Пауло Коэльо - Подобно реке... Страница 6

На обратном пути я встретился с моими знакомыми, уже поджидавшими меня, и смог наконец задать вопрос, каким образом удается приручить сокола и заставить его делать все то, что я видел, в частности покорно сидеть на руке хозяина (и даже на моей руке, на которую его посадили, предварительно повязав кожаные манжеты — благодаря этому я смог увидеть вблизи его острые когти).

Внятного ответа я так и не получил. Все только повторяли, что это искусство передается из поколения в поколение, отец учит сына, тот, в свою очередь, учит своего сына и так далее. Но навсегда останется в памяти напечатленная сетчаткой моих глаз удивительная картина: на фоне заснеженных гор силуэт лошади и всадника, взлетающий с его руки сокол и выверенный нырок в цель.

А еще запомнится легенда, которую рассказал мне потом за обедом один из сопровождающих.

Однажды утром монгольский завоеватель Чингисхан со своей свитой отправился на охоту. Его спутники вооружились луками и стрелами, а сам он держал на руке любимого сокола. С ним не мог сравниться никакой стрелок, потому что птица выглядывала жертву с неба, куда человек не способен подняться.

И все же, несмотря на азарт, овладевший охотниками, никто из них так ничего и не добыл. Разочарованный Чингисхан возвращался в свой лагерь, и, чтобы не вымещать дурное настроение на своих товарищах, он удалился от свиты и поехал один.

Они слишком задержались в лесу, и Чингисхан изнемогал от усталости и от жажды. Из-за засухи, случившейся в том году, речки пересохли, и нигде нельзя было найти ни глотка воды, но вдруг — о чудо! — он заметил тоненькую струйку воды, стекающую со скалы.

Тотчас же он снял с руки сокола, достал небольшую серебряную чашу, всегда находившуюся при нем, подставил ее под струйку и долго ждал, пока она наполнится до краев. Но когда он уже подносил чашу к губам, сокол взмахнул крыльями и выбил ее, отбросив далеко в сторону.

Чингисхан пришел в ярость. Но все же он очень любил этого сокола и к тому же понимал, что птицу тоже, наверное, мучает жажда. Он поднял чашу, вытер ее и снова подставил под струйку. Не успела она наполниться и наполовину, как сокол опять выбил ее из руки.

Чингисхан обожал птицу, но он никак не мог допустить столь непочтительного отношения к себе. Кто-нибудь мог стать свидетелем этой сцены, а потом рассказать его воинам, что великий завоеватель оказался не способен проучить какую-то птицу.

Он извлек меч, а другой рукой поднял чашу и подставил ее под струйку, одним глазом следя за водой, а другим — за соколом. Когда воды набралось достаточно, чтобы утолить жажду, сокол снова взмахнул крыльями, задев ими чашу, но на этот раз Чингисхан точным ударом меча рассек ему грудь.

И тут струйка иссякла. Полный решимости во что бы то ни стало добраться до источника, Чингисхан стал взбираться на скалу. Он обнаружил его на удивление быстро, но в нем, прямо в воде, лежала мертвая змея — самая ядовитая из всех обитающих в тех местах змей. Если бы он выпил воды, не быть бы ему в живых,

Чингисхан вернулся в лагерь с мертвым соколом в руках и приказал изготовить его изваяние из чистого золота, выгравировав на одном крыле:

«Даже когда твой друг совершает поступки, которые тебе не по душе, он остается твоим другом».

На другом же крыле он распорядился написать:

«То, что делается в ярости, не ведет к добру».

Подсматривая за чужим садом

«Предложи глупцу на выбор тысячу разных умных голов, он будет хотеть только твою», — говорит арабская пословица. Мы начали растить сад своей жизни и, оглядевшись, увидели соседа, пристально наблюдавшего за нами из-за кустов. Сам он не способен ничего создать, но любит судачить о том, как мы сеем свои поступки, выращиваем наши мысли, подкармливаем успехи.

Если мы будем придавать значение всему, что он говорит, то окажется, что мы работаем ради него, и сад нашей жизни станет его идеей. Мы забудем о том, сколько пота пролили, обрабатывая почву, сколько души отдали, чтобы удобрить ее. Мы забудем, что каждый сантиметр земли имеет свои тайны, которые только терпеливая рука садовника способна раскрыть. Мы больше не будем следить за солнцем, ждать дождя и перестанем замечать смену времен года — чтобы думать только об одном: о тех глазах, которые выслеживают нас из-за укрытия.

Глупец, который любит судачить о чужом саде, не способен ухаживать за своим.

Ящик Пандоры

За одно утро я получил три весточки с разных континентов. Первая — электронное письмо от журналиста Лауро Жардина с просьбой подтвердить некоторые сведения, изложенные в одной заметке обо мне, и с рассказом о том, что случилось в Росинье, штат Рио-де-Жанейро. Вторая — телефонный звонок от жены, только что вернувшейся во Францию: она показывала Бразилию нашим друзьям — одной французской чете, и они остались напуганными и разочарованными увиденным. И наконец, третья — от журналиста, который должен взять у меня интервью для российского телевидения. Он спрашивает, правда ли, что в моей стране за последние двадцать лет погибли от рук преступников более полумиллиона человек?

«Конечно, неправда», — отвечаю.

«Но вот же цифры!» — Он ссылается на данные «некоего бразильского института» (на самом деле, Национального центра географии и статистики Бразилии).

Мне нечего сказать. Насилие в моей стране столь велико, что о нем знают за океанами, за горами и даже в Центральной Азии. Что по этому поводу сказать?

Сказать недостаточно, потому что слова, которые не превращаются в действие, «насылают чуму», как писал Уильям Блейк. Я пытаюсь делать то, что в моих силах: создал вместе с двумя настоящими подвижницами, Изабеллой и Иоландой Малтаролли, школу, в которой учатся, окруженные лаской и любовью, триста шестьдесят детей из фавел района Паван-Паванзиньо. Я знаю, что тысячи бразильцев делают еще больше, не создавая из этого рекламу, не получая помощи ни от государства, ни от предпринимателей, ради того только, чтобы не дать победить себя худшему из врагов — отчаянию.

В какой-то момент своей жизни я пришел к выводу, что ситуация изменится, если каждый станет исполнять свой долг. Но этой ночью, глядя на заснеженные горы на границе с Китаем, я испытал сомнения в его справедливости. Наверное, все-таки права пословица, которую я знаю с детства: «Сила не слышит правды».

Снова гляжу на горы, освещенные лунным светом. Неужели и впрямь никакими доводами не пронять грубую силу? Как и все бразильцы, я пробовал, стремился, заставлял себя поверить в то, что однажды жизнь в моей стране станет лучше, но с каждым годом положение только усугублялось, никак не завися ни от действий правительства или партий, ни от экономических программ, ни от отсутствия таковых.

Насилие существует повсюду. Помню, однажды в Ливане, вскоре после опустошительной войны, я прохаживался со знакомой, Соулой Саад, по превращенным в руины улицам Бейрута. Она мне рассказывала, что ее город уже разрушался до этого семь раз. Я спросил как бы и шутку, почему каждый раз город восстанавливали, вместо того чтобы перенести его на новое место. «Потому что это наш город, — ответила она. — Потому что тот, кто не испытывает почтения к земле, где захоронены его предки, будет проклят навеки».

Человек, не имеющий почтения к своей земле, не уважает самого себя. В каком-то греческом мифе классического, или олимпийского, периода один из богов, пришедший в ярость, из-за того что Прометей украл огонь, чтобы помочь человеку обрести независимость, посылает на землю Пандору соблазнить его брата, Эпиметеуса. У Пандоры был при себе ящик, который ей не дозволено было открывать, но, как и Ева в христианских мифах, она оказалась слишком любопытной и приподняла крышку, чтобы заглянуть внутрь. В этот момент все пороки и несчастья вылетели оттуда и разлетелись по свету.

И только Надежда осталась внутри.

А потому, несмотря на все контраргументы, на уныние и чувство бессилия, несмотря на мою убежденность и том, что ничего не изменится к лучшему, я не могу отречься от единственного, что поддерживает во мне волю к жизни, — от надежды. Для псевдоинтеллектуалов это слово всегда являлось предметом насмешек и было почти равнозначным слову «обман». Это слово затаскано политиками, которые обещают то, чего они заведомо не собираются выполнять, и тем самым ранят сердца людей. С этим словом на устах мы часто просыпаемся утром, но потом оно подвергается истязаниям в течение дня и умирает к ночи, чтобы с утренней зарей снова ожить.

Да, есть такая пословица: «Сила не слышит правды».

Но есть и другая поговорка: «Пока дышу — надеюсь». Глядя на заснеженные горы на границе с Китаем, я больше верю последней.

Как часть может содержать в себе целое

Мы собрались дома у одного художника из Сан-Пауло, ныне живущего в Нью-Йорке, и беседуем об ангелах и алхимии. Я пытаюсь объяснить присутствующим идею алхимии: в каждом из нас заключена вся Вселенная и каждый ответствен за всю Вселенную.