Назим Ракха - Плакучее дерево Страница 64

— Так вот, значит, как? Я остаюсь, я делаю свое дело, и мои люди остаются со мной?

— Нет, и еще кое-что. — Гефке улыбнулся, и Мейсон понял, что за этим последует. — Я не хочу, чтобы здесь ошивались эти две бабенки. Больше никаких визитов, и чтобы духу их не было в ночь казни. Никаких контактов с прессой — ни в ту ночь, ни потом, если это возможно.

— Ну, это как сказать. Они имеют полное право присутствовать при казни. Что касается прессы, не в вашей власти удержать их от общения с репортерами.

— Вы правы. Не в моей. Но вы знаете хотя бы, о чем я сейчас думаю? Я думаю, что тот, кто готов пойти на нарушение правил, чтобы впустить их в тюрьму, возможно, слегка ими увлекся. Особенно той, что помоложе. Как я понимаю, она очень даже смазливая телка.

Мейсон сжал кулаки и сделал шаг вперед. Но тут же остановился.

— Вот так будет лучше, дружище. Держите свой член в узде, и все будет нормально. Но если вы вновь приведете в тюрьму этих баб, клянусь, вам не поздоровится. Стоунхайм спит и видит себя в роли вашего помощника в ту ночь. И я сделаю все для того, чтобы он был готов занять это место. Как видите, так или иначе, — Гефке бросил мяч в последний раз, — я разработал свой план и не намерен от него отступаться.

Глава 52. 26 октября 2004 года

Мейсон закрутил крышку на бутылке виски и передал стакан Блисс. Он поставил запись Колтрейна, и Блисс сказала, что любит его музыку. Затем он указал на картину — абстрактное полотно, написанное — кем бы вы думали? — слоном! Помнится, он приобрел ее на благотворительной ярмарке в Портлендском зоопарке.

— Ее автор слон?

— Да, по кличке Рама. Он держит кисть в хоботе. А вот эти пятна, — Мейсон указал на часть картона, словно обработанную из пульверизатора, — слон нанес, разбрызгивая краску хоботом.

Блисс посмотрела на него так, словно спрашивая, в своем ли он уме.

— Как по-вашему, это нормально — набрать полный нос краски и потом ее выдуть?

— Наверно, то есть я надеюсь, что да. Как-то раньше об этом не задумывался.

— И часто вы ходите в зоопарк?

— Мне нравился чикагский, в Линкольн-парке. Вход бесплатный, никаких билетов. Чтобы попасть в Портлендский, приходится раскошелиться. А на благотворительной ярмарке собрали деньги для ребятишек. Те затеяли устроить зоолагерь.

Блисс опустилась на стул у обеденного стола:

— По части таланта мне далеко до вашего Рамы.

Мейсон сел напротив нее. Теперь их друг от друга отделяла медная ваза — мандарины, несколько бананов и большой спелый гранат. Собственно, инициатива исходила от самой Блисс. По ее словам, ей нужно было поговорить с ним. После встречи с Роббином ее мать не находит себе места. «Она считает, что должна присутствовать при казни. Я даже не знаю, что ей сказать».

Мейсон надеялся, что больше никогда не встретится с этими двумя женщинами. Но как только Блисс позвонила ему, он предложил заехать за ней и пригласил к себе.

— Здесь мы можем спокойно поговорить, — сказал он. — И нам никто не помешает.

И вот теперь, сидя напротив нее, он слушал, как она рассказывала ему про свою жизнь в Остине. Она снимала квартиру рядом с университетом, где обитала вместе с черно-белой кошкой по прозвищу Тонер. Она никогда не была замужем. Впрочем, ей было не до этого.

— К тому же круг моих знакомых составляют юристы. Но какой юрист станет ухаживать за другим юристом?

Мейсон уже было нашелся с ответом на ее вопрос, когда на комод запрыгнул его кот Гораций.

— Вот уж никак не предполагала, что вы любитель котов, — заметила Блисс.

Мейсон пожал плечами:

— Не знаю даже. Он приходит и уходит, когда захочет. Иногда я не вижу его несколько дней подряд. Впрочем, последнее время он часто бывает дома. И вечно что-то там говорит. Причем тогда, когда у меня и без него хватает дел. Понятия не имею, что он хочет мне сказать.

— А вы считаете, что он что-то говорит?

— Думаю, что да.

На щеках Блисс появились ямочки.

— Слоны и коты — похоже, вы питаете к ним слабость, мистер Мейсон.

Мейсон покраснел, хотя и был уверен, что Блисс этого не заметит.

— У меня в детстве всегда были домашние питомцы, — сказала Блисс. — Например, пес по имени Карл, его лягнула корова, и он ослеп. Потом был кот Трайк, у него было всего три лапы. Но больше всего на свете мне хотелось собственную лошадь.

— И как, вы получили ее?

Блисс рассмеялась:

— Разве что табун пластмассовых лошадок и жеребец по кличке Джек.

Мейсон сидел напротив и любовался ею. Любовался ее улыбкой, тем, как она в задумчивости морщила носик, как она наклоняла голову, и тогда волосы волной ниспадали на стол, словно упавшая на пол одежда.

— Наверно, они до сих пор в родительском доме. В какой-нибудь коробке.

— Кстати, а когда вы были там в последний раз, если не секрет?

Ее улыбки как не бывало.

— Года три назад. Работа такая — трудно куда-то вырваться. Даже сейчас мне приходится постоянно звонить и спрашивать, как дела. Я даже подумываю о том, а не взять ли мне отпуск и как следует отдохнуть целый месяц.

Мейсон подлил им обоим виски. Блисс рассказала ему, как росла на берегах Миссисипи, в симпатичном городке, в котором летом был разлит запах жимолости, а осенью — речной тины и грязи. О том, как она играла на берегу реки, как босиком бродила, где ей вздумается. Как среди поля играла с друзьями в прятки, как они ловили в болотцах рядом с рекой лягушек. Как весной с гор в долину переселялись змеи, причем их было так много, что дорожная служба была вынуждена на время перекрывать шоссе. И пока они с ней говорили, Мейсон пытался представить себе и переползающих дорогу змей, и границу детской свободы Блисс — берега великой реки.

— Это была такая идеальная жизнь… по крайней мере, какое-то время, ну или почти идеальная, черт ее побери. — Блисс опустила руку и поводила пальцами по темному дереву столешницы. — Когда сейчас я оглядываюсь назад на эти годы, то понимаю, что не имела ни малейшего понятия о том, что творилось под крышей нашего дома. Все, во что я верила, буквально все, оказалось ложью. — Она снова и снова продолжала водить по столу бледным и тонким пальцем. — И я не знаю, что там будет теперь. Отец не может себя простить. Он был сильный, мужественный человек. Таких, как он, сейчас нужно поискать. А сейчас, когда я говорила с ним, мне показалось, что он сломлен, раздавлен жизнью. Говорит, что заставил страдать всех, кого любил.

— А с вашей матерью он разговаривал?

Блисс вздохнула:

— Нет, она отказывается говорить с ним. Она простила Роббина, но не желает иметь ничего общего с моим отцом. И я не знаю, что мне теперь делать.

— Надеюсь, со временем она смягчится, как вы думаете?

В глазах у Блисс блеснули слезы.

— Право, я даже не знаю, что и думать. Я спросила у нее, когда она собирается домой, даже предложила довезти ее сама. Но она сказала, что, когда все будет кончено, она хотела бы отправиться в Блейн.

— Блейн?

— Там похоронен Шэп. Она говорит, что непременно должна его навестить. Я ее понимаю. Видите ли, мы никогда не навещали его могилу. Но она говорит, что хочет отправиться туда одна. А что будет потом — на эту тему она упорно отказывается говорить.

— Понятно, — вздохнул Мейсон, пытаясь не выдать тревогу в голосе.

— Она попросила меня сказать вам, что готова забрать вещи Дэниэла, если он до сих пор не имеет ничего против. Насколько мне известно, речь идет о каких-то рисунках.

— Да-да, он много рисовал.

— И еще, насколько мне известно, она хочет присутствовать при казни. Говорит, что тем самым способна сделать для Роббина хоть что-то. Когда вы за мной заехали, она как раз заполняла бланк заявления.

Мейсон сложил руки перед лицом. Как ни странно, он впервые не ощутил при этом никакого стыда по поводу своего физического недостатка.

— Да, такую женщину, как ваша мать, надо еще поискать.

— Верно, но, боже мой, я почти уверена, что ей этого не выдержать. Да вы сами знаете. Пусть сейчас все чинно и чисто, как в больнице, но ведь это все равно казнь. — Блисс на мгновение умолкла. — Послушайте, прошу вас. Я понимаю, что в ваших глазах наверняка похожа на ненормальную, из тех, что выступают за отмену смертной казни.

— Вы похожи на ту, кто любит собственную мать. — Мейсон взял из вазы мандарин и несколько мгновений рассматривал кожуру.

— Кто это? — Взгляд Блисс упал на фото молоденькой девушки.

— Моя дочь. Латиша.

— Та же самая, что и на портрете в вашем кабинете?

— Да. Сейчас ей шестнадцать. Она живет с матерью в Чикаго.

Блисс слегка наклонила голову. В глазах ее читался вопрос.

— Пять лет. Последний раз я видел ее пять лет назад. — Мейсон надавил большим пальцем на оранжевую кожуру мандарина, и воздух тотчас наполнился ароматом цитрусовых. — Я планирую в самое ближайшее время съездить ее навестить.