астматика.

Маленький автомобиль выехал на западную сторону Филберт-стрит, одной из самых крутых улиц в Сан-Франциско. В начале подъема драндулет кашлянул, угрожая развалиться, но в конце концов восстановил дыхание и кое-как достиг вершины холма, освещенного белым светом Койт-Тауэр, мемориальной башни, возвышавшейся над городом. Джонатан произвел опасный маневр, чтобы припарковаться, повернув колеса в сторону тротуара. Испытав облегчение от того, что удалось благополучно добраться до места, он взял сына на руки и двинулся в проход между эвкалиптами, пальмами и бугенвиллеями.

Маркус, шатаясь, последовал за ним. Он снова начал петь свои непристойные песни, причем опять очень громко.

— Дайте выспаться! — крикнул сосед.

Джонатан подхватил друга под руку, чтобы заставить его поторопиться.

— Ты мой единственный настоящий друг, мой единственный реальный при… — бормотал пьяный Маркус, повиснув у него на шее.

Джонатан с трудом поддерживал его, и эти два с половиной мужчины с трудом спустились по деревянным ступенькам, которые шли вдоль Телеграф-Хилл. Винтовая лестница посреди всей этой почти тропической растительности предназначалась для обслуживания небольших разноцветных домов. Нетронутые разрушительным землетрясением 1906 года, эти жилища, первоначально построенные для моряков и докеров, ценились теперь у художников и разбогатевших интеллектуалов.

Наконец все трое подошли к воротам дикого и весьма пышного сада, где сорняки в итоге выжили рододендроны и фуксии.

— Ну, все по своим комнатам! — скомандовал Джонатан тоном главы семьи.

Он раздел Чарли, положил его и поцеловал, поправив одеяло. Затем сделал то же самое с Маркусом, за исключением поцелуя — это было бы слишком…

Уже в тишине Джонатан прошел на кухню, налил себе стакан воды и с ноутбуком под мышкой вышел на террасу. Несмотря на разницу во времени, он подавил зевоту, помассировал веки и опустился на тиковый стул.

— Что, приятель, не спится?

Джонатан повернулся на голос: это был Борис, тропический попугай, живший в доме. Он и забыл о нем!

Птица принадлежала бывшему владельцу, оригиналу, который включил в договор обязательство для любого покупателя дома заботиться во веки веков о его любимце. Борису уже было больше шестидесяти лет. На протяжении десятилетий его бывший хозяин ежедневно посвящал час его обучению говорить. Попугай знал тысячу слов и сотни готовых фраз, которые выдавал на удивление кстати.

Будучи флегматиком, он отлично ужился с новыми хозяевами, на радость Чарли. Конечно же, птица была прекрасно знакома и с Маркусом, который обучил ее целой коллекции ругательств капитана Хэдцока.[7] Но это существо было тем еще шутником, и Джонатан смог лишь в определенной степени оценить его грязный характер и острый язык.

— Не спи-и-ится? — повторила птица.

— Да, представь себе, я слишком устал, чтобы спать.

— Придурок! — отозвался Борис.

Джонатан подошел к величественно сидящему на жердочке попугаю. У Бориса был большой крючковатый клюв и крепкие когти. Несмотря на возраст, его частично золотистые, частично бирюзовые перья сохранили блеск, а черный подшерсток, очерчивавший контуры глаз, придавал ему вид гордый и высокомерный.

Птица покачала длинным хвостом, расправила крылья и потребовала:

— Хочу яблок, слив и бананов…

Джонатан посмотрел на попугая.

— А не хочешь огурцов и цикория?

— Цикорий противный! Хочу орехов и аррраххххиса.

— Вот именно, а я хочу Мисс Вселенную к себе в постель. — Джонатан покачал головой и вошел в электронную почту. Ответил двум своим поставщикам, подтвердил несколько заказов столиков и закурил, глядя на тысячи огней, блестящих в океане. Отсюда вид на залив был просто великолепен. Небоскребы делового квартала стояли перед огромным силуэтом моста Бэй-Бридж, шедшего в сторону Окленда. И тут этот момент полнейшего спокойствия вдруг нарушил необычный звонок телефона: звук скрипки. Если верить не самым глубоким музыкальным знаниям Джонатана, это было начало «Каприза» Паганини.

Телефон Маделин Грин.

Если он захочет спать, надо будет не забыть его выключить: из-за разницы во времени телефонные звонки, скорее всего, могли пойти чаще. Джонатан решил ответить.

— Да?

— Это ты, моя дорогая?

— Э-э…

— Не слишком устала? У вас была хорошая поездка, я надеюсь.

— Отлично. Очень любезно, что вы об этом заботитесь.

— Но вы не Маделин?

— Верно подмечено!

— Это ты, Рафаэль?

— Нет, меня зовут Джонатан, я из Сан-Франциско.

— Джулиана Вуд, очень приятно. А можно поинтересоваться, почему вы отвечаете на телефонные звонки моей лучшей подруги?

— Потому что мы случайно обменялись мобильниками.

— В Сан-Франциско?

— В Нью-Йорке, в аэропорту. Короче, это слишком долго объяснять.

— Ах? Это смешно…

— Да, особенно когда это происходит с другими. То есть вы…

— А как это случилось?

— Ладно, слушайте, уже поздно, и это не очень интересно.

— О нет! Напротив, расскажите мне!

— Вы звоните из Европы?

— Я звоню из Лондона. Я попрошу Маделин все мне рассказать. Какой у вас номер?

— Простите?

— Ваш номер телефона.

— …

— Чтобы я могла позвонить Маделин…

— Но я не дам вам свой номер, я вас не знаю!

— Но ведь у Маделин ваш телефон!

— О, черт! Но у вас же есть другой способ как-то связаться! Вам нужно позвонить Рафаэлю, вот!

«Что за сплетница!» — подумал он, решив закончить разговор.

— Алло, алло, — повторила Джулиана на другом конце света и, поняв, что он отключился, раздраженно подумала: «Вот негодяй!»

Джонатан решил выключить мобильник, но любопытство вдруг подтолкнуло его еще раз посмотреть на снимки, сохраненные в телефоне. Кроме двух или трех чувственных поз, большинство файлов составляли обычные туристические снимки — настоящий сувенирный альбом приключений романтической пары. Маделин и Рафаэль демонстрировали свою любовь на пьяцца Навона в Риме, в гондоле в Венеции, перед зданиями Гауди в Барселоне, в трамваях Лиссабона и на лыжах в Альпах. Там было много мест, где Джонатан и сам побывал в свое время с Франческой, когда они любили друг друга. Глядя на счастье других, он испытал боль и поэтому лишь быстро пробежал эту галерею.

Тем не менее он продолжил исследование телефона, с интересом просмотрев музыкальную библиотеку Маделин. Он ожидал худшего — сборников эстрадных песенок, попсы и ар-энд-би, но обнаружил всю музыку, которую сам так любил: Тома Уэйтса, Лу Рида, Дэвида Боуи, Боба Дилана, Нила Янга.

Там были меланхолические и богемные композиции, в которых пелось о свободе и о разрушенных судьбах. Там были прекрасные блюзы…

Это было удивительно. Конечно, не ряса делает монахом, но ему было трудно представить себе, чтобы эта навороченная и наштукатуренная молодая женщина из аэропорта могла погружаться в такие миры.

Продолжая свои исследования, он просмотрел названия фильмов, что были загружены у Маделин. Очередной сюрприз: никаких романтических комедий и серий «Секса в большом городе» или «Отчаянных домохозяек». Там были гораздо более спорные «Последнее танго в Париже», «Столкновение», «Пианистка», «Полуночный ковбой» и «Покидая Лас-Вегас».

Джонатан застыл на последнем названии: эта история невозможной любви между безнадежным алкоголиком и проституткой была его любимым фильмом. Впервые он увидел картину, когда находился на вершине профессионального и семейного успеха. Тем не менее долгое падение Николаса Кейджа, топящего в алкоголе все свои проблемы, показалось ему почти знакомым. Это был такой фильм, который бередит ваши раны, будит старых демонов и инстинкты разрушения. Он отсылает вас к вашим самым потайным страхам, к одиночеству, напоминает о том, что никто не застрахован от падения в ад. В зависимости от состояния вашего духа этот фильм может вызывать тошноту или же заставить яснее увидеть самого себя. В любом случае он не оставит равнодушным.

Безусловно, у Маделин Грин были весьма неожиданные вкусы.

Недоумение Джонатана стало больше, когда он пробежался по ее электронной почте и эсэмэскам. Помимо чисто профессиональных сообщений, по большей части Маделин переписывалась с Рафаэлем — ее спутником, очевидно очень влюбленным в нее и заботливым, а также с Джулианой, болтушкой и сплетницей, но при этом преданной и лучшей подругой, к тому же отличающейся остроумием. Десятки сообщений от одного парижского предпринимателя позволяли догадаться о предстоящем переезде в Сен-Жермен-ан-Ле, где Маделин и Рафаэль с большой любовью подобрали себе дом, чтобы свить в нем свое первое гнездышко. Судя по всему, пара была на седьмом небе от счастья, разве что…