Сандро Веронези - Спокойный хаос Страница 61

Ну вот, время истекло: застрявшие в пробке водители потеряли терпение, они начинают отчаянно сигналить, полицейский не может больше сдерживать движение. У грузчика, кажется, есть опыт в таких делах — в силу своей профессии ему постоянно приходится путаться у людей под ногами — он уже догадался, что пора сдвинуть грузовик с места. Он извиняется, забирается в кабину и включает мотор, тогда и толпа зевак начинает рассасываться, вскоре проезд освобождается, и полицейский приступает к исполнению своих обязанностей — регулирует движение. Что ж, динамика происшествия всем ясна.

Я все еще стою рядом с «СЗ», меня охватила радость, я, как мальчишка, чувствую огромное облегчение. Никто не обращает на меня внимания, никому я не нужен — как в тот день, когда я спас ту женщину и выходил из воды, тогда тоже никто не обращал на меня никакого внимания, в тот день, когда умерла Лара. Я могу засунуть руку в багажник, схватить свою визитку и прочь отсюда.

Кто меня заметит?

Возможно, меня увидит Пике. Он стоит в стороне и смотрит на меня: вот он-то меня и заметит. Ну и что, и это не проблема, хоть он и параноик, он никогда даже и представить себе не сможет, что такое он на самом деле увидел. Зачем ты засунул руку в багажник той машины? Я убрал кусок стекла, он мог кого-нибудь поранить. А-а-а… Нет, настоящая проблема — это мужчина, который называет меня доктором, вот он-то и может все знать. Вон он возвращается, он идет прямо ко мне, разводит руками, говорит: «Неплохо для начала, а?»; на его ладони все еще чернеет мой адрес. Но если бы он об этом знал, он должен был бы мне об этом сказать, он должен был бы дать мне шанс сохранить мое достоинство: хотя бы во имя истины ему бы следовало все рассказать, может даже, он мог бы обратиться к муниципальному полицейскому, представителю власти, сказать ему, что грузовик нанес повреждения машине только здесь, в центральной части, а бок и вся вон та покореженная часть вокруг фары и повреждения на бампере вплоть до обрубленного брызговика, ужасно смятая, превратившаяся в гармошку боковушка, упирающаяся в колесо, все это дело рук вон того господина, это он врезался в машину несколько дней назад, так ведь, док, правильно я говорю? Тогда и я скажу, что все правильно, какое странное совпадение, не правда ли? ту бедолагу так помял действительно я на машине моей свояченицы, вот — я оставил свои координаты, чтобы возместить ущерб, вон там моя визитная карточка, видите? Вон там в багажнике среди осколков заднего стекла. Я засунул свою визитку под щетки, там номера моих телефонов и все мои данные, но владелец машины так и не объявился, и она до сих пор так здесь и простояла… Он ничего не говорит, не бросает на меня лукавых взглядов, давая мне понять, что ему все известно, но он и не думает ябедничать. Ничего подобного. Он отходит от меня, с его точки зрения все в порядке. И муниципальный полицейский тоже хорош: как бы там ни было, но каждое утро на протяжении более двух недель у него перед глазами находилась разбитая машина, а он, тем не менее, ничего не замечает или не помнит это, а может, он просто делает вид, что ничего не знает. Но самое удивительное — это грузчик, он поставил грузовик в неположенном месте, прямо перед проездом для автомобилей, и тут же вернулся на место происшествия, снова все проверяет, трогает руками, объясняет, что у него из-под ноги выскользнуло сцепление: что-то незаметно, чтобы он отдавал себе отчет, что его удар не мог настолько повредить машину, что кто-то наехал на нее раньше, — кстати, сейчас, когда грузовика больше нет на месте происшествия, эта деталь меньше бросается в глаза. Нет, единственный элемент, что все еще соединяет эту машину с действительным ходом событий — с пресловутой правдой — это моя визитная карточка; если я ее заберу, то на машину совершил наезд неудачно сделавший маневр грузовик, и все присутствующие здесь с готовностью это подтвердят.

А мне что делать?

Я считаю до десяти: если на счет десять никто ничего не скажет, я заберу свою визитку, да и дело с концом.

Раз, два, три.

А что, ведь грузчику, в конце концов, все равно. Это же он разбил машину, в любом случае у него полетит «Бонус/Малус» — автоматически повысится страховой взнос, ведь по странной случайности в контрактах по страхованию предусмотрено, что величина тарифной ставки не зависит от величины причиненного ущерба, а поэтому…

Четыре, пять, шесть.

Всем все равно, вот в чем дело. Правда в том, что эта машина никого не интересует, потому что она ничейная.

Семь, восемь.

Никто на меня не смотрит.

Девять.

Надувательство страховой компании и воровством-то нельзя назвать.

Десять.

Готово.

То, что сегодня будет жарче, чем вчера объявили по радио. Ну вот, я это и почувствовал.

— «Бассейны с высокими бортами — это кич».

Пике выпил свой кофе одним глотком, вынул из кармана помятую черную тетрадку и прочел эту странную фразу. Я было уже собрался поинтересоваться у него, почему это он опять начал плохо обо мне отзываться, но этой фразой он обескуражил меня, выбил почву из-под ног.

— Что ты сказал?

— Вот молодец, — заметил он удовлетворенно. — Именно так и Ники отреагировал: «Что ты сказала?». Ники наш друг, он показывал нам свой новый бассейн в саду, естественно, с высокими бортами. «Что ты сказала?» — спросил он, и ответ был… — читает в тетрадке — «Я сказала, что обычно бассейны поднимают мне настроение».

Он берет со столика пачку сигарет и достает одну сигарету, сует ее в рот, но не зажигает. Смотрит на меня внимательно.

— Франческа? — спрашиваю я.

— А кто же еще? — почти вскричал он. — У нее сейчас что-то вроде обострения. Ты только послушай: — читает из тетрадки — «Смотри, какие у нее жирные волосы, иначе бы она не завязывала конский хвост». В субботу вечером мы забежали на минутку в магазин «Hi-Tech», и там одна продавщица обратилась к нам, спросила, что нас интересует. Естественно, у нее был конский хвост.

— И что она на это сказала?

— Кто, продавщица?

Он хлопает себя по всем карманам, вероятно, ищет зажигалку, но не находит. Я протягиваю ему свою, и он зажигает сигарету. Глубоко затягивается и говорит, выпуская изо рта дым.

— А что еще ей оставалось сказать? Она сказала то же, что и мы с тобой: «Простите, что вы сказали?»

— А Франческа?

— А Франческа ответила, — он снова что-то там читает в тетрадке, — «Ничего. Спасибо. Мы зашли просто посмотреть».

Он еще раз глубоко затягивается, на его лице появилось непонятное выражение: трудно разгадать, внимание это или что-то другое.

— Что ж, вы снова сошлись, по крайней мере, — прокомментировал я. — В последний раз, когда мы с тобой виделись, ты мне сказал, что она ушла из дома.

Ну вот, словно воскрешенная моими словами, в глазах у него заплясала жестокая паранойя. И снова мы в саванне, и на каждом шагу нас подстерегают опасности любого рода.

— Она вернулась, потому что я на коленях умолял ее об этом, Пьетро, — прошептал он, — я попросил у нее прощения, ясно тебе, я — у нее, и обещал ей, что никогда больше не затрону эту тему. Вот она и вернулась.

— И ты сдержал свое слово?

— Конечно, если бы хоть раз я осмелился сказать ей хоть полслова, она бы ушла от меня навсегда. Но теперь я решил записывать, я записываю все, что она говорит.

Он сжал в руках свою черную тетрадку, кажется, это хоть как-то его успокаивает. Может быть, мне еще удастся прекратить разговор на эту тему и спросить у него, как это так получается, что он приходит сюда откровенничать со мной, а в офисе называет меня хитрожопым. Но, по правде говоря, выпады его Франчески возбуждают мое любопытство намного больше, и его лицо, землистого цвета, обезображенное лезвием тревоги, предупреждает меня о том, что он приготовился поведать мне грандиозные вещи.

— Я изучаю это явление, Пьетро: этот совершенный в своей простоте механизм. Знаешь, я понял, что она может сказать любую гадость, но, в конце концов, все склонны считать, что ослышались…

Он закрывает тетрадь и выбрасывает окурок сигареты.

— Весь секрет в том, что она этого в себе не замечает. Именно поэтому так безукоризненно функционирует этот механизм: вот в чем вся прелесть; Франческа красивая, а красота очаровывает. Ты помнишь Франческу, помнишь, как она выглядит, да?

— Да.

— Ведь ты помнишь, какая она роскошная баба?

Бум! Да, она действительно красива, но не настолько, как ему кажется. Например, у нее слишком длинные передние зубы, ортодонты называют этот недостаток «глубоким прикусом». Я обратил на это внимание, потому что и у Клаудии такие же зубы, поэтому через год, через два ей на зубы наденут скобки.

— Да.

— Ты бы смог ее себе представить? Мог бы ты вообразить себе ее лицо, выражение ее лица, когда она говорит свои гадости?