Юрий Брезан - Крабат, или Преображение мира Страница 67

"А я вас видел однажды, - говорю я. - Вы сидели за штурвалом истребителя и охотились за моим другом, это было в Нормандии, летом сорок четвертого года, нас было только трое: вы в воздухе, он на окруженном изгородью выгоне, а я во рву, под крошечным мостиком, меня вы не заметили.

У моего друга был опыт, четыре года войны и до этого пять лет лагеря. Но вы выискивали его за каждым кустиком, за мертвой коровой, в пруду, где поили скот. Я мог разглядеть ваше лицо, когда вы, как ищейка, выслеживали его в десяти метрах от земли: вот олень, а вот вы. Сколько раз вы согнули палец, пятьдесят, сто раз? Пока не уложили моего друга.

А помните, что вы сделали после этого? Вы сделали мертвую петлю от радости".

Но он не слушал меня, возможно, эта история произошла и не с ним.

Его история, может быть, висит, как флаг - символ власти, - высоко на старой сосне у края вырубки. Светит солнце, пахнет смолой, прислонившись к стволу дерева, спит охотник с отделанной серебром "пушкой" в руках, он на несколько километров углубился в чужое лесничество и заблудился. Лесник, обнаруживший его, думает, что перед ним браконьер, он не замечает хищного флага власти, обрывок которого висит на дереве. Это его вина, и за это он должен заплатить кусочком самоуважения или собственного достоинства величиной с сердце, или как иначе можно назвать то, что он выдавливает из себя, становясь на колени перед браконьером и прося его о прощении: у меня жена и ребенок, о господин, и я не знал...

Браконьер или охотник позволяет себя умолять и упрашивать и заворачивается во флаг власти, как в плащ. На плаще написан номер телефона секретаря того человека, которого некоторые считают могущественнее короля. "Я прощаю вам, - говорит браконьер, - но пусть это послужит вам уроком, и в будущем обращайтесь с людьми по-человечески".

Он завороженно вслушивается в свою последнюю фразу. Букя, прислонившись к стене дома, ухмыляется.

У охотника, видимо, глаза на затылке, он замечает это и говорит мне: послушайтесь моего совета, гоните прочь этого типа, и чем скорее, тем лучше. Он поднимается и вешает на плечо свое ружье. Он смотрит на меня внимательно, испытующе. "Пойдемте со мной, - говорит он. - Тут неподалеку вверх по течению ручья есть луг. Там пасется косуля, я предоставлю ее вам".

"Не пасется там косуля, - вмешивается Букя, - там лежит труп животного, которого вы недавно подстрелили".

Лицо охотника наливается кровью, глаза косят: ложь, хрипит он и уходит, тяжело переваливаясь. На краю лужайки он оборачивается и кричит что-то, звук его голоса отскакивает от деревьев, и я слышу: арь, арь.

"Что он кричит?" - спрашиваю я.

"Он призывает на твою голову секретаря, - говорит Букя и спрашивает: - ну что будем делать дальше?"

"Не знаю", - отвечаю я.

Букя кивает. Не знаю - лучшее место на свете, я однажды там побывал. На дороге я встретил девушку, от которой голова шла кругом. Я спросил: куда ты идешь? Не знаю, ответила она. Я спросил, куда ведет дорога, она пожала плечами, не знаю. Я сел на обочину и спросил, зачем же ты по ней идешь? Не знаю, сказала она и остановилась. Она внимательно посмотрела на меня и сказала: мы могли бы заняться любовью. Зачем, спросил я. Не знаю, просто так, сказала она, мы можем остаться здесь. А потом, спросил я. Не знаю, сказала она, может, мы умрем. Для чего умирать, спросил я. Она легла рядом со мной на дорогу. Не знаю, для чего жить, сказала она. Не знаю - самое приятное место, которое я знаю.

Я пробую встать, но ноги мои слишком тонки и слабы, чтобы выдержать меня - Большой Мозг.

"Зачем ты отпустил его?", - спрашивает Букя и показывает в том направлении, куда исчез охотник.

"Его мозг в порядке", - говорю я.

Букя берет свой саксофон. Звуки кувыркаются, как будто ходят на руках. Они причиняют мне боль.

"Все идет кувырком", - кричу я и затыкаю себе уши.

Букя откладывает свой инструмент в сторону, ты это понял наконец, замечает он. А как же с нравственностью от разума - разве это не твоя программа?

Я молчу. Я не сдамся, пока во мне есть хоть частица человеческого.

"Ты должен был все-таки превратить охотника во что-нибудь, - говорит Букя задумчиво, - может быть, в гнома. Или в круглого дурака. Ведь это он упрятал Сигне Гёрансон за решетку", - добавляет он.

Я не знаю Сигне Гёрансон, может, она провозила контрабандой гашиш или застрелила своего любовника, у богатых ведь не так много возможностей.

"Она публично обвинила охотника в том, что своими книгами он вводит людей в заблуждение, - говорит Якуб Кушк. - Ведь это он был водителем автобуса, который гулял с нами по парку Свободного Выбора и показывал всех - от ловца угрей до мастера кнута и пряника. У неё должен родиться ребенок".

"В тюрьме?" - спрашиваю я.

Якуб Кушк качает головой. Она на свободе.

Он подносит к губам свою трубу и играет на ней странную мелодию, кажется, будто звуки карабкаются с большим трудом друг другу на плечи.

Иногда они соскальзывают, падают и снова начинают карабкаться.

Глава 14

В списке вполне земных "чудотворцев", выручавших бургомистра из разных бед, одолевавших его на трудном посту, значился и один писатель. Правда - хотя об этом никогда не говорилось вслух, даже намеков таких не высказывалось, - он внушал подозрение, ибо в его книгах чистая правда так тесно переплеталась со свободным вымыслом, что отделить эти составные части официальным инстанциям никак не удавалось. С другой стороны, писатель иногда приносил практическую пользу, например, он написал стихи в честь открытия нового флигеля местной больницы.

Не посвящая писателя целиком в свои планы, бургомистр - он собирался привезти Хандриасу Сербину магнитофон, чтобы старик записывал свои истории для будущих посетителей ресторана "Крабатов колодец", - стал расспрашивать его, как в этом случае правильно связать поучение с развлечением, ведь и то и другое необходимо, "Человек любит посмеяться, - сказал при этом бургомистр, - но умный и смеется по-умному; и хотя говорят, что, если есть рыбу, ума прибавится, но по-настоящему верят в это только жители Залова".

Раньше, когда все речки еще были богаты рыбой, в Саткуле ее водилось особенно много, а больше всего там, где на обоих ее берегах раскинулась деревня Залов.

Но деревня возникла на этом месте не потому, что рыбное богатство обещало заловцам сытное житье, нет, это сами рыбы плотно набились в мелкую речушку, когда узнали, что жители Залова занимаются рыбной ловлей собственным, очень странным способом.

Однажды заловский староста, очень деятельный и мудрый человек, простояв с утра до вечера рядом с рыболовом, обнаружил, что тот ничего не поймал.

Когда рыболов стал складывать удочки, староста спросил его: "Ты просидел здесь весь день и ничего не поймал. Почему?"

"Потому что рыба не клюет", - ответил рыболов.

Староста задумался. "Ты прав, - сказал он, - я видел собственными глазами, что она не шла на крючок".

В глубоком раздумье староста отправился домой и, придя, уселся в свое кресло. Во втором часу ночи он разбудил служителя общины, написал записку и, прикрепив ее к дубовому жезлу, приказал немедленно обойти с этой запиской все дома. Для верности - поскольку служитель общины и в обычное время читал плохо, а в такой час вообще ничего не мог разобрать - староста заставил его повторять написанное до тех пор, пока не убедился, что его послание если не все увидят, то хотя бы услышат.

Послание гласило: "Все жители деревни, которые не носят юбку, в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти одного года, если они еще не умерли и не похоронены, должны без проволочки, натянув штаны и протерев глаза, явиться на двор к старосте".

Когда все явились, староста обратился к собравшимся с речью: "Из-за постоянного соседства с нами рыбы в Саткуле поумнели и не попадаются на удочку, потому что знают, что у наших удочек есть крючки. Если мы срежем крючки, то перехитрим рыб, и у нас будет богатый улов. Тогда все сковородки и кастрюли в нашей деревне благодаря мудрости вашего старосты будут полны рыбой. Поэтому давайте сразу же возьмемся за дело".

Он направился к речке, а за ним двинулись все жители Залова, знавшие, какого деятельного и мудрого человека они избрали в старосты. Поэтому они последовали за ним без возражений и забросили свои удочки, на которых не было крючков, в Саткулу. Они, правда, ничего не поймали, но через некоторое время заметили, что их речка наполняется рыбой, и сказали: пускай мы ничего не поймали, зато в нашей речке теперь гораздо больше рыбы, чем прежде, и да здравствует наш староста!

Когда слава о мудром старосте поплыла и вверх по реке, Крабат сказал: раз его так хвалят, значит, он заслужил, надо бы познакомиться с этим старостой. Но Якуб Кушк заметил: там, где один человек думает за всех, любую его глупость встречают колокольным звоном, поэтому в церковь с такими звонарями и ходить не стоит. Но все же закинул за спину кожаный мешок с трубой и отправился в путь вместе с Крабатом.