Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка Страница 67

Понимаю, – тихо сказала она, кивая с умудренно-всезнающим видом. – Разумеется, это ваше личное дело. – Она повернула лежавшую на колене правую кисть и посмотрела на свою искалеченную ладонь. – Вы вольны ничего не рассказывать, если таково ваше истинное желание. Но молчание не является естественной средой для историй. Им нужны слова. Без них они блекнут, болеют и умирают, а потом их призраки начинают нас преследовать, не давая покоя. – Она перевела взгляд на мое лицо. – Поверьте, Маргарет. Я это знаю по себе.

Большую часть времени я проводила во сне, а по пробуждении находила на столике у кровати какую-нибудь кашицу или бульон, приготовленные Джудит. Я съедала ложку или две, не больше. Когда Джудит приходила забрать поднос, она не могла скрыть разочарования моим никудышным аппетитом, но вслух меня не упрекала. Я не испытывала ни болей, ни озноба, ни тошноты. Только беспредельная усталость и угрызения совести лежали тяжким грузом у меня на сердце. Что я сделала с Эммелиной? А с Аврелиусом? Я мучилась воспоминаниями о той ночи в часы бодрствования; сознание своей вины преследовало меня во сне.

– Что с Эммелиной? – много раз спрашивала я Джудит. – Она в порядке?

Ответы всегда были уклончивыми: мне следует беспокоиться о себе самой, а не о мисс Эммелине. Мисс Эммелина уже очень много лет как не в порядке. Для мисс Эммелины это обычное состояние.

Ее нежелание объясниться сказало мне все, что я хотела знать. С Эммелиной дела обстояли плохо. И виновата в этом была я.

В случае с Аврелиусом единственное, что я могла сделать, это ему написать. Как только я немного окрепла, я попросила Джудит принести бумагу и ручку, села в кровати, подложив под спину подушки, и набросала черновик письма. Однако оно меня не удовлетворило, и я написала другое, а потом еще и еще. Никогда прежде у меня не возникало таких трудностей с подбором слов. Когда мое одеяло было усеяно забракованными черновиками, я, отчаявшись, просто взяла один из них наугад и переписала его набело:

Дорогой Аврелиус.

Как вы себя чувствуете?

Я очень сожалею о том, что случилось. Я не хотела никому причинить боль. Должно быть, я сошла с ума. Когда я смогу вас увидеть? Мы все еще друзья?

Маргарет

Ладно, пусть будет так.

Пришел доктор Клифтон. Он послушал ритмы моего сердца и задал ряд вопросов:

– Бессонница? Нерегулярный сон? Ночные кошмары? Я трижды кивнула.

– Так я и думал.

Он сунул градусник мне под язык, после чего встал со стула и подошел к окну. Стоя ко мне спиной, он спросил:

– Какие книги вы читаете?

Я не могла внятно ответить из-за градусника во рту.

– Вы читали «Грозовой перевал»?

– Угу.

– А «Джен Эйр»?

– Угу.

«Чувство и чувствительность"*?

></emphasis> * Роман (1811) Джейн Остин.

– Угу.

Он обернулся и посмотрел на меня очень серьезно.

– И, надо полагать, вы прочли эти книги не по одному разу?

Я кивнула; он нахмурился.

– Перечитывали многократно?

Еще один мой кивок; морщины на его лбу стали глубже.

– Начиная с юного возраста?

Его вопросы меня озадачили, но, поскольку они задавались с самым серьезным видом, я сочла нужным кивнуть еще раз.

Его глаза под темными бровями сузились в щелки. Я уже не сомневалась в его способности так запугать пациента, что тот срочно пойдет на поправку лишь ради того, чтобы скорее избавиться от доктора.

Он склонился надо мной, чтобы взглянуть на показания градусника.

Вблизи люди выглядят не так, как на расстоянии. Темные брови остаются темными, но теперь вы можете разглядеть в них отдельные волоски, оценить их толщину и густоту. Самые крайние и самые тонкие, почти невидимые волоски тянулись от его бровей в направлении висков и ушных раковин. В порах кожи густо чернели точки пробивающейся щетины. А вот и это: чуть заметное колебание ноздрей и подергивание в уголках рта. До сих пор я воспринимала эти мимические спазмы как признак строгости и высокомерного отношения к собеседнику – в данном случае ко мне; однако теперь, увидев его лицо всего в нескольких дюймах от своего, я подумала: а вдруг это нечто иное? Возможно ли такое, что доктор Клифтон втайне надо мной смеялся?

Он извлек градусник из моего рта и, скрестив на груди руки, объявил диагноз:

– Вы страдаете от хвори, которой подвержены многие впечатлительные и романтически настроенные леди. Основными ее симптомами являются частые обмороки, хроническая усталость, отсутствие аппетита, подавленное настроение. С одной стороны, случившийся кризис вполне можно объяснить склонностью к прогулкам по болоту под ледяным дождем при отсутствии надлежащих водонепроницаемых средств защиты, но глубинную причину этого следует искать в какой-то эмоциональной травме. К счастью, в отличие от героинь ваших любимых романов, ваш организм не был ослаблен лишениями, характерными для жизни в прежние, более суровые и менее здоровые столетия. Вы не страдали с юных лет ни от чахотки, ни от полиомиелита, ни от букета различных заболеваний, порождаемых антисанитарией. Посему у вас есть шанс остаться в живых.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я не смогла отвести взгляд, когда он строго произнес:

– Вы плохо питаетесь.

– У меня нет аппетита.

– L'аррetit vient en тапgеапt.

– Аппетит приходит во время еды, – машинально перевела я.

– Совершенно верно. Аппетит к вам вернется, но вы должны будете проделать свою половину пути ему навстречу. Вы должны захотеть, чтобы он вернулся.

Теперь настала моя очередь хмуриться.

– Курс лечения несложен: хорошее питание, отдых и еще вот это… – Он сделал запись в своем блокноте, а затем вырвал страницу и положил ее на столик у кровати. – При неукоснительном соблюдении режима слабость и хроническая усталость пройдут в течение нескольких дней.

Он убрал в саквояж свое хозяйство и встал, готовясь уйти, но в последний момент обернулся.

– Я еще хотел спросить о снах, которые вас беспокоят, но если вы не желаете беседовать на эту тему…

Я взглянула на него холодно.

– Не желаю.

– Что ж, так я и думал.

Уже в дверях он попрощался со мной взмахом руки и был таков.

Я потянулась к столику за рецептом. Энергичным размашистым почерком на листке было написано: «Сэр Артур Конан Дойль. Рассказы о Шерлоке Холмсе. По десять страниц дважды в день вплоть до окончания курса».

ДЕКАБРЬСКИЕ ДНИ

Следуя указаниям доктора Клифтона, я провела два дня в постели, ела, спала и читала Шерлока Холмса. Правда, я сразу должна сознаться в передозировке предписанного лекарства: я глотала рассказ за рассказом, и уже на второй день Джудит была вынуждена принести мне из библиотеки новый том Конан Дойля. После моего коллапса она неожиданно подобрела и стала более общительной. Я догадалась, что эта перемена была вызвана не столько ее сочувствием больному человеку – хотя она мне, безусловно, сочувствовала, – сколько тем обстоятельством, что отныне присутствие в доме Эммелины перестало быть тайной, и экономка могла свободнее выказывать свои чувства, не сдерживаясь из опасения случайно проболтаться.

– Она вам ничего не говорила насчет тринадцатой сказки? – однажды спросила она.

– Ни слова. А вам?

Она отрицательно покачала головой.

– Никогда. Разве не странно, что самая знаменитая из ее историй, быть может, и не существует вовсе? Я иногда думаю, что она могла бы выпустить книгу, удалив из нее все истории, и даже после этого книга шла бы нарасхват.

Она встряхнула головой, как будто освобождаясь от этих мыслей, и сменила тему:

– Что вы думаете о методах доктора Клифтона?

Когда доктор Клифтон заглянул ко мне проверить, как идут дела, его взгляд задержался на стопке книг рядом с кроватью; он ничего не сказал, а только пошевелил ноздрями.

На третий день, чувствуя себя слабой, как младенец, я поднялась с постели и подошла к окну. Как только я раздвинула шторы, комнату затопил свежий и чистый свет. Снаружи сияло голубизной небо без единого облачка вплоть до самого горизонта, а под ним весело искрился иней на ветвях и траве сада. Казалось, будто за все эти долгие пасмурные дни свет накапливался где-то вверху, и теперь, когда тучи ушли, хлынул на землю с десятикратной яркостью. Я заморгала, ослепленная этим блеском, и ощутила, как застывшая кровь возобновила пока еще вялое течение в моих жилах.

Перед завтраком я вышла в сад. Медленно и осторожно я шагала через лужайку, сопровождаемая Призраком. Под ногами хрустел снежок; отраженное солнце сверкало в заиндевевшей листве. Отпечатки моих ног были хорошо видны на прихваченной морозом серебристой траве, но шедший рядом кот не оставлял никаких следов, подобно настоящему призраку. Сначала холодный сухой воздух резал мне легкие при каждом вдохе, но постепенно дыхание наладилось, и я почувствовала себя бодрее. Правда, нескольких минут прогулки мне оказалось достаточно: морозец прихватил щеки, начал покалывать пальцы рук и ног, и мы с Призраком поспешили вернуться в теплый дом. После завтрака я собралась в библиотеку с намерением устроиться на диванчике поближе к камину и что-нибудь почитать.