Николай Иванов - «Операцию «Шторм» начать раньше Страница 60

Брежнев все же вышел на балкон. Около летнего бассейна стоял сын и задумчиво смотрел на покрытую опавшими листьями воду. Внизу, около построенного недавно из бамбука детского домика, сидели на корточках внуки, рассматривая выползшего на тротуар ежа. Рядом крутилась

Галинка, простив им макароны. Новым поколениям всегда что то не нравится из того, чем жили их отцы и деды. Можно, конечно, сказать на кухне, чтобы готовили для внуков что нибудь другое, да только любое другое тоже в конечном итоге надоедает, а на каждого все равно не угодишь. Пусть уж лучше будет так, как всегда.

«Это все таки надежнее всего», — подумал он и стал спускаться в столовую.

Необходимое послесловие. В конце восьмидесятых дачу Љ 6 с большой газетной шумихой передадут под детское отделение одной из районных больниц. Несколько санитарок не смогут ухаживать за всей территорией дачи и помещением, и постепенно дача станет приобретать неприглядный вид. Да и строилась она для определенных, отнюдь не лечебных, целей, поэтому говорить о каких то удобствах дли врачей и детей не приходится. Правда, для газетчиков это уже не представляло интереса.

Виктория Петровна переедет в дом на Кутузовском проспекте. Практически ослепнув и обезножив, она месяцами не имела возможности спуститься вниз, подышать свежим воздухом.

Люся часто заставала ее плачущей, с радиоприемником у уха.

— Что ты плачешь, мама?

— Опять про Леню плохо говорили. И опять неправду, да еще те, кто как раз при нем становились академиками и получали награды…

Из всех, окружавших семью Брежнева при жизни Леонида Ильича, самыми верными, преданными и человечными окажутся женщины из обслуживающего персонала дачи. Они единственные, кроме родственников, кто будет приходить к вдове бывшего Генеральною секретаря, ухаживать за ней…

11 октября 1979 года. Ташкент.

— Хабиб Таджибаевич, читали? — В кабинет к Халбаеву вошел с «Правдой» в руках Саттаров.

Увидев на столе у командира эту же газету, развел руками: не уберегли, но в чем мы виноваты?

— Почему нам все таки дали отбой? — Майор, взяв «Правду», еще раз пробежав сообщение о смерти «после тяжелой, непродолжительной болезни» председателя Ревсовета Афганистана

Нура Мухаммеда Тараки, задумчиво потер свой высокий из за залысин лоб. Саттаров пожал плечами: если вы не знаете, я то откуда? — Ну ладно, дело в прошлом. А в настоящем… В настоящем нам полный отбой. По всем статьям.

— Может, еще не все…

— Да нет, уже все. С завтрашнего дня батальон запланирован в наряды и даже, кажется, на хозработы. Как понимаешь, вернее признака быть не может. Отвоевались. Жалко…

И неизвестно, то ли майор жалел так никогда и не увиденного в жизни Тараки, то ли просто понимал, что больше такой возможности, о которой мечтают все офицеры — заниматься только боевой подготовкой, — уже не предвидится.

Глава 21

НЕ ПРИЕЗЖАЙТЕ НА ВОСТОК ОСЕНЬЮ. — «ИЩИТЕ ЛЕДОГОРОВА В АФГАНИСТАНЕ». —

ПИСЬМО ДЛЯ БРЕЖНЕВА. — СМЕНА КОМАНДЫ

Октябрь 1979 года. ТуркВО.

Никогда не приезжайте на Восток осенью, когда начинает растворяться по ночам летняя жара.

Когда базары — о о, что это за дивное богатство и изобилие, восточные базары! — когда базары заполнены товаром, как гранат зернышками. Когда запахи медовости, сытности становятся воздухом. Когда голубые купола минаретов, мечетей, кафе и ресторанов сливаются с небом.

Когда цветы стоят дешевле воды, а в фонтанах купаются дети. Когда блаженство все: и тень, и солнце, и стакан морса, и чашка плова прямо на улице из котла. А откуда то вьется, тянется тонкой золотой нитью голос певицы, И цветасто все, улыбчиво, красиво…

Ох, не приезжайте на Восток этой порой, если не хотите раз и навсегда влюбиться в него.

Лена тоже ошалела от обрушившейся на нее диковинности, непохожести Ташкента на все, что она видела раньше в своей жизни. Хотя, если разобраться, что она видела — два раза Москву в детстве, да и то по больницам. Заставляла мать вечерами таскать с колхозного поля бураки, и она надорвалась. Тогда и услышала, как говорил врач матери: операции не требуется, но не сможет ваша девочка иметь детей. Застыдилась тогда: она только в шестом классе, а уже про ее детей говорят, И радость заодно — не надо ложиться на операцию.

Да только классы, школа пролетели, а болезнь осталась. И кого винить, мать, что ли? Так она ради нее то и старалась с этими бураками: теленка специально не сдавала, держала подольше, чтобы потянул не по тощаку, чтобы на вырученные деньги купить ей наконец пальто к зиме. А то ведь в фуфайке до шестого класса и проходила, а все же девочка, хотелось и принарядиться.

Поплакать бы сейчас над тем пальтишком, да износила до подкладки. А когда выросла, хоть и не хуже других была, а чуралась ребят, жила дичком — помнила о своем несчастье. Вот тут то оно горем и обернулось, когда все осозналось.

И вдруг — весна, приезд Бори, лес, его рука в темноте… И все! Пропасть. И летит она в эту пропасть уже почти полтора года. И шепчет только имя старшего лейтенанта, и ложится спать с именем этим, и встает с ним. Сумасшествие какое то. То томительно сладостное, то до боли печальное. Бо ря!

Замерла, увидев в толпе военную фуражку: а может, повезет и встретит Бориса прямо здесь, в

Ташкенте? Вдруг приехал в командировку, ведь может же быть такое…

— Куда едем, девушка? — подошел, перебирая ключами, как четками, молодой парень.

— Мне лететь.

Лететь, лететь. Лететь дальше. Добраться до Бориса. Увидеть его. Пусть поругает, прогонит, усмехнется, но — увидеть. Она не может вот так сразу, как, видимо, он, забыть обо всем. Отрезать прошлое. У нее один раз в жизни была та ромашковая поляна. И может быть, больше никогда не случится. По крайней мере она не хочет. Или Борис — или никто.

— Куда едем? — подошел еще один водитель.

— Мне лететь, — повторила и ему Лена. Взяла чемоданчик. Где то рядом с Центральным аэропортом, сказали, есть местный, а уж от него до Бориса — один час лета.

…А вообще то таким, как Лена, у которых один Борис на уме, можно приезжать на Восток и осенью. Дальняя и необычная сторона — настолько дальняя и необычная, что кажется заграницей, — оглушила Лену, но заинтересовала лишь настолько, что где то здесь, в этой необычности, служит и живет Борис. Как они встретятся? Что он скажет? Как посмотрит?

Нужно только добраться до него к вечеру: хоть и красиво здесь, но ночью и красота страшна.

Побегала по дежурным, регистрациям — успела. Солнце еще стояло над горами, а она опять где с расспросами, где по наитию, но нашла сначала забор из пыльных плит, а потом вышла и к солдатским воротам. Помялась, собираясь с духом и надеясь, что кто нибудь выйдет из будки дежурного и избавит ее от нерешительности. Но никто не выходил, мелкая дрожь не исчезла, и тогда она сама стала подниматься по ступенькам. Ужас: дома, издали, все казалось намного проще. Представлялось, что, как только она подойдет к воротам части, Борис сам выйдет навстречу, и они… они… Впрочем, это уже неважно, главное было — решиться на поездку и доехать, отыскать в далекой Средней Азии место, где живет и служит Борис. Глядела на карту — и обмирала. Мыслимо ли для нее такое — лететь к черту на кулички. Лучше еще десяток мин обезвредить, перелопатить гору земли, но там Борис, который столько времени молчит…

Вышел бы он сейчас. Полтора года она думала о встрече и каждый раз представляла, как выходит Борис. Другого не смогла придумать. А может, и не хотела. Вышел бы…

Вместо Бориса появился солдат с красной повязкой дежурного. Он оглядел ее, чемоданчик и, поняв, что это к ним в часть, спросил:

— Вы к кому?

— Мне… здравствуйте. Мне Ледогорова.

— Из какого взвода?

Взвода? Откуда она знает. Хотя нет, как же она забыла, он ведь командир саперного взвода.

— Из саперного, — радостно сообщила она.

— Саперного? У нас таких взводов нет.

Как нет? Может, она просто не туда попала, может, здесь есть и другая часть?

Торопливо, боясь, что дежурный уйдет, достала кошелек, отыскала среди денег листок с адресом. Солдат взял бумажку, прочел, свел брови, что то соображая.

— Часть наша, но Ледогорова у нас нет, это точно.

— Ну как же нет! А где он?

— Подождите, вон Оксана Сергеевна идет, она у нас всех знает. Оксана Сергеевна, — поднял дежурный бумажку навстречу идущей по тротуару девушке в красном сарафане. — Оксана

Сергеевна, помогите. Вот, адрес наш, а солдата с такой фамилией вроде и не слышал — Ледогоров.

Сарафан, только что стремительно приближавшийся к КПП, замер, девушка остановилась, впилась своими огромными глазищами в Лену, и та поняла: эта Оксана Сергеевна знает Бориса.

Но почему так резко остановилась? Почему молчит? Почему так смотрит? Оценивает?