Майк Телвелл - Корни травы Страница 67

— Что за жизнь такая? Это ведь моя первая ночь с Айваном… Мне бы и во сне не привиделось, что так ее проведу.

В комнате было жарко и при закрытом окне быстро становилось душно. Эльза не могла вынести вид его спины. Она закрывала глаза, но всякий раз, когда Айван двигался или стонал, шла к нему. В конце концов, смотреть больше было некуда, она потушила свет и села рядом с ним коротать ночь.

Сон Айвана был поверхностным и беспокойным, он что-то бубнил, но слова были бессмысленны. Иногда просто стонал и всхлипывал. Время от времени она слышала имена: мисс Аманда, Маас Натти, Мирриам, пастор Рамсай, Хилтон, Эльза. Кто такая Мирриам? Он простонал, и Эльза, почувствовав как его горячая мокрая голова устраивается у нее на коленях, а руки обвивают ее талию, подумала, что он, должно быть, проснулся.

—Ничего, ничего, Айван, — утешала она, утирая пот с его лица. — Ничего, дорогой, уже все, все кончено.

—Нет, неет — не кончено. Ничего не кончено. Не кончено, черт возьми… — Он тряхнул головой в воинственном отрицании.

Платье Эльзы прилипло к бедру, где покоилась его голова. Простыни под ним вымокли до нитки, ей даже показалось, что он, как ребенок, написал в кровать. И действительно, было что-то младенческое в беспомощном хныканье, срывавшемся с его губ. И она ничем не могла помочь. Едва Эльза прикасалась к Айвану, чтобы вытереть пот, собиравшийся возле кровавых рубцов, оставленных, казалось, когтями огромной кошки, как он начинал кричать от боли. Пот, который она вытирала с лица и тела, мгновенно проступал снова, едва она убирала тряпку. Лихорадка горела и дрожала у него под кожей, как живое существо. Эльза была уверена, что пот больно въедается в кровавые раны на его спине, и решила чуть-чуть смазать открытые раны теплым кокосовым маслом.

Но Айван остался в живых, это уже наверняка, хотя в течение первой ночи Эльза не была уверена даже в этом. Ее очень беспокоили возможные последствия побоев, и если раньше невозможно было сомневаться в его правоте, то сейчас он выглядел помраченным. Айван бормотал что-то нечленораздельное и время от времени стонал, словно находясь в глубоком страхе.

—Тише, Айван, все кончено, вес позади. — Эльза утешала его и гадала, какие изменения могут в нем произойти, когда он придет в себя и вернется к ней.

Она знала только одного человека, которого подвергли такому же наказанию. Но когда это случилось, Маас Иезекииль Джексон был уже в годах, так что, убеждала она себя, сравнивать тут нельзя. И все же он был крепким пожилым человеком — очень сильным, как говорили люди. Старый солдат по прозвищу Сдавай-форт-иду-я-Джексон, он часто разыгрывал представления для детей, громко отдавал команды и проворно им подчинялся, брал воображаемое ружье «на караул» и, топая босыми пятками по асфальту, отдавал пламенную честь королеве. Он продавал сок из сахарного тростника и кокосов с тележки, которую останавливал напротив школы под большим деревом диви-диви. Эльза не могла вспомнить, а может, никогда и не знала, в чем его обвинили, но помнила, что ему присудили четыре удара и люди говорили, что наказывать так старого человека — великое злодейство. Маас Иезекииль так больше никогда и не пришел в себя. Он совсем выжил из ума, улыбался сам себе, что-то бормотал под нос и мочился в штаны. Люди говорили, что побои превратили его в дурака. Он уже, наверное, умер, подумала Эльза.

Но Айван еще молод, полон жизненных сил, и, конечно, ничего такого с ним не случится. И все-таки, слыша его стоны и бормотание, она не могла справиться с беспокойством. «Смотри за ним и молись, — говорила она себе. — Смотри и молись, ибо не он первый и не он последний».

К утру Айвану стало немного полегче, но вскоре он весь затрясся. Эльза забеспокоилась, как вдруг он сел прямо и обычным голосом попросил пить. Она дала ему травяного чая с ромом, и он погрузился в глубокий сон.

— Слава Богу, — сказала Эльза, прислушиваясь к его ровному дыханию. — Айвану лучше. Скоро он придет в себя. — Она испытала прилив радости и облегчения, который сменился вскоре усталостью и опустошением. Сейчас, подумала она, наша новая жизнь и начнется.

Но останется ли Айван таким, как прежде? Как они будут жить? Эльза старалась не думать ни о деньгах, ни о том, как они будут задыхаться в этой крохотной комнатке. Пока что ничего хорошего. Домовладелец оказался жирным коричневым человеком с гнилым дыханием и ухмылкой, обнажавшей кариозные зубы. Пятна от пота виднелись у него на рубашке под мышками и на брюках в паху. Он постоянно ей улыбался.

—Ты одна собираешься тут жить? — спросил он, бегая глазами по ее груди, когда она в первый раз пришла узнавать о жилье.

—Скоро приедет из деревни мой брат.

—Твой брат? Понимаю. — Он назвал цену вдвое выше, чем она ожидала.

—Но это, кажется, слишком много, сэр?

—Понимаешь ли, дорогая моя, цена может быть и ниже, — сказал он и в глазах его загорелся дружелюбный огонек. — Все зависит от тебя. — Он аккуратно пересчитал деньги и сунул в карман. — Не очень-то хочется брать деньги с таких симпатичных девушек, как ты. — Его улыбка обнажила гнилые обломки зубов. — Ты ведь меня понимаешь?

Да, она все понимала и, плотно закрыв дверь, прислонилась к ней спиной.

В тюрьме, когда сержант, устав наконец от ее всхлипываний, позволил повидаться с Айваном, все, о чем тот мог говорить, так это о встрече с Миста Хилтоном.

—Скажи ему, что моя мама умерла в деревне — или скажи, что я заболел и попал в больницу. Все что угодно, только пусть знает, что скоро я приду к нему с двумя кайфовыми песнями.

У Эльзы сердце в пятки ушло, когда она стояла в толпе, наблюдая, как Хилтон ходит по студии, громким голосом отдает приказания сотрудникам, резко отклоняет просьбы и отпускает неприличные шутки, над которыми все послушно смеются.

—Бог мой, а ведь тебя Миста Хилтон не останавливает, ха-ха-ха!

Хилтон был, как выражался пастор Рамсай, глубоко мирской человек. Он был богатым и о нем часто писали в газетах как о «светском льве» и «ведущем бизнесмене». Хотя он ругался и шутил с явно черным акцентом и говорил на сленге простых людей, сразу было видно, что он — большой босс. Люди улыбались ему, и когда он окликал кого-нибудь по имени, даже если хотел по-свойски отругать, человек радовался, словно ему даровали великую привилегию. Он напомнил Эльзе об одном человеке, которого она не сразу смогла вспомнить, но в конце концов это сравнение расстроило ее. Посмеиваясь, Хилтон окоротил группу тусовщиков и остановился перед ней, с улыбкой на бородатом лице, поблескивая на солнце темными очками.

—А что с тобой, любовь моя? Ты что-то хочешь? Спорим, ты хочешь сделать запись — для меня. — Голос у него был мягким и заигрывающим, особенно эта пауза перед «для меня». Тусовщики издали легкий смех и стали подталкивать друг друга локтями.

—Миста Хилтон ничего не пропускает! -восхищались они.

—Что и говорить, он — человек природы.

—Нет, Миста Хилтон, — сказала Эльза довольно строго, — только послание для вас — от Айвана.

—Айвана? Какого-такого Айвана? — Хилтон выглядел озадаченным, но прежде чем она продолжила, ассистент что-то прошептал ему на ухо.

—Ах да, от Звездного Мальчика. Так ты, значит, посланница? Что же это за послание такое? — Он погладил бороду и улыбнулся.

Эльза чувствовала, что его глаза под очками ее буквально раздевают. Она замялась и долго не могла выговорить свою тщательно отрепетированную ложь.

—Айван сказал, что его мама умерла и ему придется ехать в деревню. Но у него будут для вас две новые песни, как только он вернется.

—Ну и ну, — прогремел Хилтон, — посланница нравится мне больше послания! Какая она красивая, правда? — обратился он к окружающим.

—Да, Миста Хилтон, красивая девочка, сэр.

—У Миста Хилтона глаз наметан, мне она тоже понравилась.

Лицо Эльзы налилось густой краской под взглядами стольких мужчин.

Хилтон стоял и с веселым выражением на лице неторопливо изучал ее.

—Так ты уверена, что не хочешь сделать запись? — Для зрителей повторение шутки, должно быть, прозвучало еще смешнее.

—Ты первая из тех, кто входит в эту дверь, но не хочет сделать запись. Если передумаешь, сладкая, дай знать… все будет сделано в лучшем виде.

—Что сказать Айвану, сэр?

—Ах да, пусть, как только вернется, разыщет меня.

Эльза поспешила выйти, с горящими щеками, сопровождаемая едкими замечаниями и смехом.

Вспоминая теперь свое смущение, она приходила в ярость. «Только из-за Айвана, — говорила она себе, — я не сбежала оттуда или, хуже того, не надерзила. Все эта чертова свобода…» Но не только снисходительная фамильярность Хилтона вывела ее из себя. Этот человек и его студия произвели на Эльзу какое-то странное впечатление. Он — в своей студии, окруженный прислужниками. Это навеяло какое-то смутное воспоминание, которое ее дразнило и тут же ускользало. Быть может, Айван что-то такое о нем говорил? Вроде бы нет. Но она не знала больше никого, похожего на этого человека, богатого, наделенного властью и, как говорили люди, любителя женщин и мирских радостей. Как это ее касается? Она выросла в доме пастора и не могла знать таких людей. Хилтон просто должен предоставить Айвану его шанс, вот и все.