Олег Красин - Дети Метро Страница 66

Первые дни Максим валялся на диване, ничего не делал. На улице было холодно — в начале марта откуда-то из заволжских степей в город потянуло стужей, и температура опустилась почти до тридцати градусов мороза. Он вдруг заметил, что чем больше проходило времени с момента смерти Кати, и чем дальше отдалялась это страшное событие, заставившее его уехать из Москвы, тем быстрее притуплялась боль потери, как будто память заволакивало дымкой.

«Что же у нас с ней было? — думал он, — не случившаяся любовь, незаконченная, незавершенная?» — он всё не мог подобрать слово, дать определение тому, что было у них с Катей.

«О, моя любовь незавершенная, в сердце холодеющая нежность!» Это Крандиевская-Толстая — жена Алексея Толстого.

Незавершенная любовь… Действительно, любовь у них с Катей осталась незавершенной. Максим думал и думал о ней. Ему начинало казаться, что он уже по-другому воспринимает её уход, что смирился с ним, что опустил её, ведь вернуть назад ничего нельзя.

Потом потихоньку он начала выбираться из дома.

Как-то недели через две после своего приезда Завьялов созвонился со студенческими приятелями, они договорились встретиться в кафе «Дарт Вейдер», том самом, где в прошлом году он случайно столкнулся со своей бывшей одноклассницей Аленой. Приятели пришли все. Они хорошо, крепко выпили и Максим рассказал им о своей московской жизни, конечно, не единым словом не упомянув, о том, что с ним случилось. Он рассказывал только о хорошем, приятном, памятном для него и по разговорам приятелей, по их взглядам чувствовал, что они ему завидуют.

— Слушай, а как же теракты? — спросил один из них, — вдруг попадешь под раздачу?

— Теракты? — Максим удивленно пожал плечами, словно впервые о них слышал, — случаются. Но ведь и здесь кирпич может упасть на голову? Точно?

Они посмеялись и принялись вспоминать студенческие годы. Потом еще пролетело несколько дней. Как-то мать спросила его:

— Ты не скучаешь? У тебя вроде была девушка в Москве. Вы что, расстались?

И вот этот безобидный вопрос, словно взорвал плотину, так долго сдерживавшую накопленные и загнанные глубоко внутрь эмоции.

Максим криво усмехнулся в ответ:

— Да, расстались!

Не говоря больше ни слова, потому что понял, что он может разрыдаться в любое мгновение прямо перед матерью, схватил пальто, сунул шапку в карман и выбежал на улицу.

Там было холодно, но Максим не чувствовал холодного ветра. Быстрым шагом, не разбирая улиц, он проскочил несколько домов, повернул вглубь одного из случайных дворов и увидел бетонный электрический столб. Подбежав к нему, он яростно принялся колотить по нему правой рукой, в то время как левая бессильно висела вдоль тела. Эта яростная неконтролируемая вспышка привела к тому, что вскоре он ощутил боль от сбитых костяшек пальцев, а перчатка намокла от крови.

Он снял её, бросил не снег и увидел, как проступила кровь, оставляя на снегу небольшие разводы. Эта кровь на белом снегу, красное на белом, вдруг сразу и полностью перенесла его туда, в темный тоннель, и он оказался среди разбросанных тел, оторванных конечностей, среди текущей крови. Он увидел себя, заглядывающим в черный закопчённый вагон, увидел на полу трупы, на сиденье трупы. Среди них Катя. Она словно спала, наклонив голову вбок, или прислушивалась к чему-то.

Он захотел позвать её, разбудить, потому что Кате нечего было делать в этом жутком вагоне — она должна быть в другом месте, рядом с ним.

— Молодой человек, вам надо руку перевязать! — голос проходившей мимо женщины заставил его очнуться.

Максим посмотрел на правую руку — кожа на костяшках была сбита до мяса, но кровь уже не сочилась.

— Спасибо! — сказал он женщины, наклонился и, набрав горсть снега, приложил его к руке.

Почему он не сказал матери обо всем? Наверное, ему стало бы легче. Но ей нельзя было говорить, невозможно. Начались бы расспросы, она бы поняла, что он находился в соседнем вагоне, практически рядом и тоже мог погибнуть, а у неё больное сердце. Ни к чему было её тревожить. Незачем.

Глава 4

В один из холодных дней Завьялов столкнулся на улице с Алиной. Она была бледной, задумчивой, выглядела какой-то потухшей. Максиму показалось, что она замерзла, хотя на ней был розовый пуховик и теплые перчатки. Шла, наверное, с работы.

— Максим? — Алина остановилась с удивлением глядя на него, — ты приехал? В отпуск?

— Да, гуляю, — неопределенно ответил он.

— А я с работы, выматываюсь жуть!

— А где работаешь? — спросил он без интереса.

У Максима не было желания говорить с бывшей одноклассницей. Погруженный в свои переживания он не хотел никого впускать внутрь, не хотел делиться своим горем. Его горе было огромным, неохватным, похожим на снежную вершину горной гряды, вокруг которой расставлены запрещающие знаки. Сочувствующим было воспрещено появляться на склонах этой горы.

Между тем Алина, наклонив голову вниз, так, чтобы он не разглядел её лицо, ответила негромко:

— Преподаю в институте. Помнишь, в городе был технологический колледж, теперь это институт.

— Понятно! А какой предмет?

— Я преподаю литературу, русскую и зарубежную.

— Как Галина Федоровна у нас в школе? Я помню, она читала вслух «Буревестник» Горького, Маяковского…

— Да, теперь этим занимаюсь. Конечно, без идеологии.

Они помолчали, точно не зная, о чем дальше говорить. Холодный ветер неприятно обдувал лицо, пробирался под подкладку куртки, от него стыли руки. Он раздражал этот ветер, вызывал злость своей настырностью и суетой. У Максима то ли от холода, то ли от переживаний последних дней заломило виски, захотелось скорее уйти, остаться наедине.

Он медленно двинулся по тротуару, не ожидая, что Алина будет его сопровождать. Но она пошла рядом, осторожно заглядывая в его лицо.

— Ты извини меня! — сказала она виноватым тоном.

— За что?

— Тогда, в баре, когда ты был в городе прошлый раз. Я к тебе приставала.

— Да ничего, проехали!

— Я тогда напилась, себя не помнила. Извини! — произнесла она снова. — Ты сегодня хмурый какой-то. Что-то случилось? С родителями?

— Нет, с ними всё нормально. Просто настроения нет.

— Ладно! Тогда я пойду, мне на остановку.

— Погоди!

Завьялову внезапно пришло в голову, что если зайти в бар, посидеть там и выпить, то внутренняя ноющая боль, изнуряющая душу с момента теракта и не дающая покоя, ненадолго отступит, позволит забыться. Раньше, еще в Москве, ему казалось, что выпив, он будет выглядеть жалким и слабым, но теперь он передумал. Какая разница как он будет выглядеть? Кому это нужно? Кати ведь нет!

Но пить одному не хотелось.

— Пойдем в бар, посидим немного, поговорим! — предложил Максим. — Я угощаю!

— С чего такой щедрый? — она усмехнулась, и в её глазах он увидел огоньки затаенной обиды за прошлую их встречу в баре «Дарт Вейдер». Алина хотя и просила извинения, все-таки обиделась за то, как он её тогда отшил.

— Да так. Я тоже с тобой грубо обошелся. Ты уж извини!

— Я уже забыла, честное слово!

Он поправил шапку правой рукой, и Алина увидела, что его ладонь и верхние фаланги пальцев замотаны бинтом.

— А это? Ты подрался?

— Нет, несчастный случай, можно сказать. Скоро пройдет! Так что, идешь?

Она посмотрела на часы и, будто сверяясь сама с собой, приходя к какому-то выводу, кивнула головой.

— Пойдем, до вечера успею!

— А что вечером, свидание?

— Курсовые надо проверять.

По дороге им попался один из баров, где они разделись, сели. Завьялов сделал заказ, себе попросил коньяка, а Алине вина.

— Зачем ты тратишься? — спросила она с упреком, — я пить все равно не буду!

— А ладно! — он безразлично махнул рукой.

— Мне кажется, у тебя что-то произошло, — произнесла Алина, внимательно глядя ему в глаза, — от меня не скроешь!

— С работы уволили, теперь вот бухаю.

— С работы? На тебя не похоже, ты выглядел таким крутым, успешным…

— В Москве всё делается быстро — сегодня ты топ-менеджер, а завтра никто.

Он выпил принесенный официантом коньяк, налил еще рюмку, а Алина едва пригубила вино и поставила бокал на стол.

— Давай за тебя! — произнес он тост и снова выпил коньяк, не дожидаясь, пока Алина с ним чокнется.

— Хочешь напиться? — спросила она, глядя как официант расставляет тарелки с едой — Максим заказал стейки из мраморного мяса.

— Я? Ничуть! Так, расслабляюсь немного. Все-таки отпуск для того и существует — не находишь?

— Я бы поехала на море. Куда-нибудь в Египет или Таиланд.

Завьялов опять выпил, не притрагиваясь к мясу.

— Ты ничего не ешь, — заметила Алина, — ешь стейк! Вкусно!

Будто послушавшись её, он отрезал небольшой кусок мяса, бросил его в рот, лениво пожевал. Есть ему не хотелось, хотелось напиться…