Алексей Фомин - Затон Страница 61

Тут почему-то Анна почувствовала, что лучше ей не говорить правды, и здесь же, на ходу принялась изобретать правдоподобную версию для въедливой старухи:

Случай, чистой воды случай. Мой приятель – член Клуба друзей русского флота…

Оказывается, в Москве есть и такой?

Да-а… Так вот, он, в смысле приятель, узнал, что я еду в Волгоград, и попросил выяснить… Говорит, что пароход этот для своего времени был уникален по своим техническим характеристикам. Они надеются, что может быть, удастся разыскать хоть что-нибудь с этого парохода. Судовой колокол, например. Еще лучше…

Я поняла вас. – Она налила в стакан квасу и, положив на тарелку кусочек торта, пододвинула ее к Анне. Да, ваш приятель прав. Этот корабль действительно уникален. И даже не только и не столько своими техническими или же какими-то иными характеристиками, столько той ролью, которую он сыграл в нашей истории. Я не слишком многословна? Нет? – Анна отрицательно помотала головой. – Так вот. Если вы не против, я бы начала с самого начала. В сорок девятом я окончила университет и начала работать младшим научным сотрудником в том самом музее, который вы сегодня посетили. Практически одновременно поступила в аспирантуру. Темой моей работы, естественно, была героическая оборона Царицына и выдающаяся роль в ней нашего дорогого вождя. Вам понятно, о чем я говорю?

Да, да, – подтвердила Анна.

Честно говоря, выбор темы нельзя было назвать удачным. Видели бы вы физиономию моего научного руководителя, когда он узнал над какой темой я собираюсь работать… Но что он мог сказать самоуверенной девчонке? Тут попробуй скажи что-нибудь… Да еще в год семидесятилетия вождя. Скользкий момент. Не так истолкуют и загремишь… Дело в том, что этот эпизод отечественной истории смело можно было назвать затасканным. Про это и книги писали, и фильмы снимали, а уж научных работ было испечено… Поэтому у моего руководителя были все основания опасаться за такой немаловажный аспект работы, как научная новизна. Опять же, ответственность… Не дай бог, глупая девчонка что-нибудь не то наваяет. Ему ведь в стороне не удастся остаться. Конечно, глядя с высоты прожитых лет и накопленного опыта, надо признать, что проблему с научной новизной мне так толком и не удалось решить, хотя работа получилась весьма актуальной. В конъюнктурном смысле, конечно. Я там доказывала, что гражданская война выиграна исключительно благодаря товарищу Сталину, его деятельности в царицынский период. Тут тебе и более девяти миллионов пудов хлеба, отправленных в Москву в самый тяжелый период, и военная победа над Красновым… А то об этом и без меня не знали… Короче говоря, я ломилась в открытую дверь. Правда, научный руководитель все время пытался подтолкнуть меня в другую сторону – проанализировать конфликт лично с Троцким и перебросить оттуда мостик в двадцатые, тридцатые годы. То есть – от конфликта с Троцким, как носителем определенных идей, до борьбы с троцкизмом как идеологией, и троцкистами как ее носителями. Безусловно, старик был прав. В этом случае у меня получилась бы вполне солидная работа. Но все его старания привели к тому, что у меня об этом было сказано лишь невнятной скороговоркой. – Она усмехнулась тою грустною улыбкой, коей обычно улыбаются старики, говоря о своей молодости (сколько было сделано ошибок, но как же это было все-таки прекрасно). Итак… Вся моя наука сводилась к тому, что Иосиф Виссарионович Сталин – гений. В том числе, военный гений. Оригинально, правда? – Она снова улыбнулась, на этот раз веселее. – Об этом же самом ежечасно, ежеминутно орала вся страна. Полмира… Вернее, весь мир. Кто-то с радостью и восхищением, а кто-то – со страхом. Помогло мне, наверное, то, что после Отечественной войны все как-то подзабыли о гражданской. Слишком уж свежи были еще в памяти последние события. И тут я… вылажу на трибуну и ничтоже сумняшеся утверждаю, что военный гений всеми нами любимого вождя сформировался и замечательно проявил себя именно в Царицыне, в 1918 году. И в качестве доказательства привожу подробнейший анализ проведенной операции по разгрому генерала Краснова. Я не утомила вас своим многословием?

Нет, что вы, – вполне искренне призналась Анна. – Вы замечательная рассказчица.

Так вот… Было в этом событии нечто… неподдающееся рациональному объяснению. Естественно, если судить с позиций сегодняшнего дня. Тогда-то нам все казалось рациональным. Учение Маркса-Ленина-Сталина всесильно, потому что оно верно. Вот вам и вся рациональность. Э-э… Да. Вы знакомы с событиями, о которых идет речь?

Анна пожала плечами.

Скорее нет, чем да.

Понятно… Судите сами. Казачья армия генерала Краснова практически окружила Царицын. Красные прижаты к Волге. Белые ведут успешное наступление на севере, в районе Гумрака…

О, я знаю, где это, – обрадовалась Анна.

… и на юге, в районе Сарепты. К решающему дню сражения красным, зацепившись за Сарепту, как-то удалось временно стабилизировать положение на южном участке, на севере фронта практически не стало. Отдельные очаги сопротивления. В центре тоже образовалась дыра. Боеприпасы и продовольствие на исходе, резервов нет и ждать неоткуда. Железная дорога перерезана, Волга со дня на день встанет. Казалось бы, что в этих условиях должен делать генерал Краснов? Продолжать делать то, что до сих пор приносило ему успех – наносить удары с флангов: с севера и юга. А что делать командованию красных? Готовиться геройски умереть? Или постараться бежать, используя для этого любую возможность? Сталин же поступает, как опытный игрок в покер. Вы играете в покер?

Постольку поскольку.

Он не просто блефует, имея на руках пару двоек и пару троек против пяти тузов соперника, он блефует, как будто заранее зная, что его блеф пройдет. Он собирает всю свою артиллерию, весь остаток снарядов в одном месте, на центральном участке фронта. Генерал же Краснов, как будто в одночасье лишившись разума, собирает там же все свои силы и поутру парадными колоннами, как если бы он уже одержал победу, направляется в город. Белые, попав под ураганный огонь красной артиллерии, не успевают ни бежать, ни развернуться в боевые порядки. Все было кончено в течение получаса. Потом, позже, когда Иосифа Виссарионовича уже не было в городе (его отозвали в Москву и бросили на другой прорывной участок), белые взяли Царицын. Но они уже потеряли то, что Толстой считал главным в любой войне – боевой дух. Уже в феврале-марте девятнадцатого года без всякой на то причины казаки массово стали бросать фронт и уходить по домам. Так что, победа, одержанная товарищем Сталиным в Царицыне, стала важнейшей, а может быть, и решающей для исхода гражданской войны. Но было в ней что-то, как я уже говорила, иррациональное, скорее даже – мистическое… Тогда, конечно, я и слово-то такое не решилась бы произнести. Да что произнести, подумать… Тогда мне все было ясно. Гений, он и есть гений. – Екатерина Константиновна взяла запотевший стакан с квасом и, отпив глоток, поставила его на стол. – В феврале пятьдесят третьего я защитилась, а утверждение в ВАКе и присвоение мне ученой степени состоялись уже после смерти Иосифа Виссарионовича. Конечно, подзадержись я на полгодика-год, думаю, возникли бы у меня проблемы. Если и не с защитой, то с утверждением – точно. Да не о том речь. Перед самой защитой познакомилась я с одим человеком. Он-то и поведал мне о корабле, которым вы интересуетесь. Материал интереснейший, как сейчас говорят эксклюзивный. Но никакого подтверждения ни в источниках, ни в литературе – нет. Только слова этого человека. Да и поздно было уже что-то добавлять. Кирпич-то у меня был уже готов.

Простите, что готово? – не поняв собеседницы, переспросила Анна.

Мы так называли уже готовую и переплетенную диссертацию. Э-э… Да. Об этом человеке. Он… Хотя, здесь я уже уклоняюсь в сторону. Может быть, вам не интересно?

Интересно, интересно, – заверила ее Анна. – Продолжайте, пожалуйста.

Да… Потрясающий человек с яркой, как факел, судьбой. Большая, по-настоящему крупная личность. Сначала – империалистическая война, служба в австрийской армии. Он серб, родом из Боснии. Русский плен. Потом революция и гражданская война. Несгибаемый солдат революции три года на фронтах гражданской войны. Два из них – рядом со Сталиным. После гражданской какое-то время работает в аппарате партии. И опять рядом с товарищем Сталиным. А потом его переводят на работу в Коминтерн. И там он работает до 1932 года. В 32-м его направляют в Югославию, на подпольную работу. Начинается война, и он организует партизанское движение вместе с Тито. После войны Тито занимает антисоветскую, антисталинскую позицию. Велько, занявший после войны крупный государственный пост…

Простите, – перебила ее Анна. – Велько – это имя того человека?

Велимир Джурович. Так его звали. Да… – Она задумалась, словно позабыв о существовании Анны. Облачко печали серой тенью легло на ее чело, и каждый год из семидесяти восьми прожитых ею, тут же проявился на ее лице глубокой, извилистой, как сама жизнь, зарубкой.