Ксения Велембовская - Дама с биографией Страница 62

Арбатский каменный двор, забитый машинами, бодрящая осенняя сырость и холодная капля с козырька подъезда, скользнувшая по щеке, вернули привычное мироощущение. Без фантомов. Прежде чем сесть в такси, уже желтевшее в ярком проеме подворотни, Люся вытащила из папки Нонкины ксерокопии, разорвала и бросила в мусорный контейнер.

Обходилась она как-то без предков, проживет без них и дальше! Тем более что и они к ней, и она к ним имеют самое отдаленное отношение. На уровне ничтожной клетки. Если вообще имеют. Тот человек, чье имя Нюша утаила и от Елены Осиповны, мог быть вовсе и не Михальцевым. И не Сергеем даже, а каким-нибудь Митрофаном или Селифаном. Отчество Сергеевна, с учетом все той же конспирации, скорее всего, подбиралось по принципу: нравится — не нравится. Разъяснения на сей счет могла дать только Нюша, но подступаться к матери с вопросами Люся, как и прежде, считала для себя невозможным.

Лялька, та сможет. Не постесняется. Запросто учинит бабушке допрос с пристрастием. Именно это соображение в первую очередь и подвигло на то, чтобы избавиться от архивных бумажек.

Нет-нет, не нужны им все эти призраки со сломанной судьбой, мрачные тени далекого прошлого. Позитивненького бы чего-нибудь — это да! Это с превеликим, как говорится, нашим удовольствием.

Глава четвертая

Сзади все отчетливее хрустели ветки под тяжелой поступью безумца. Непроходимый лес из осеннего превратился в зимний — холодный, с фиолетовыми сугробами. Выбившись из сил, она упала лицом на ледяной, колючий снежный наст, и в ту же секунду земля разверзлась, выбросила столб горячего черного дыма, который подхватил ее и, будто пылесос песчинку, засосал и потащил вниз, в подземелье. Она уже знала, что ждет ее там, внизу: к ней опять потянутся сизые жилистые руки безобразного голого старика, его длинные желтые когти вопьются ей в горло, а сил, чтобы убежать, уже не будет. «Костя-я-а-а-а, спаси меня!!!» — в ужасе закричала она — и проснулась.

Хотелось поспать еще, рано ведь, но достаточно было закрыть глаза, задремать, как кошмарные видения вернулись снова.

Чтобы избавиться от дьявольской фантасмагории, Люся вскочила и, раздернув шторы, впустила в комнату еще слабый, но живой свет осеннего утра, после чего вернулась под одеяло и наконец-то обрела способность мыслить реалистически. Проклятый сон был всего лишь вполне закономерным продолжением ночного бдения над рукописью, которую всучил генеральный. Часа в три ночи, когда слова начали складываться в более или менее внятные фразы, а эпитеты из словаря синонимов придали натуралистичности событиям в мертвецкой, сделалось так невыносимо страшно, что пришлось даже включить люстру.

Вот и спрашивается: если ее обуял такой ужас и уже третью ночь преследуют покойники, что же тогда должен был испытывать сам автор, выдумывая все эти страсти-мордасти про голых, располосованных скальпелем патологоанатома мертвецов и их маньяка-сторожа?.. Может, он вообще лишен воображения и нервы у него как канаты? Из той породы мужиков, кому море крови на экране ящика не портит аппетит? Но, скорее всего, сочиняя эту первую, а по сути финальную главу, итог жизни деревенского паренька Вани Дегтярева, потерпевшего фиаско и в бизнесе, и на любовном фронте, автор просто-напросто не заморачивался. Берег свое душевное здоровье. В отличие от среднестатистического описания природы, сцен с заключением многомиллионных контрактов, депутатства главного героя, его времяпрепровождения в шикарных ресторанах и возни с алчными, продажными бабами, над воссозданием атмосферы морга сочинитель явно не парился, писал, что называется, куда кривая вывезет. Дескать, Руслан поможет. Отсюда и корявый стиль, бесконечное повторение одних и тех же слов. Судя по всему, в данном скорбном заведении глубокоуважаемый, как отрекомендовал его Руслан, никогда не бывал и никаких сизых покойников в таком количестве и сразу, безусловно, не видел. Зато, похоже, встречал на своем веку немало современного дрянного народца, всяких циников нуворишей, собирательным образом которых, переродившись к финалу, и стал Иван Дегтярев. Тут бы его, гада такого, и прикончить, к примеру, в автокатастрофе, пустив белый «бентли» под откос, и дело с концом. И Ваня бы быстрее отмучился, и автор, и редактор. Но романист приготовил бизнесмену, предавшему светлые идеалы своей комсомольской юности, возмездие страшнее не придумаешь: отправил сторожем в морг при больнице для умалишенных, где Иван, и сам свихнувшийся после потери бизнеса, по ночам безраздельно властвовал над безобразными мертвецами обоего пола. Авторская задумка была понятна: мечта героя о власти сбывалась в царстве мертвых. Однако для воплощения такого замысла требовалось куда более изощренное перо, нежели у глубокоуважаемого, вступающего в литературу под звучным псевдонимом Артур Астров.

В результате с моргом у Артура ни хрена не вышло. Галиматья! Местами до смешного безграмотная, но в целом — препротивная. В последнем абзаце Ваньку предстояло еще и повесить на шнуре от электрической лампочки, так, чтобы у читателя мороз пошел по коже. При одной лишь мысли о грядущей отделке всех деталей и самой хотелось повеситься. Бр-р-р-р! Чур меня, чур!

Выходит, никакой она не редактор, не профессионал. Профессионал делает свое дело с холодной головой, ее же в ночном дачном безмолвии буквально трясет от страха. После встряски следует бессонница — поиски точных слов. Короткий сон под утро, приблизительно одного и того же адского содержания, а с утра опять к Ивану в морг. Короче, средневековая пытка. Однако отказаться от редактирования Астрова — значит навсегда поставить крест на своей карьере. Руслан такого не простит…

«Тишина повсюду в доме, дрыхнут все без задних ног!» — как-то само собой срифмовалось на лестнице, еще по-осеннему полутемной в половине девятого. Внизу, на кухне, восточное окно уже горело солнцем, так что денек обещал быть подходящим для занятий агрофитнесом. Но в темпе: к вечеру Гидрометеоцентр прогнозировал осадки, а они там теперь ошибаются редко.

Опа-на! — а в холодильнике-то пустовато! В другом — тоже не так чтобы очень густо. Господи, когда же они успели все сожрать? — возмутилась Люся, но, обнаружив лишь одну из пяти «Активий» без сахара, которые служили завтраком только ей, вдруг — мама дорогая, сегодня же суббота! — поняла, что, зациклившись на мертвецкой, совершенно потеряла счет времени.

Сварив в кофемашине большую чашку эспрессо, она уселась на свое любимое место — боком к окну, лицом к двери — и заставила себя выбросить из головы покойников и думать исключительно о воскрешении жизни. О весне, когда из-под земли вылезут навстречу солнцу, а потом раскроются разноцветные тюльпаны: розовые с махровым краем, яично-желтые, гигантские белые, потрясающие синие, три года назад привезенные Лялькой из Амстердама… А еще лиловые и бледно-желтые, которые собственноручно куплены в позапрошлую среду, когда они с Костей пронеслись с утра по флорентийскому рынку, со смехом уворачиваясь от крупных, почти горячих капель дождя сквозь солнце. Вот где был праздник жизни! Пиршество буйных красок, радостно-ярмарочный настрой публики и поражающее воображение славянина романское изобилие: колбасы размером с колесо, грандиозное разнообразие сыров — от каменного на вид светло-коричневого пармезана до купающейся в рассоле нежнейшей моцареллы из буйволиного молока, — гигантские рыжие тыквы, средиземноморские, лопавшиеся от спелости фрукты, груды белых грибов с густо-вишневыми шляпками из влажных апеннинских лесов и неимоверное количество шмотья по фантастически низким ценам.

Флорентийские тюльпанчики стоило посадить отдельно: сочетание лилового с мягким желтым будет выглядеть очень изысканно. Вопрос — где? Где вообще разместить всю эту разноцветную стоштучную компанию? С тюльпанами всегда морока: они отцветают в мае, и потом на их месте уже ничего не посадишь без риска повредить луковицы. Участок огромный, а места для них нет. Так же, как и для гиацинтов, которых тоже скопилось порядочно.

Для подснежников, крокусов и прочих первоцветов местечко она придумала просто гениальное: лишь только весной сойдет снег, как под соснами на лесной поляне, созданной по Лялькиному проекту, запестреют мелкие нежные цветочки. Вид с западной террасы будет классный! Орудием для посадки горошин первоцветов, так, чтобы ни в коем случае не нарушить мшистую лесную первозданность, должна была стать острая лыжная палка, позаимствованная у Кузьмича. Но как теперь ее позаимствуешь? Оскорбленный в лучших чувствах Кузьмич затаился у себя на фазенде, уже неделю не кажет носа к изменнице-соседке, а когда отправляется верхом на велике за харчами на станцию, объезжает каширинский участок стороной: от фазенды сразу к противоположному забору, потом вдоль забора по траве, подпрыгивая на кочках и цепляясь шапкой за колючий боярышник, и, наконец, со слетевшей шапкой в руке — на дорогу.