Максим Малявин - Записки психиатра, или Всем галоперидолу за счет заведения Страница 6

Учили хорошо, на совесть. Многие оставались по вечерам, помогали или самостоятельно (гордость за себя и уважение однокурсников!) препарировали трупы. Я тоже не избежал соблазна и на протяжении нескольких месяцев проводил все вечера в густо проформалиненной атмосфере под звук мерно осыпающейся с потолков штукатурки (о-очень старое здание!). Однажды преподаватель попросил:

— Ты сходи, достань голову из подвала. В левом углу, подальше, есть чан, их там несколько плавает. Выбери посимпатичнее, мы из половины сделаем препарат мимических мышц, а из другой — сосудистый.

И пошел я в подвал. Не сказать, чтобы этот поход совсем уж повергал меня в душевный трепет, но посудите сами: из-за сгнившей проводки там не было света. Во всем здании осталось человек семь-восемь, включая сторожа (хронически навеселе, и никто ему не пенял, понимали). Тишина, как на кладбище. В общем, настрой — готика с налетом романтики. Взял спички, иду. Подвал большой, идти далеко, причем по деревянным мосткам: с потолков капает, вода собирается в лужи, и как-то исправить это, а заодно и сгнившую проводку, взялся бы разве что фон Вакано, но он шлет приветы сами знаете откуда. Дошел, отыскал чан, голову взял. Стою и понимаю, что сам себе создал проблему на пустом месте: спички в кармане белоснежного (ну, почти белоснежного) халата, руки в формалине и еще в какой-то гадости (на стенках емкостей живет плесень, которую не берет даже формалин). И обе руки держат за уши голову. Стою, пытаюсь вспомнить, по какому азимуту шел сюда. И тишина! Впрочем, тихо было недолго. Спустя минуту или две я услышал в кромешной темноте ШАРКАЮЩИЕ ШАГИ, сопровождающиеся звуком формалина, бодрой капелью барабанящего по доскам настила и лужам на полу. Логическое осмысление ситуации помахало ручкой и упорхнуло, оставив меня наедине с богатым, мать его, воображением. Шаги меж тем приближались, пока не замерли в паре метров от остолбеневшего меня. Послышался звук, будто кто-то носом втягивает воздух. «Твою мать, сейчас учует — и трындец котенку». Я вытянул вперед руки, прикрываясь головой, как щитом. Впереди зажглась спичка…

На наш с лаборантом (это был он) хоровой вопль сбежались, сжимая в руках подручные средства обороны, остальные завсегдатаи анатомички. Как выяснилось, с лаборантом сыграло злую шутку его хорошее знание подвала. Спичками и фонариком он пользовался, только когда надо было подсветить содержимое чана. Выудив ногу (это с нее капало), он неспешно двинулся вглубь, остановился неподалеку от меня и хотел посветить в чан с руками. Заминка объяснялась тем, что он положил ногу (не свою) на край чана, вытер руки, зажег спичку…

— Я успел увидеть две руки, которые держат за уши голову. И все, и меня переклинило!

Мы сидели всем вечерним составом за накрытым чем бог послал каменным столом с дыркой посередине,[7] пили коньяк — дежурный преподаватель не пожалел двух бутылок из заначки — и с некой гордостью поглядывали друг на друга: вот оно, рождение легенды!

Проф

Это случилось еще в мою бытность студентом; по ощущениям все было пару лет назад, а на самом деле в конце 80-х — начале 90-х. Самара. Общага № 3 на Гагарина. Такая девятиэтажная свечка, родной дом для многих поколений студентов-медиков. Строго говоря, одна из многих, но о тех речь как-нибудь потом. При тогдашней перенаселенности мединститута, когда при поступлении конкурс доходил до восьми‑десяти человек на место, получить место в общежитии было счастьем. По крайней мере, на первом курсе это удавалось, мягко говоря, не всем. Ну а уж те, кто попал… впрочем, лучше тоже отдельной историей.

Жил-был в «тройке» студент по прозвищу Проф. Этиология сего никнейма безвозвратно утеряна, однако многие сходятся на двух версиях. Первая — ПРОФессиональный гонщик, то бишь человек, способный поддержать и развить до степени абсурда любую предложенную тему разговора (университетское образование, как-никак). Вторая — ПРОФессор кафедры научного алкоголизма; эта версия кажется даже более вероятной. Жил он весело, кушал вольную студенческую жизнь большой ложкой, на лекции с занятиями приходил исключительно с недосыпа и похмелья, за что и пострадал. На моей памяти это был единственный студент, лишенный права проживать в общежитии ЗА АМОРАЛКУ. Комнату пришлось освободить. Пока Проф обивал пороги деканата, профкома и комитета комсомола (помните такой?) с битием челом и клятвенными заверениями искупить, отмолить и впредь не допущать, свято место оказалось занято, и кем!

Будь это парни, все было бы проще: поговорили бы по-свойски, нашелся бы угол, а там и всю комнату можно было обратно заполучить — главное, знать, в чем остро нуждается комендантша. Но заселились в комнату две девочки-лапочки, только-только со школьной скамьи, восторженно-удивленные, глядящие на старшие курсы как на полубогов — в общем, тьфу, да и только! И это не все! Каждая — каждая! — была при маме. Как они в этой каморке папы Карло помещались, это один бог ведает, но уходили солнышки на занятия отутюженные, накрахмаленные и (мамма мия!) позавтракавшие горяченьким, а возвращались к прибранной комнате и сытному ужину. Проф был сражен в самое сердце, ему срочно требовался план ненасильственной эвакуации очаровашек-оккупанток. Было даже заключено несколько пари. Угадайте, на что. Проф неделю ходил хмурый. Он ДУМАЛ. К исходу недели план был готов.

В понедельник девочки, как обычно, ушли на занятия, и мамы принялись за ежедневные хлопоты, и тут раздался громкий стук в дверь. Отворив, тетеньки увидели на пороге небритое (та самая неделя!) существо с красными глазами, жутким перегаром изо рта (еще бы, всю ночь за успех мероприятия переживали), в живописно драной тельняшке и шортах цвета картофельной ботвы (отпиливаются от армейских галифе). В руках эль Чупакабра держало шприц Жане, наполненный густым раствором метиленового синего.[8] На носик этой адской машинки с помощью жевательной резинки и такой-то матери была посажена огромная игла для спинномозговых пункций. Окинув две застывшие фигуры мутным взглядом, Проф трясущимися руками протянул им шприц и попросил:

— Мать, ширни! Я не попадаю!

По свидетельствам очевидцев, весь остаток дня из комнаты доносился звук пакуемого имущества и не то вопли, не то лозунги:

— На квартиру!!!

Как вы его назовете

Когда-то, в период триумфального шествия советской власти, было поветрие — давать детям новые имена. Так появились Вилены, Вили, Октябрины и Даздрапермы. Учитывая нынешний прагматично-дисфоричный[9] настрой электората, трудно ожидать появления на свет Влавлапутов и Даздрапопенсов, но скучать все равно не приходится.

Вася (пусть его зовут так) болеет давно, он инвалид второй группы. Чаще всего его беспокоят голоса. Обычно голоса несут всякую чушь, и Вася, в той или иной степени добровольно, сдается в дом у шоссе — поправить пошатнувшееся психическое здоровье, пообщаться с давно знакомым персоналом и столь же давно знакомыми соседями по палате. Рутина, одним словом.

На этот раз голос в голове был на редкость убедителен и резонен, фразы звучали четко, при малейшем намеке на непонимание или, паче чаяния, непослушание взвинчивая тон до непереносимого рева.

— Так жить дальше нельзя, — заявил голос.

— Как жить нельзя? — робко поинтересовался Вася, приготовившись на всякий случай набрать номер приемного покоя: мало ли, еще начнет на суицид уламывать!

— Ты, Вася, не живешь, а прозябаешь, — вынес вердикт голос.

— Прозябаю, — безропотно согласился Вася, ибо крыть было нечем.

— Надо что-то менять в твоей жизни, — с напором бульдозера продолжал голос.

— Может, не надо? — жалобно спросил Вася, памятуя о своих прежних попытках что-то круто поменять. С последующими госпитализациями.

— Надо, Вася. Надо, — процитировал голос. — И начинать будем с фамилии.

— Господи, чем тебе моя фамилия не угодила? — простонал Вася.

— Вася, это вопрос не личного предпочтения, а твоего будущего человеческого счастья. И не вздумай упираться. Ты, сукин сын, будешь счастлив вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет!

— Да я, в общем-то, не против, но при чем тут моя фамилия?

— Вася, все дело в магии имен. Точнее, фамилий. Как бытие определяет сознание (слышал о таком феномене?), так и фамилия определяет судьбу своего владельца. С тем, что мы имеем, историю творить не просто бесполезно, но и прямо противопоказано.

— Но я не…

— МОЛЧАТЬ!!! СЛУШАТЬ И СОГЛАШАТЬСЯ, В КОНЦЕ БЕСЕДЫ ПОДСКОЧИТЬ И СПРОСИТЬ: «РАЗРЕШИТЕ БЕГОМ?»!!!

— Все-все-все, уже никто ни с кем не спорит, только не ори так громко!

— Вася, у меня есть одно полезное качество: как бы громко я ни орал, соседи услышат только твои реплики с галерки. Так что давай ты не будешь выставлять себя идиотом, а будешь слушать сюда. Я уже все продумал, поскольку тебе один хрен слабо. Фамилия твоя теперь Гитлер-Разумовский.