Елена Сазанович - Всё хоккей Страница 63

– Да это… Это… – возмущаясь затараторила стриженая остроносая дама в очках. – И как это можно не знать! Это талантище, умница! Такую гениальную книжку написал!

Похоже, фамилию талантища она все же забыла или вообще не знала.

Возле меня запрыгали какие-то лохматые медведи, зайчики и микки маусы.

– Купите гениальную книжку! Купите шедевр века! – они навязчиво хватали меня за руки.

– Сам автор имеет честь дать сегодня вам автограф! – хрюкнула свинья и уже бесцеремонно потащила меня к входу книжного магазина.

Фамилию гения я так и не узнал. Но подозревал, что это все же не Вересаев. И не потому, что Вересаев был уже далече. Сегодня было возможно все. Просто я был уверен, что таких денег на рекламную компанию у него бы попросту не хватило. Да и со вкусом у него все было в порядке. Но я, опять же, оказался просто младенцем по сравнению с возможностями рекламы.

Свинья ловко втиснула меня через двери магазина и буквально поставила в очередь. Я обреченно вздохнул, по-прежнему утешая себя мыслью, что сегодня смогу купить Вересаева. Но стоять час в этом сумасшедшем доме все же не собирался. И решил попробовать без очереди. В конце концов я же хотел купить не сверхгения, а скромного Вересаева. Но и сумасшедший дом оказался здравницей по сравнению с исполнением моих желаний.

– Извините, – промямлил я, стараясь выглядеть интеллигентно, и от волнения даже нашел свои очки.

Очки видно полностью расположили к моей скромной персоне, и многие из очереди ко мне почтительно обернулись.

– Извините, мне совсем по-другому делу. Я вам не составлю никакой конкуренции. Хотя я очень уважаю ваш выбор. Но мне… С вашего позволения купить только одну книжку. Автора такого. Не знаю, знаете ли вы его. Вересаев фамилия.

На меня смотрели как на сумасшедшего. И я не понимал, в чем дело, неужели Вересаев уже в списке запрещенных писателей? Наконец кто-то не выдержал этого гробового молчания и загоготал на весь магазин.

– Во чумло! А мы, по-твоему, чего – за колбасой тут стоим! Или за Пушкиным? Можно сказать, паримся, все муки испытываем, а он вот просто так! Очкарик недобитый! На халяву! Без очереди!

– Но мне только Вересаева…

– А мне кого, Лермонтова?

Я вообще ничего не понимал и беспомощно озирался по сторонам в поисках вразумительного ответа.

– Да не крутись ты, очкарик! Не хочешь стоять смирно, вылетишь в один миг! – перед моим носом появился здоровенный кулак.

И я, так ничего и не понимая, собирался уже последовать его совету и вылететь отсюда побыстрее. Но положение спасла кудрявая девочка подросток с ранцем на спине.

– Тут все, дядечка, стоят за Вересаевым. Это же так просто. Его только что издали, а нам в школе обязательно к следующему уроку нужно его прочесть.

Я шумно перевел дух и вытер вспотевший лоб.

– Ничего не понимаю, – пробурчал я себе по нос. – А кто тогда дает автограф.

– Он же и дает, Вересаев, – девочка пожала плечами, недоумевая моей тупости. – И что тут непонятного.

Мне лично было непонятно все. И я на всякий случай спросил девочку.

– А другого Вересаева нет?

– Другого? – она почесала нос. – Может, где-то и есть. На свете много однофамильцев. Но теперь самый знаменитый вот тот.

И она пальцем указала куда-то вдаль. Похоже туда, где должен быть Вересаев.

– Но вообще-то Вересаев родился в XIX веке, и он просто не в состоянии сегодня давать автограф, – я еще пытался вразумить этот сумасшедший дом.

– Не, пацан, ты уже начинаешь надоедать! – перед моим носом вновь возник знакомый кулак. – Сваливай отсюда, безграмотность рассейская. Ликбез сначала закончи и даты выучи. Тоже мне, насмешил! XIX век! У нас так долго не живут! И уже тем более не раздают в таком возрасте автографы!

Пожалуй, для меня более реальным стало то, если бы сам великий писатель соизволил спуститься с небес и, наконец, о себе напомнить. И я бы этому не удивился. Но реклама была сильнее небес, сильнее чуда, сильнее религии. Реклама была все.

Это не был спустившийся с небес писатель Вересаев. Это был другой. И я на всякий случай протер очки, чтобы еще раз на него посмотреть. С надеждой ошибиться. Я, к сожалению не ошибся.

Он сидел за столом, вальяжно забросил ногу за ногу. В белом хлопковом костюме, высокий, красивый, лощеный. По излюбленной привычки в перерыве между небрежным росчерком на своей книжке, он взлохмачивал свои густые, намазанные гелем волосы. Иногда он делал одолжение и что-то небрежно отвечал сверхлюбопытному читателю, правда глядя почему-то мимо него. Я сомневался, что ему было стыдно смотреть в глаза. Скорее он не считал того достойным внимания. Это был никто иной, как Макс.

Вслед за ним я машинально взъерошил свои поредевшие жидкие волосы. И уже решил не уходить. Если я не упал при виде его в обморок, то и выстоять эту очередь до конца теперь точно смогу.

Подумать над трудами новоиспеченного писателя времени у меня было навалом. И я лихорадочно соображал, зачем он взял псевдоним. Безусловно, это реклама. Но писатель Вересаев не настолько сегодня велик, чтобы прибегать к его помощи. Вполне возможно, это условие издательства. Это вполне естественно – сегодня двойники, однофамильцы, клоны размножаются с утроенной скоростью. Всякие мелкотравчатые пушкины, толстые, чеховы… Вот и до Вересаева добрались. А все – чтобы запутать читателя, перевернуть его сознание, заблудить в истине. Чтобы окончательно убить прежнего Вересаева, непременно нужно, чтобы появился новый. И тогда уже сам черт ногу сломит. Хотя черту до подобной изощренной манипуляции, пожалуй, ох как далеко.

И все же непонятно. Зачем Макс взял псевдоним. Он слишком тщеславен, слишком чистолюбив, лишком славоохотлив, чтобы ставить под своими трудами чужую фамилию. Он всю жизнь посвятил себе любимому и своему имени. Остается, пожалуй, одно. Он просто-таки сумел украсть труды Смирнова и на всякий случай перестраховался, поставив псевдоним. Если шумихи не будет, он в любой момент сможет эти труды опубликовать вновь, уже под своей фамилией. Что ж, вполне логично, если логикой можно назвать плагиат.

Наконец я приблизился к прилавку. Странный все-таки люди, я невольно про себя усмехнулся. Конечно, реклама – это все, но не настолько, чтобы с таким нездоровым ажиотажем хватать книжки по психологии. Хотя, кто сегодня здоров? И кто нормален? Я во всяком случае под своей нормальностью не подпишусь. Так что подобные книжки, посвященные психическим аномалиям вполне нормальны в аномальном обществе. И вполне оправдывают аномальный успех.

Как и предполагалось, Макс даже не взглянул в мою сторону, когда подписывал мне книжку. Зря я так старательно нахлобучивал кепку на глаза. Максу было глубоко плевать на того, кому он давал автограф. Но мне это было на руку. Прежде чем с ним серьезно поговорить, мне непременно и срочно нужно было ознакомиться с этими трудами. И я, не давая Максу времени обратить-таки внимание на мою скромную персону, быстренько схватил книжку, бросил ее в сумку и от греха подальше выскочил из магазина.

На улице я перевел дух после трудной и ожесточенной борьбы за знания. И когда мне на голову опустилась круглая физиономия писателя Макса, я ее со злостью обхватил ладонями, сильно нажал. И она громко лопнула. Мне так хотелось отомстить за Вересаева. Хотя это было невозможно.

С книжкой я смог ознакомится только дома, потому что в метро оказался зажат между какими-то мужиками. Мои руки слегка дрожали, когда я вытаскивал книгу Запольского. Но врезать по его книжной лощеной физиономии мне не пришлось. Все оказалось довольно хуже и гораздо неожиданней.

На обложке во всей своей красе было изображено мое лицо. Я некоторое время тупо смотрел на себя, еще молодого, самоуверенного, прижимающего золотую клюшку к груди. И ничего еще не соображал. Мои глаза стали влажными, буквы прыгали, когда я пытался прочесть название. Наконец мне это удалось: «Как убивают кумиры». Книга была посвящена мне. Когда я это понял, у меня не осталось сил к ней прикоснуться или даже подумать, откуда Макс мог узнать – как убивают кумиры. И за такое короткое время. Ответ, похоже, мне мог дать только Вересаев. Но не тот ответ, какой я сегодня так жаждал получить. И не от того Вересаева.

Лишь к полуночи, выпив уже порядком, я более-менее пришел в себя. Мои руки стали тверды, а сознание осмелело. Хотя буквы по-прежнему смеялись надо мной и плясали, но я все же сумел их соединить в предложения, в абзацы, главы. За ночь я прочел все.

Это книга действительно была обо мне. О баловне судьбы, великом хоккеисте Виталике Белых, которого мама ласково называла Талик. О его раннем детстве, о случайном убийстве голубя, о безвременно умершем от сердца военруке, о веселой и смешливой девушке Альке, которая так нелепо погибла. О матери, к которой я так и не приехал на похороны и променял ее предсмертные часы на часы славы. И о многом, многом другом. Обо всех моих взлетах, о крыльях, которые стремительно несли меня все выше. И о единственном падении, после которого я так и не оправился, после которого я так и не поднялся и которое для меня оказалось итогом всей моей жизни. Случайное убийство Смирнова на ледовой площадке. Он все знал, Макс. Кроме одного. Кроме того, где я теперь. Я со злостью хлопнул книгой и отшвырнул ее в сторону. На последнюю главу меня уже не хватило. Наверняка ее он пафосно и метафорично слизал с желтой прессы. Будучи уверенным, что я решил от своего позора навеки закрыться под тяжелыми и могучими стенами монастыря.