Лена Элтанг - Побег куманики Страница 63

зеркало, я же должен себя видеть

другой доктор

после этого лоренцо ко мне не заходит, зато сестру поменяли, теперь это белая сестра, зовут франка

от нее здорово пахнет — когда она наклоняется, мне кажется, что я иду по дну сырого оврага и набиваю карманы подгнившими паданцами

сестра франка смотрит мне в рот, пока я не проглочу все облатки, их стало больше, и они синие и белые, на синих выпуклые крабы, как на монетах из акрагаса, белые набиты крупинками, теперь у меня в животе полно пустых прозрачных капсул, я слышу, как они там шуршат и постукивают

моя няня говорила: первый характер марьяжный, второй куражный, третий авантажный, там еще было штук пять характеров, но я их забыл

так вот у франки — куражный

когда я давлюсь таблетками, она смотрит мне прямо в лицо, у нее кофейные острые зрачки, а белки как сгущенное молоко, и если она и есть иаве — кошачье лицо из апокрифа иоанна, то ей положено управлять моим огнем и ветром, то есть выключать свет и открывать окно, она же усмехается и оставляет меня в неоновой гудящей мигающей духоте

они говорят: истина по сю сторону Пиренеев становится ложью по ту сторону их, нет, это не они, это Паскаль

но я-то, я по какую сторону Пиренеев?

сентябрь, 16

вечер, маковая роса

доктор лоренцо почтил меня визитом

это оттого, что я отказался стричься, он сидел на моей кровати, опираясь головой о стену, и на кремовой стене осталось пятнышко от его головы, душистое масло, выжатое из можжевельника, я потом нарочно понюхал

письмо из университета, говорил он, не уходить от действительности. учиться. фрагментарность. нейроид. не уходить. раздробленность. лукас. личности. бэбэ. идентичность, барнард. не уходить. фантазии. фиона. аменция. не уходить. майер-гросс, говорил он, но что он об этом знает, душистый хеймдаль с затертым именем отравителя

вот царь менандр спросил монаха нагасену, что такое я, а тот ему — нет чтобы ответить — взялся толковать притчу о повозке, которой нет

то есть оси, колеса, верх деревянный есть, а повозки нет

лоренцо послушать, так я и лукас, и бэбэ, и фиона, и все остальные, а мораса, получается, нет?

не уходить, а куда я пойду? вот у плиния крылатые саламандры, как их там звали? на букву п? жили на кипре, в раскаленных плавильнях, а те, что хотели полетать и выбирались наружу, умирали от холода и свежего воздуха

и потом, у меня здесь четыре секрета зарыто — один под буком, один под дубом, и два под казуариной

сентябрь, 16, ночь

еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия[129]

доктор толкует о раздробленности моего времени и — как это он сказал? — о враждебности моего пространства, но это просто прозрачные слова, такой же бессмысленный желатин, как капсулы сестры франки

мое время не антипод пространства, а его испорченное дитя, развлекающееся тем, что перебирает бельевые веревки, натянутые между двумя балконами, они натянуты или провисают, оттого издают разный звук или вообще никакого

если верить лоренцо, я провел на барселонском балконе весь две тысячи пятый год, а на мальтийском балконе был не я, а кто-то еще

ну как если бы марк аврелий в своей дунайской палатке на границе покинутой империи вел дневник за того, кто остался в риме и ведет переговоры с квадами, маркоманнами и язигами

сентябрь, 19

люцидное окно

когда умираешь — присоединяешься к большинству, а во сне ты один

но как объяснить это доктору? к тому же теперь их двое, появился еще один испанец, похоже, испанцы колонизируют мальту, натешившись гайдами, ирокезами и добродушными пуэбло

второго зовут хоакин, он не приходит в мою палату, а присылает за мной сестру франку или андреа, свою ассистентку, андреа подарила мне зеркальце — наверное, прочитала список необходимых потерь до того, как кто-то снял его с моей двери, — точнее, это пудреница из черного пластика, пудры в ней нет, но театральная пыльца еще взвивается, когда щелкаешь крышкой

сентябрь, 19, вечер

сегодня утром я ждал хоакина в его кабинете, андреа дала мне журнал с тугими розовыми девицами, подмигнула и ушла

на столе лежала история в пластиковой обложке с номером и двумя литерами, я в нее заглянул, в Вильнюсе я тоже подглядывал в свои бумаги, тамошний доктор хранил их в картонной папке со шнурками, а мое имя было написано красным фломастером в верхнем углу, у него весь стол был завален такими папками

а здесь — нет, здесь кабинет пустой, пол пахнет воском, на столе компьютер, похожий на конфетную коробку, на окне — два горшочка с миртом, на одном белые цветы, на другом ягоды с черничной изморозью, вот где проходит граница между осенью и осенью! не иначе как в прошлой жизни хоакин был жестокой барышней альциной и обращал любопытных моряков в миртовые деревья, я сел в его кресло, точно так же, как в номере у оскара садился на его плетеный стул с полосатой подушкой, и полистал бумаги с той же уверенностью, что никто не войдет, с какой читал дневник оскара в гостинице голден тюлип, правда, не припомню, в каком году это было

конфабуляции, ретроспективный бред, дальше столбики с числами, потом — симптом фреголи, симптом каюра, шперрунг… кто все эти люди? ступор с зачарованностью, грезоподобный онейроид, вот это да, миртовые соцветия терминов с золотыми тычинками, я уже собрался выдрать пару страничек, как сделал тогда, в голден тюлипе, но услышал шаги и испугался

андреа — гулко хлопающие о голую пятку сабо на деревянной подошве, все остальные здесь ходят в белых мокасинах, надо будет записать это где-нибудь, подумал я, и вот записываю, и еще — не забыть позвонить брату

Джоан Фелис Жорди

То: [email protected], for NN (account XXXXXXXXXXXX)

From: [email protected]

У нас нынче праздники. День Богоматери Мерсед. Я запустила руку в коробку из-под датских бисквитов и купила Мозесу рубашки и шелковую пижаму с карманами на перламутровых пуговицах.

У меня с утра задумчивое настроение, поэтому я расскажу вам притчу, даже если вы не намерены ее выслушивать. Так вот.

У перса, турка, араба и грека была одна монета на четверых, и они долго спорили, собравшись на деревенской улице, что на нее купить. Перс хотел купить ангур, турок пожелал изюму, араб решительно настаивал на инабе, а грек хотел сочного стафила. Мимо шел путешественник, который вознамерился их помирить. Он взял их монету и купил четыре кисти винограда. Приятели обрадовались и принялись уплетать желанные гроздья. Это затертая до дыр суфийская история, известная каждому школяру, попытка объяснить, почему суфии вне религий, или что-то в этом роде. Виноград, мол, незавершенная форма истины. А истиной является вино, сделанное из винограда.

Сейчас я скажу вам странную вещь: иногда мне кажется, что такие, как мы, — это виноград, а такие, как ваш брат, — вино.

Знаете ли вы, что у него в палате висит на стенах? Календарь скандинавских авиалиний за 2003 год, блондинка с пистолетом и в ромашковых трусиках, а сверху — вышитая крестиком по белому полотну реплика Генри Торо: Это длинная история, которой не следовало бы быть длинной, но понадобилось бы слишком много времени, чтобы сделать ее короткой.

Правда, он утверждает, что ни к одной из этих вещей не имеет отношения.

Хотя на рейсах SAS, заявил он подумав, выдают карамель, которая похрустывает, как зима.

Кстати, о зиме.

Не думаете ли вы, что мальчика непременно нужно забрать домой на Рождество?

Да, я знаю, что до декабря далеко, но разве люди вашего сорта не планируют такие вещи за много дней вперед?

И не пишите мне, ради бога, про корпоративные вечеринки и встречи с партнерами, я знаю вашу жизнь. Я была подругой мадридского бизнесмена два с половиной года, и ваша… хмм… профессиональная деформация знакома мне до слез… что с вас возьмешь, раз уж даже Микеланджело распял натурщика.

Удивились, что я знаю о роде ваших занятий? Ваш брат рассказал мне, что, когда умер ваш отец, вам пришлось кормить и себя, и младшего, и это вас так закалило, что к середине девяностых вы были серьезным предпринимателем. Даже по безумным литовским меркам.

Если вы боитесь оставлять его одного, наймите enfermera, да, в конце концов, я могу прилететь вместе с Мозесом и помочь вам с ним управляться какое-то время. У моих студентов каникулы до 16 января.

Поймите, его жизнь в Барселоне может стать его смертью в Барселоне.

Если вы не сделаете что-нибудь человеческое, его скорлупка треснет, он перестанет писать дневник, вспомнит все свои языки и уйдет от нас насовсем.

В соседней палате лежит мальчишка лет семнадцати, у него регрессия в зародышевое состояние. Спит, свернувшись клубочком, как эмбрион, и не открывает глаз, не реагируя ни на громкую музыку, ни на настойчивую речь.