Вероника Батхен - Остров Рай Страница 60

Автобус неторопливо прополз мимо «Гранда», синей вывески «Метро», въехал на мост, повернул на Прибрежный. Пассажиры входили и выходили на остановках, в салон врывался холодный воздух. Старик геолог рассказывал, Тёма слушал не отрываясь — это было увлекательнее всех лекций вРГТЭУ. Как будто вместо салона автобуса был промёрзший кузов грузовика, над горизонтом разливалось северное сияние, чуть заметный запах бензина превратился в острый, резкий аромат сырой нефти, а вместо пассажиров плечом к плечу стояли товарищи-буровики. Неожиданно геолог прервал рассказ на полуслове, раскатисто чихнул и снова похлопал Тёму по плечу:

— Мне выходить. Бывай, парень!

— До свидания! — выдохнул Тёма, ещё раз поразившись прямой спине и упругой походке старика. Ему всегда казалось, что после сорока люди перестают жить, глупеют, скучнеют — даже батя последние годы сдаёт. «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка „Поликлиника“». Через одну выходить. Но это ж надо, как люди жили: холодали, голодали, работали до упаду — и с такой же ясной улыбкой шли навстречу метели…

— Проездные документы предъявляем, пожалуйста! — раздалось одновременно с двух концов салона. Контролёров Тёма не боялся — у него был студенческий проездной. Он вообще не понимал экономического смысла проверять билеты при турникетной системе прохода. Прочие пассажиры тоже сидели смирно — проездные были у всех…

— Ну и что, что беременная! Платить надо! Нет билета — штраф сто рублей или давай сейчас в отделение с нами! Ишь, расселась за чужой счёт.

— Я никуда не пойду, вы не имеете права!

На последнем ряду разыгралась житейская драма — две крепкие тётки-контролёрши нависали над маленькой женщиной с большим, заметным даже через пальто животом. Она чуть не плакала от стыда и отчаяния. Пассажиры косились неодобрительно, какая-то раскрашенная старуха в мехах вступила вторым голосом:

— А вы посмотрите у неё в сумочке — деньги на пиво всякое небось есть! Как Путин материнский капитал обещал — так все разом рожать побежали!

Незнакомое, горячее чувство подняло Тёму с сиденья:

— Оставьте в покое женщину. Я заплачу штраф.

Контролёрши воззрились на него, как на дурня, старшая протянула широкую ладонь:

— Ну, плати! Ишь, какой добрый нашёлся.

Не задумываясь, Тёма достал из кошелька сотенную купюру, взял штрафную квитанцию и с трудом удержался от желания швырнуть бумажку на пол.

— Чихать я на вас хотел, — сказал он, подкрепив слова громогласным «апчхи», и выскочил в закрывающиеся двери — автобус уже подъехал к рынку на Смольной, придётся возвращаться назад. Тёма вспомнил признательный взгляд женщины и подумал, что незнакомый старик, пожалуй, поступил бы так же. Или нашёл бы другие слова — правильные, настоящие. Остановку до института Артём прошёл, гордо выпрямив спину, высоко подняв голову — словно на первый пуск первой скважины в городе Н…

Анна с Марией вышли у метро и пересели на 199 маршрут. Зайцев было мало — то ли люди привыкли покупать карточки, то ли стали порядочнее. Во второе ни одна из напарниц не верила — попытки отнять деньги у государства случались часто, просто нынче не везло в рейде. Пенсионеров, которым случалось забыть дома социальную карточку, контролёрши не трогали — жаль, да и небезопасно. Бывало, что возмущённые пассажиры выставляли из автобуса чересчур ретивых «трясунов». Но куда чаще народ оказывался на стороне закона. Усталая Анна ругнулась, вспомнив добренького студента — тоже мне рыцарь нашёлся. Мария вступилась за парня — у неё самой было двое сыновей-подростков, и, окажись она в салоне одна, то скорей всего отпустила бы будущую мамочку. А завистница Анна жила холостячкой — муж её бросил, детей не случилось, с племянником вышла ссора, и никому на свете она не была нужна. Тоску она вымещала на «зайцах» — случалось, и здоровых мужиков в отделение волокла в одиночку. Марии не нравился жёсткий характер напарницы, но работать с ней было спокойно. На маршруте они «выудили» двоих кавказцев, скандальную тётку и ещё одного студента, выписали бумажки и вернулись к Речному — заново проверять 173 маршрут. Зоркий глаз Марии выхватил из толпы на остановке растерянного мальчика лет десяти, в расстёгнутой куртке, без перчаток и шапки. Ребёнок то озирался вокруг, то хлопал себя по карманам. Похоже, что-то было неладно.

— У тебя всё в порядке, мальчик? — поинтересовалась контролёрша, внимательно глядя в испуганные глаза.

— Я поехал в «Мегу» с Димоном и Колькой и этим… другом Димона из другой школы. Мы в кино хотели пойти. Там каток ещё есть, я загляделся и от друзей отстал, у меня в толпе телефон украли и кошелёк. А потом я не в тот автобус сел — мне на Планерную надо было попасть, меня папа ждёт дома и бабушка, — пацан немного волновался, рассказывая, но смотрел прямо, карие глаза казались честными.

Мария зашарила по карманам, в поисках мелочи. Анна опередила её:

— Когда ты должен был быть дома, сынок? — спросила она встревоженно.

— В семь. Я опаздываю, как кролик из мультика, — ребёнок трогательно захлопал длинными, загнутыми ресницами.

— Возьми мой телефон и немедленно позвони бабушке. Потом сядешь в маршрутку — она быстрее доедет.

— Но у меня…

— Слушайся старших, — голос Анны стал чуть суровей, — и всё будет хорошо.

Пока мальчик суетливо бормотал что-то в мобильник, пожилая кондукторша успела переговорить с водителем жёлтой «Газели» и объяснить пассажирам, что на Речном потерялся ребёнок и нужно в целости и сохранности довезти его до метро «Планерная». Затем она вытащила из сумки старый потрёпанный портмоне, заплатила за проезд и, помедлив с минуту, вручила мальчику пару смятых купюр «на машинки». Пацан попробовал отказаться, но Анна чуть ли не силой впихнула деньги в нагрудный карман куртки, громко шмыгнула носом, улыбнулась и напоследок неловкой рукой погладила потеряшку по влажным кудрям.

…Трудно было предположить, что так скверно начавшийся день завершится благополучно. Чем быстрее маршрутка удалялась от Речного вокзала, тем лучше становилось настроение у Егора. Обаятельному мальчишке частенько случалось проехать «зайцем» до дома, но так удачно соврать удалось впервые. Глядишь, и папка поверит, что телефон — второй за год — действительно потерялся. Димон о гонках не протреплется, Колька тоже, а этого пацана из интерната вообще никто не знает. Надо будет погонять тачки дома — чуть-чуть не хватило, чтоб выиграть. Отец поорет, пропишет по заду ремнём и купит новую «Нокию», с камерой, чтобы фоткать. По привычке Егор почесал в затылке и вспомнил, что в суматохе потерял шапку. Уродскую, нелюбимую, но вязаную бабулей, пока та ещё ходила по дому. Теперь бабуля целыми днями лежит, плохо пахнет и заговаривается. А ещё год назад готовила завтраки, целовала в затылок, совала мелочь в карманы и даже ходила провожать в школу. Папа ей запрещал, и Егор тоже стеснялся выходить на улицу рядом с высокой старухой, вечно одетой в чёрное. Теперь выходить некому, и мама на днях говорила по телефону тёте Наташе, что «свекруха скоро отмучается». Её унесут из дома в большом ящике, как три года назад унесли деда. Больше никто не будет ворчать, что Егор вечерами гуляет чересчур долго, хватает двойки по русскому, потерял телефон, разбил чашку, дал пинка надоедливой Вальке с третьего этажа. Никто не утешит после ссоры с дружком, не прикроет от гнева отца и маминых злых упрёков. Не будет ничего — ни пахнущих детским мылом рук, ни сложенного портфеля, ни варенья из вишен ни даже вязаной шапки. А если папу собьёт машина и он тоже умрёт? Егор помотал головой — не бывает, папа будет жить вечно и мама тоже… перед глазами мальчишки снова встал большой, страшный ящик.

Полупустая маршрутка остановилась на «Героев Панфиловцев», до дома было рукой подать. Но Егор шёл медленно, снежинки таяли на его горячих щеках. Папка — герой, он следит за движением на Ленинградке, останавливает нарушителей, гоняется за бандитами. А сын у него — лгун и предатель. В классе ржут над ментами и толкают анекдоты про гайцев — смеётся вместе со всеми. Димонов братан трындел, мол все ДПСники взяточники, за бумажку на задние лапки встанут — слова не сказал защитить отца. Проиграл в автоматах две тысячи на экскурсию даденные — соврал дома, что отняли старшеклассники. Во дворе всей шарой закидали камнями бродячую кошку — тоже кидал и слушал, как кошка плачет. И в лифте матные слова ключом царапал и за Валькой подглядывал в кустиках и бабуле мыла в чашку подбросил. И никто ни о чём не догадывался. Все считали: вот какой у нас Егорка пай-мальчик, послушный, добрый. И он сам хотел быть хорошим и старался — уступал места в транспорте, защитил девочку в лагере, однажды дал сто рублей нищенке. Хотел как лучше… а выходило такое, что от стыда захотелось вдруг убежать из дома и никогда больше не показываться родителям на глаза.