Владимир Степаненко - Точка росы Страница 60

Министр вызвал своих заместителей и начальников отделов и служб.

— Вот хочу вам представить нашего именинника, — сказал он. — Знакомьтесь, Шибякин Василий Тихонович. Начальник Уренгойской экспедиции. А по совместительству еще и главный газовый шейх страны. Человек он нежадный, решил подать газ в Центр, побороться с морозом!

Собравшиеся знали веселый характер министра. Он не выносил скучных и равнодушных людей. Таким говорил: «Дорогой, если зубы болят, надо лечить. Хочу видеть вас здоровым и веселым!»

— Василий Тихонович, пока подготовят доклад для Совета Министров, побудешь в Москве. Вдруг потребуешься. Мои помощники — народ дотошный и въедливый. Заранее предупреждаю — горя с ними еще хватишь. А это время походи по театрам, концертным залам. Потом мне расскажешь!

— Сабит Атаевич, билет не достать в Большой театр.

— Сейчас все возможно. В мороз все дома сидят, в театры не ходоки. А тебе, северянину, мороз — родной брат.

Выйдя из министерства, Шибякин долго еще находился под впечатлением разговора с министром. Около подъезда наслаждался тишиной. Мог посмотреть на часы, но по сгущавшимся сумеркам понял, что день подходил к концу. Через минуту, другую зажгут освещение, и улица станет другой. Высокие сугробы вдоль тротуара заметно потемнели, отливали синевой. Шибякин попытался припомнить, где видел телефонную будку. Давно надо позвонить сыновьям.

Хоть и недавно прилетали домой, а соскучился по ним. Как старый Тарас Бульба, готов спросить: «А поворотитесь-ка, сыны? Какие вы оба смешные! И так у вас все ходят в институте в джинсах?»

Ребятам легко учиться, не то что ему в свое время.

Замерзшая телефонная трубка обожгла ухо. Набрав ни памяти номер, Шибякин долго ждал ответа.

— Слышите, Шибякиных нет. Парни в Мурманск укатили на лыжные соревнования! — ответила дежурная но общежитию.

«Заниматься надо, а не кататься на лыжах, — подумал раздосадованный отец. — Это Глеба затея. Решил стать чемпионом — не таскай за собой младшего. Академики! Забыли, что впереди диплом!»

Раздосадованный на отсутствие сыновей, неожиданно попомнил о другом телефоне. Не мог понять, почему сразу не позвонил Калерии Сергеевне. Тут же набрал номер и с волнением вслушивался в ответные гудки. К его счастью, Калерия Сергеевна оказалась дома. И по множеству посыпавшихся вопросов он понял, что его звонок ей приятен.

— Дорогой Василий Тихонович, выкраивайте время для меня. Не возражаете в среду нагрянуть на пироги? Попьем чайку, не спеша поговорим. И вы все-все мне расскажете.

— Согласен. Адрес у меня записан.

Шибякин поравнялся со входом в метро. Из открытой раковины с каждым хлопком двери вырывался теплый воздух. Налетал на клены, обдавал сыростью, и мороз наращивал на ветвях иней — будто развешивал для украшения елочное серебро.

На пригретом асфальте сбились нахохлившиеся воробьи. Время от времени птицы меняли замерзшие лапки и прятали их в перья.

«Некуда мне вас забрать, — подумал Шибякин о стайке воробьев. — Ночью мороз еще сильнее прижмет. Я еще сам не устроен. Шагаю в гостиницу!»

За дверью гостиницы сибиряка встретил уличный холод.

— Мне нужен номер, — сказал Шибякин, заглядывая за стойку. Повернув голову к теплу, администратор сидела около раскаленной электрической плитки. На голове меховая шапка. Воротник пальто поднят к ушам.

— Какой номер? Вы грамотный? Читайте, — раздраженно выкрикивала женщина, и изо рта у нее вырывался парок. — В гостинице лопнул котел. Пять дней никого не принимаем. — Яростно захлопала руками в шерстяных рукавицах.

— Меня мороз не пугает, — улыбнулся Шибякин. Он не знал, как остановить расходившуюся женщину. — Завтра пойду в Моссовет договариваться, чтобы разрешили увезти мороз с собой в Уренгой. Определим его там на работу. У меня есть спальный мешок. Залезу — и порядок!

— Ночью вы околеете в номере.

— Расписку вам напишу.

— Если увезете мороз к себе… другое дело… куда вы сказали?

— В Уренгой.

— Так и быть, оформлю вас на свою ответственность. Утром еще одного северянина приняла. Такой же веселый и разговорчивый. Тоже заявил, что не боится мороза. — Женщина смахнула рукавицей набежавшую слезу. — В двадцатом номере живет. Ваши номера будут рядом.

— Спасибо, — поблагодарил Шибякин, повеселев. Он не любил пререканий с администраторами гостиниц. — Будем с соседом друг друга переворачивать ночью, чтобы не примерзнуть к кровати.

— Вы шутите, а у нас аварийное положение.

Дежурная на этаже прогуливалась в тулупе. На ногах огромные серые валенки.

— Новый жилец в девятнадцатый номер? Хорошо, что администратор вас пустила. Три живых человека будут у меня на этаже. А то одной страшно, хоть ружье проси. Вы тоже с Севера?

— С Севера.

— Не волнуйтесь — принесу три одеяла. Вашего соседа тоже не обидела. А напарнику его все пять дала. Он первый пришел. Первому всегда достается больше. Чай будете пить? Самовар давно поспел. Ишь, разошелся, усы топорщит. А я привыкла к его норову. К старости все брюзжат. А самовару, наверное, уже сто лет. Весь в орденах и медалях, как солдат.

— Чай попью с удовольствием.

— Пойду позову гостей из двадцатого номера. Они тоже собирались со мной чаи гонять.

— Василий Тихонович! — еще издали закричал Дубровин и широкими шагами обошел дежурную. — Вы как попали в эту гостиницу?

— Шел по дороге и заглянул.

— Так вы и в другую могли заглянуть. Это я по направлению. Никуда не мог свернуть. — Дубровин показал на шагавшего в черном полушубке мужчину. — Мой знакомый по номеру. Металлург из Днепропетровска.

— Шибякин, — сказал начальник Уренгойской экспедиции, представляясь металлургу.

— О! Слышал от Дубровина. А я Костенко Макарий Данилович!

Дежурная разлила чай по большим чашкам с цветами. Поставила вазочку с печеньем и конфетами.

— Василий Тихонович, — сказал Дубровин. — Могу сообщить новость. В нашем министерстве приказали начать изыскательные работы для прокладки газопровода.

— Куда собираются тянуть? — спросил металлург.

— Как куда? В Центр, — сказал, воодушевляясь, Дубровин. — Оказалось, не у меня одного болит голова. Пора решать энергетическую проблему всерьез. — Он потянулся к Шибякину. — Макарий Данилович приехал в научно-исследовательский институт. Должны налаживать выпуск труб большого диаметра. Для нас, трассовиков, стараются. На чужом добре долго не проживешь. Трубы у нас должны быть свои. Пора иметь и хорошие газовые турбины для компрессорных станций.

— Правильно, — сказал металлург, допивая чай с блюдца. — В Западную Германию мы ездили. Смотрели, как на заводах трубы катают. Нет ничего мудреного. Даст институт нам станки — и пойдут катушки. Спросите, почему раньше не выпускали? Отвечу. По нашей лени!

— Макарий Данилович, а ты представляешь, сколько ним надо труб на одну нитку? От месторождения Шибякина до Москвы, посчитай, больше трех тысяч километров.

— А разве у нас один завод? Макеевка поможет, Урал подсобит. Трубы будут!

— Зря расхвалились, — сдержанно сказал Шибякин.

— Обижаешь нас, металлургов, Василий Тихонович. Но время войны как было? Фашисты доперли до Москвы, а эвакуированные заводы начали выпускать самолеты и танки. Я сам катал сталь для танков. Сормовский судоремонтный завод начал выпускать Т-34. За свой завод я ручаюсь, накатаем труб!

— Слышал слово рабочего класса, Василий Тихонович? — спросил Дубровин. — Я за своих парней тоже могу поручиться. Дойдем до Центра. А прикажут, зашагаем дальше. Забыл спросить, а ты, Василий Тихонович, где успел побывать?

— Министр принял меня. Передал ему расчеты по Уренгою. Будут готовить записку с предложениями дли Совета Министров.

Глава вторая

Десять тракторов вышли из Медвежьего торить дорогу к верховью Ево-Яхи. Там определили место для поселка газовиков и площади для строительства газовых комплексов. Острые лучи фар вспарывали снежное поле, выхватывая квадрат за квадратом из серой мглы. Сверху землю придавило звездное небо с ослепительно горящими звездами. Те же звезды горели на острых застругах снега по всей бескрайней тундре, такие же яркие и жгучие.

Трактористы с напарниками в теплых кабинах слышали сильные удары ветра. Сухой снег скреб но металлу тысячами зубастых железных щеток.

Под защитой тайги ветер стих. Слышалось только урчание машин и перехлестывающийся лязг растянувшихся гусениц. Каждый трактор тащил за собой на сваренных санях из толстых труб балки с рабочими. В домиках жарко топили печки. Из торчащих труб, как из пушек, бил огонь, и к звездному небу летели горящие искры.

Несмотря на все старания, Тонкачеву не удалось отыскать проводника для десанта. Все опрошенные пастухи-ненцы наотрез отказывались вести к Ево-Яхе. Причину не объясняли, упорно отмалчивались. Главный инженер не знал, что к верховьям реки испокон веков не гоняли оленеводы свои стада, боялись провальных болот с бесчисленными мертвыми озерами, где не водилась рыба и не гнездились утки и гуси. Тонкачев надеялся, что лед-строитель наведет мосты для переходов через многочисленные реки и ручьи. Компас и карта пока лежали у него на коленях без дела. Пока тракторы шли дорогой аргишей, где снег перетолчен упряжками важенок и неплюев.