Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма Страница 66

Иван стоял остолбенело и вдруг закричал истошно:

— Мамка, мамка… — бросился в конец коридора.

Его отвели в учительскую, усадили на диван. Он так же разом смолк, по взрослому поняв горе.

— Матери бы ему надо, может что скажет, слово какое, — сказал дед Галибихин учительнице. — Плоха уж больно мать-то…

2

Отец из больницы зашел в школу и они пошли снова в больницу. К матери их не пустили, готовили к операции

Приехал хирург из соседнего городка. Городок находился километрах в тридцати и славился своей больницей, вернее хирургом. В эту больниќцу, а не в областной город и направляли из ближайших окрестных селений, кому требовалась неотложная операция. Но мать нельзя было, надежда была на приезд хирурга.

День был морозный, дорога укатана, но навстречу отец все же выслал гусеничный трактор. Хирург приехал на скорой помощи.

Иван с отцом сидели на первом этаже больницы. Отец вскакивал, как только слышались шаги на лестнице. Появлялась няня, мотала головой сострадательно.

Приехал дедушка, сел рядом. Иван прижался к нему, дрожал как от озноба. Дедушка положил на его голову руку, отец молчал.

В больнице была тишина. Казалось, что все так и будет продолжаться. Но вот на втором этаже возникло движение. Застучали двери. Отец вскоќчил машинально. Тяжело, устало, встал и дедушка…

Иван помнил, как по крашенной лестнице спускалась женщина в белом халате. Сделала рукой отцу и дедушке успокоительный знак руками, что все, слава Богу. Иван тоже понял, что нет самого плохого. Потому отец и спросил сразу:

— Как… — Взялся за поручни лестницы.

Дедушка глядел на врача молча, ждал… Ивану что-то подсказалось, что и он должен подойти к врачу. Но его будто пригвоздили к больничному стулу. Врач коснулась легонько левого рукава отца, сказала:

— Слава Богу, операция прошла удачно, будем надеяться. — И как бы от себя повторила: — Слава Богу.

Велела отцу и дедушке идти к хирургу, сама осталась с Иваном. Она говорила ему, что мама поправится, выздоровеет. Но он молчал, зная, что так должны говорить все врачи. Ждал отца и дедушку.

Отец подошел, сказал:

— Нас с тобой завтра пустят к маме…

На дедушкиных санях поехали и тете Кате, сестре матери. Дедушка посидел немного в доме и заторопился. С бабушкой Анисьей был припадок. Отец вскоре тоже ушел. Иван догадался, что в больницу. Вернулся поздќно прилег на кровать к Ивану. Прошептал ему:

— Спи, спи, сынок… Мама ничего, поправится, спи.

На другой день пришли в больницу, та же врач провела в палату. Мать лежала одна, возле нее сидела тетя Катя.

Лицо матери было неузнаваемо, будто кукла с рыжими волосами и белым лицом. Иван остановился у двери. И тут, поймав материн взгляд больших серых глаз, бросился к ней:

— Мама, мамочка, — закричал, — миленькая…

Врач удержала его за руку, отец сказал тихо:

— Ты Ваня, подожди тихонько. Посиди рядом. Маме тяжело сейчас. А ты посиди возле нее и ее будет легче.

Иван, притихший, сел на стул.

— Ничего, Ваня, ничего, — слабо сказала мать. Шевельнула головой. — Я полежу здесь и приеду домой.

Мать и тут жалела его, сына.

Сидение возле матери, помнилось Ивану как первая встреча с бедой.

Вошла в палату врач. Отец тут же встал, коснулся легонько одеяла, мать приподняла здоровую руку. Рука упала бессильно, скользнула по груќди Ивана.

Отец уходил из палаты неслышно, на носках, боясь стукнуть каблуками. Иван не помнил своего ухода.

На другой день приехали из города Тамара и Настя. Жили у тети Кати, дежурили по очереди у постели матери.

Отец с утра наведывался больницу, затем шел в мастерские. Каждый день приезжал дедушка. Иван после школы тоже заглядывал к матери. В начале второй недели мать уже сидела на кровати. Тамаре и Насте велела ехать в город на учебу.

— Вот и выздоровела, сказала она Ивану, улыбаясь. — Теперь и ты уж не ходи каждый-то день, учить уроки надо. Школа-то напротив, так я гляќжу на вас в окошко, всех и вижу.

Вскоре мать заскучала в больнице. Как-то попросила, чтобы Иван приќшел к ней с Толей. Они купили пряников и пришли. Мать растрогалась, погладила каждого по голове. Пряники ей нельзя было есть, и они съели их сами, как велела мать. И угостила их яблоками мочеными. До болезни матери Иван брал такие яблоки в школу. В общежитии их сразу все и съеќдали. В этом году яблок было мало и их берегли матери. Иван, когда приходил один, отказывался их брать, а тут взял, чтобы и Толька тоже взял…

В марте отец забрал мать из больницы. Жили в небольшой квартирке в барачном доме. Все ближе к врачам. В безветренные дни, надев валенки с галошами, мать выходила на улицу. В шубе, голову закутывала полушаќлком, садилась на лавочку под окнами. Иван подсаживался к ней. Пахло солнцем, таявшим снегом. С крыши свисали сосульки, по ним скатывались с крыши капли талой, воды, пробивая в снегу ноздри, чтобы ими дыќшал снег. Так сказала мать. Подтаяв, сваливались и сами сосульки.

— Мороз по утрам с жаром хватает, — говорила мать Ивану, думая в эту минуту о чем-то своем, — а слезы у зимы уже навернулись, знает, что отойдет, вот она и плачет, последние дни свои чует, — вздохнула, будто сама была зимой.

Иван удивлялся словам матери. Говорила она о таком, о чем раньше, не то что высказаться, а задумываться о чем-то таком было недосуг, как она сама говорила. А тут вот появилось время поразглядывать мир и слово свое сыну сказать. И у человека должно быть для этого время.

— Весна сперва к окошку подойдет, тебя на улочку поманит. Коровушќка по солнышку соскучилась, помычит, хочет свободы. Что коровушка, что курица и другая живность в доме, весну раньше тебя чуют, они Божьи твари. И подсказывают, какая она будет: ранняя, или поздняя. Ныне поздняя по приметам-то.

Почернели, выпятились дороги, оголилась земля на пригорках, появиќлись грачи на березах, но еще не больно радовались по утрам, выжидаќли. Наблюдая за природой при вынужденном досуге, мать не унимала больше тоски, запросилась домой.

— Неужто люди так и живут в городе?.. Не чуют радости земли, ни живого духа на воле, трепета солнца по морозным утрам, птиц не видят, радости их, а вместе и своей не чуют. Животины рядом никакой. Батюшќки, да ведь это ровно в невольной заперти, в недуге вечном.

— Так и живут, — отвечал отец. — И подзадаривал мать, — Пплохо ли, без забот о своем доме, без тревог о своем хозяйстве.

— Уж отвези меня, Митя, домой, истосковалась, измучилась. Хуже боќлезни тоска по дому. Мама там, дедушка, тоже одни, маются поди. Для огорода пора уж рассаду готовить…

3

Домой поехали на гусеничном тракторе. Отец объезжал каждую ямину. Несколько раз останавливался, давая матери передохнуть. Открывал каќбину и мать разглядывала неуютные в эту пору поля. Сказала, рассмешив Ивана:

— Поле-то, как мокрая курица нахохлилось, ждет вот воли…

В кабине трактора они сидели втроем. Отец за рычагами, Иван у двеќрцы, мать посредине. Дороги раскисли, ни на машине, ни на лошади быќло не проехать. Мать назвала такую дорогу беспутицей, она как бы и человеку дает отдых, это от господа Бога нам усмотрено. Подъехали к калитке, отец хотел вынести мать на руках. Она застеќснялась. Народ увидит, подумает, что совсем немощная.

— Дойду уж сама до дома, — запротестовала мать.

Отец высадил мать из кабины, волоча ноги в валенках, она мелкими шажками пошла к калитке, к крыльцу.

Выбежала, где-то замешкавшаяся в доме, бабушка Анисья. В одном сарафане, в накинутом наспех на голову платке. Засеменила навстречу с оханьем и причитанием. Всхлипнула. Тут же прибежала Прасковья Кирилловна с фермы.

— Вот и ладно, — подбадривала она мать. — Приехала и хорошо. Дома-то, глядиш, силы враз и придут.

Мать прилегла отдохнуть. Но вскоре встала, пошла по дому. Оглядела комнаты, натопленные к ее приезду. После каморок в бараке, пустых и неуютных, дом с большой печкой показался неописуемым раем, взывом к дела неотложному. Мать взяла ломти хлеба и пошла взглянуть на скотиќну. Раскрошила мякиш гулявшим на воле курицам. Те налетели на хлеб, вертелись у ног, хлопали крыльями, остальной хлеб скормила корове, овцам, теленку. Приласкала животин и как бы вернулась к привыќчной жизни. В огороде было сыро, неуютно, но она и в огород заглянула.

Бабушка Анисья поставила самовар. Выставила на стол пироги, вынула из печки щи, кринку топленого молока, сели обедать.

Пришли проведать старухи, бабушка Анисья усадила их за стол испить чайку с гостинцами, привезенным отцом.

— Ну вот, Савельева, и воротилась, — говорили старые, тут же признаваясь простодушно, — уж чего греха таить, думали и не выживешь. Раньше-то где бы, а ныне вот больницы появились, доктора хорошие. — Не жалость высказывали, а дивились в радости, что беда дом обошла, господь Бог оберег.