Валерий Примост - Штабная сука Страница 63

И как всегда в момент, когда никого не хочется видеть и слышать, в бытовку влетел взъерошенный Оскал. Знает, говнюк, где меня искать в такое время! И как только в его бестолковке всплывает моя фамилия, а это случается довольно часто, мой дедушка и командир отделения сразу ломится сюда.

— Ну нормальная херня? — спросил, как и всегда в такой ситуации, Оскал, причем таким тоном, как будто я только что вылил на его хэбэ не меньше ведра вонючего столовского киселя, вот просто залил с ног до головы. — НУ НОРМАЛЬНАЯ ХЕРНЯ?!

— Что опять случилось? — спросил я одними губами, не меняя позы, в напрасной надежде, что вот он сейчас быстренько ответит и исчезнет, оставив в неприкосновенности мое зависное состояние. Но не тут-то было. Оскал — парень решительный. И это в сочетании с его непобедимым занудством делает его совершенно неотразимым.

— Ну нормальная херня? Ты здесь зависаешь, а ведь мы собирались сегодня идти на «швейку»!

«Швейка» — это общага швейной фабрики. Естественно, женская. По ночам там в наличии по меньшей мере половина нашего корпуса, как будто, знаете, вечернюю поверку отстояли и из казармы прямо строем — туда.

Старый засаленный вахтер-бурят, еще с обеда залив брагой свои щелочки, беспробудно спит на топчане в каморке под лестницей. И очень зря, потому что вокруг него происходит очень много интересных вещей.

Такого гульдибана, который имеет место быть почти каждой ночью на «швейке», я никогда еще не видел и, наверное, никогда больше не увижу, а даже если увижу, то поплотнее закрою глаза. Пьянь, которую после очередной дозы уже невозможно разделить на кобелей и сук — только по шмоткам и различаешь: в хэбэшке, значит «он», — гасает по этажам, бьет друг другу морды и трахает один другого в каждом углу. Бесчувственные тела валяются на лестницах, кто-то блюет у стены, и все это под звук диких воплей, музыки и звона разбиваемой посуды. Дурдом и бардак. Каждую ночь. Удивительно, что все эти швеи-мотористки рано утром встают, приводят себя в порядок и выходят на работу. И откуда только здоровье берется!

— Ну че, пойдем? — уже спокойнее сказал Оскал.

— Куда? — вздохнул я.

— Не гони беса, Тыднюк! — возмутился Оскал. — Мы ж договаривались.

— За каким хером?

— Оттянемся.

— Брат, да облом переться за пять километров в этот бардак, — лениво попытался отмазаться я.

— Да ну, пойдем!

— Блин, опять эти мерзкие рожи…

— Тыднюк, — перебил меня железным голосом Оскал. — Не парь мозги. Пойдем.

— А вот ты прикинь, — попытался я воздействовать на его воображение, — туда пять километров пехом, а потом под утро столько же обратно, паливо, патрули, облом…

— Пойдем, Тыднюк, — упрямо повторил Оскал. (Я — дурак. Какое там у Оскала воображение!)

— Давай-давай, поднимай свою задницу, — навис надо мной своими ста двадцатью килограммами Оскал. Посмотрев в его горящие решимостью жальцы, прячущиеся в складках по-танковому тяжеловесной будки, я понял, что попал. Если откажусь, он, чего доброго, попрет меня на себе.

— Братан, хочешь — сам иди, — сделал я последнюю попытку.

— Да ты гонишь, — оборвал меня Оскал. — Ну, не чмырись, пойдем.

Я нехотя поднялся,

— О, — повеселел Оскал, — совсем другое дело.

Я напоследок заглянул в зеркало. Рослый широкоплечий молодец в стоящей от стрелок хэбэшке и полным обломом в глазах.

— Стрелок — что на трех маршалах, — пробормотал я, разглядывая свое отражение.

— Ага, — кивнул Оскал, — седьмого ноября.

— В красный день календаря, — уточнил я.

— На Красной площади, — добавил Оскал и коротко гоготнул.

— Оскал, тебе легче отдаться, чем объяснить, почему этого не хочется делать, — сказал я, оборачиваясь к нему.

— Вот и отдайся, — сразу же согласился Оскал. Делать нечего. Я «отдаюсь». Мы выходим из казармы и торопливо шагаем по клумбам в сторону забора.

Проскользнув в дыру, мы пересекаем дорогу и углубляемся в лес. Темно, хоть глаз выколи. Зато на небе — пир горой Звезд много много, почти неба не видно. Висят совсем низко, так что, кажется, кинь беретом — парочку точно собьешь. Но береты остаются на наших головах — мы не летехи, нам звезды без нужды. Спотыкаюсь, едва не падаю носом.

— Не спи — замерзнешь, — лыбится Оскал.

На ходу закуриваю. — Оскал сразу же просит оставить покурить, потом теряет к сигарете видимый интерес. Топочет чуть впереди и иногда оглядывается, якобы для того, чтобы проверить, нет ли кого сзади, а на самом деле, чтобы не пропустить момент передачи бычка.

Выходим на дорогу. Эта дорога называется «погранцов-ской», потому что идет вдоль пограничной колючки. Дальше, за колючкой, контрольно-следовая полоса, потом еще одна колючка, а та темнота за ней — уже Монголия.

— Э, Оскал, не греми так сапогами, — бормочу, передавая сигарету.

— А че? — испуганно озирается по сторонам Оскал.

— А то, погранцам кошмары будут сниться. Оскал желчно усмехается.

Минут через пятнадцать появляются убогие халабуДы предместья. Уже видно неподалеку четырехэтажное здание общаги.

— Тихо, тихо, — говорю вполголоса Оскалу. — Здесь патрули бывают.

Он презрительно сплевывает, мол, патруль не в беретах — не патруль, но идет осторожнее.

Подходим к общаге. Уже по окнам видно, что внутри — полная труба. И куда только патрули смотрят? Здесь же полный потенциальный состав гауптвахты ждет своего часа. Только подгоняй кунги с решетками и замками и грузи штабелями губарей. Правда, пару раз проводили здесь облавы, это точно. После этих облав на гауптвахте сидело народу втрое больше нормы — именно что сидело, лечь им в камерах было уже негде. Авось, сегодня пронесет. Авось. А че нам, солдатам: у нас на этом «авось» вся жизнь построена.

Заходим внутрь, переступая через бездыханное тело какого-то чернопогонника. Из-под лестницы слышен храп синяка-бурята, но его перекрывает доносящийся сверху гам.

Поднимаемся по заплеванным ступеням. Оскал негромко матерится, старательно обходя пятна блевотины, чтобы не запачкать наглаженных, до блеска начищенных сапог.

— Куда? — дергаю его за рукав.

— Второй этаж.

На лестничной клетке на Оскала сослепу налетает пьяный боец. Оскал, надоедливо морщась, спускает его с лестницы.

Заходим на этаж. Длинный темный коридор с большим количеством дверей. Много дурного шума, у одной из дверей двое бойцов дубасят третьего. Из туалета доносятся нечеловеческие вопли.

Оскал довольно усмехается, оглядываясь на меня. Он весь — сплошное предвкушение веселья. Заметив отсутствие интереса на моем лице, он подмигивает и хлопает меня по плечу, мол, не сцы, братила, щас погуляем.

Не обращая никакого внимания на дерущихся, Оскал ударом ноги распахивает одну из дверей. Заходим. Нас волной захлестывают яркий свет, вопли магнитофона, духота и вонь. В комнате вокруг заставленного жратвой и спиртным стола сбилась хренова куча — и не сосчитать сразу — народу. Сидят друг у друга на коленях, орут, пьют, целуются, потные, глаза безумные.

— Кто такие?! — рычит здоровенный мосел-танкист.

— Хлебало завали, — отвечаю я.

— Че?! — вскакивает он, хватаясь за горлышко бутылки. — Да вы че, уроды?!

Забыл, козел педальный, что лосей надо уважать. Оскал — даром, что центнер с гаком, — прыгает к нему и бьет по морде. Мосел вместе с тубарем уходит куда-то под батарею. Я хватаю первого попавшегося бойца и ляпаю его мордой в стол. Оглядываюсь. Все, больше ни у кого нет никаких вопросов.

— Короче, уроды, встали-ушли, живо, — небрежно произносит Оскал, По его тону чувствуется, что сейчас действительно лучше встать и уйти. Но бойцы зависают, Кто по пьяному делу еще не понял, что происходит, кто не хочет уходить, а кто ждет, что сделает сосед.

Выкидываю в коридор первого. Тут уж они зашевелились. Быстренько так, тихохонько, с большим пониманием на лицах. Последним выгреб на оперативный простор мосел-танкист. И вот тогда, глядя на перепуганные физиономии девчонок, Оскал хлопнул пятерней по столу и весело загоготал.

— Ты че, брат? — дернул я его за рукав. — Крыша на месте?

— Да понимаешь, — захлебываясь истерическим смехом, пояснил он, — я… я… я перепутал двери…

— Ну нормальный ты придурок? — тоже засмеялся я.

— Э, ребята, а вам кто нужен? опасливо спросила одна из девчонок.

— Светка Кольцова, с трудом успокоившись, ответил Оскал.

Соседняя дверь, — торопливо ответила девчонка, а одна из ее подружек выскочила мимо нас в коридор: наверное, возвращать гостей.

— Ладно, извините, девчонки, — еще улыбаясь, сказал Оскал. — Бывает.

Они вежливо покивали в ответ.

— Пойдем, — обернулся он ко мне.

— Погоди, — ответил я, разглядывая хозяек комнаты. Одна мне приглянулась. Худенькое личико, короткая стрижка, вздернутый носик и губки бантиком. Этакая бубочка.

— Тебя как зовут?

— Наташа, — ответила она равнодушно.