Вероника Батхен - Остров Рай Страница 67

— Хайре!

Человек, возникший из темноты, дышал часто, но ровно, пах чистотой и благовониями, позвякивал браслетами, а не кольчугой. Шаги его были медленны, голос могуч — сразу слышно, привык приказывать.

— Долгих лет тебе, повелитель! — склонился перед встречным Кимир, лихорадочно вспоминая имена всех соседских царей и военачальников.

— Ты узнал меня, слепой? — благосклонно осведомился незнакомец.

— Звезда истинного величия проницает даже тот мрак, что окружает меня с рождения, — вывернулся Кимир.

— Хорошо. Ответь, что у меня в кулаке — скажешь правду…

— Останешься жив, — продолжил Кимир, — так и Сфинкс говорил Эдипу. У тебя в кулаке кузнечик, мой господин.

В пыль под ногами предсказателя, тяжело звякнув, шлёпнулся кошелёк. Кимир улыбнулся и мысленно вытер пот со лба — по счастью цари предсказуемы, а кузнечика поймать проще, чем лягушонка или птенца.

— Ты пришёл узнать своё будущее, повелитель? Ждут ли тебя победы на поле брани и успехи в мирных делах, кто из родичей плетёт сети коварного заговора, какой союз будет прочен, принесёт ли сына возлюбленная с волосами цвета заката… — на словах «сына» Кимир услышал вздох и понял, что угадал. Остальное было делом техники.

Первый рассветный соловей уже пробовал голос, а прорицатель всё ещё заливался бойкой птахой, предвещая всевозможное процветание и благоденствие. Его собеседник слушал жадно и торопливо, слова словно бы насыщали, успокаивали его. Наконец, когда Кимир стал сбиваться, теряя голос, царь спросил о награде. Успевший ощупать и взвесить на ладони кошелёк с золотом, прорицатель воззвал к милосердию повелителя и пожаловался на свирепые угрозы властелина Милета.

— Хорошо, — пообещал царь, — пока я правлю, ни смертный, ни бессмертный не смогут причинить тебе вред. Будь благословен и прощай.

Кимир потянулся было поцеловать руку благодетелю, но вдруг почувствовал, что стоит один на дороге подле развалин старого храма. История была странной, но прорицатель привык — с ним всегда происходили необычные вещи.

«Хорошо-то как» — подумал он, — «слава Зевсу, золотых хватит на пару лет сытой, спокойной жизни. Снять домик в Афинах, купить раба. Или рабыню…».

«Хорошо-то как», — восхитился милитенский разбойник, что по большой нужде присел за лавровым деревом, и ненароком подслушал весь разговор прорицателя с важным господином, — «добыча жирная, а зубов у неё нет. Прикопать слепыша под кустом — и не хватятся».

«Хорошо-то как», — размышлял за обедом староста из соседней деревни, — «разом избавились и от голода и от больного зуба. Борясь с вором, слепой прорицатель орал так, что и мёртвый услышал бы. А живые крестьяне, у которых искомый вор утащил не одну овцу, сочли страшным грехом не вступиться за бедного старца. И кошель золотых — неплохая цена за жизнь».

«Хорошо-то как» — улыбалась за ужином мудрая ясновидящая-пифия, — «Зевс с Олимпа наконец-то спустился, сколько лет в облаках просидел безвылазно. Глядишь, покроется новенькой позолотой железный век».

«Хорошо-то как» — потянулась в постели любвеобильная Олимпиада, супруга царя Македонии, прочитав письмо от подруги-жрицы, — «если спросят теперь, почему у чернявого папы родился рыжий сын, я скажу им про некое божество, которому отдалась ночью в храме».

«Хорошо-то как — правду прозрел провидец» — думал довольный Зевс, правя огненной колесницей — «Кризис в божьей семье — дело временное, Гера станет добрей, Посейдон сам захочет мира. Через пару олимпиад замутим небольшую войну, чтобы кровь веселее бежала в жилах. От бессилия непременно излечит корень этого, как его… в общем травки из дальних стран. Закажу Гермесу, пусть ищет. А мы героя родим, новенького, отважного…».

«Хорошо-то как», — почесал в затылке шутник Психопомп и взглянул в опустевшее небо, — «Смертные сплошь слепы и готовы сделать былью любую сказку — только соври красиво. А вот суеверного бога впервые вижу».

«Упаси меня Зевс от всяких благословений» — вздохнул прорицатель Кимир, выбредя поутру из гостеприимной деревни. Болели отбитые бока, под слепым глазом ощутимо набухал синяк, в давешнем кошельке сиротливо перекатывалась одна-единственная драхма. И мысли двигались как-то странно. Ритмично, словно удары вёсел о волны Эгейского моря, чеканно как профили древних царей на старинных монетах, велеречиво и пафосно. «Тени героев, бряцая оружием, выступили из тьмы Аида… как бы это сказать? Ярость? Гнев? Гнев о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал…». Кимир остановился и почесал в затылке заострённым концом посоха. «Кажется, мне пора менять имя!»

Будь человеком!

Дом купца Попеняки стоял на ушах. Жутко выл из своей конуры пёс, жалобно квохотали куры, скисло всё молоко в кладовке и подгорел обед. Из прислуги в доме осталась одна кухарка — все остальные сбежали в страхе. Неделю назад полоумная старуха-кормилица впустила в дом неизвестного, благородного и прекрасного господина, приняв его за любовника госпожи (коего батюшка нынешнего Попеняки сорок лет как тихонько утопил в нужнике). Господин сперва наградил старуху жадным поцелуем в обвисшую шейку, спустя двое суток явился снова — и очумевшие от ужаса слуги нашли поутру мёртвым молоденького шалуна-приказчика. А теперь наступила очередь Марыси, прелестной, как коробка конфет, полнокровной и розовой младшей дочки купца. Старшая дочка, тощая и желчная Эльжбета, очевидно не привлекла бы даже вампира, а вот малышке можно было готовить гроб и осиновый кол заранее. …И ведь ни один караван не возьмёт девчонку, которая приглянулась кровососу, ни один дом не откроет двери. А пока белорясники из городской управы примут и зафиксируют жалобу, пока соберут свой «летучий отряд», пока запасутся снадобьями и заточат серебряные кинжалы, клятая тварь высосет половину семьи так же смачно, как сам Попеняка высасывал (морщась и отплёвываясь тайком — но положение требует) склизких заграничных улиток на ежегодном банкете. Враз поседевший от переживаний купец ходил взад-вперёд по длинному коридору, уныло грыз семечки, спускался в подвал, любовался полными сундуками — деньги тлен, толку было всю жизнь копить. Каждый шорох, каждый скрип ставен, каждый стук в многострадальную, запертую на пять замков дверь, заставлял несчастного отца вздрагивать…

Ночь сгустилась над черепичной высокой крышей купеческого жилища, крутанула громоздкий флюгер, шуганула мышей в кладовке, задула свечи в девичьих спальнях. Всё затихло — даже звонкоголосые соловьи в саду замолчали, словно им запечатали клювы. Колыхаясь, как персик в желе, выплыла на небосклон сияющая луна, резкие полосы света и тени рассекли сумрак. Железный засов на окошке разогнулся словно бы сам собой.

— Меня пригласили войти в этот дом, — глубокий, бархатный голос спокойно даже с ленцой выпускал на волю слова ритуала. — И я воспользуюсь своим правом. Откройся!

Кружевные занавески распахнулись от взмаха крыльев. Элегантный, безупречно одетый вампир неуловимым движением проник в девичью спальню и остановился подле кровати, целомудренно завешенной балдахином. Лунный луч сверкнул в крупном брильянте перстня, пробежался по запонкам, подсветил безупречные белоснежные клыки и набриолиненные усики кровососа. Бледный язык тронул алые губы в предвкушении редкого лакомства. Нет напитка вкусней, чем кровь девственницы, а прекрасная дочка купца наверняка ещё не знала мужчины. Настоящего мужчины.

Алчущий вампир одним движением сдвинул балдахин к изголовью и замер, сражённый неземной, аппетитной прелестью. Золотые локоны девицы разметались по подушке, пышные перси круглись под ночной рубашкой тончайшего полотна, белая шейка выглядывала из выреза. Какое лакомство!

Девица открыла глаза:

— Наконец ты пришёл! Мой прекрасный герой, я ждала тебя целую жизнь!

Приосанившийся было вампир изумлённо раскрыл глаза. Он такого ещё не видел:

— Ты? Меня?

— Да, тебя, мой таинственный, предназначенный мне судьбой, — девица улыбнулась и потупилась.

Заинтригованный вампир присел на край кровати. Он слыхал о человеческих женщинах, мечтающих о неземной страсти, ласках крылатого аманта и прекрасной любви, завершающейся поцелуем в шейку.

— И зачем же, очаровательное дитя, судьба послала тебе меня? Впрочем, ты ещё так невинна и даже не…

Девица заморгала пушистыми ресницами:

— Чтобы я спасла тебя, мой бесценный!

От разочарования вампир почувствовал себя ещё голоднее. Размечтался, конечно. Начиталась проповедей, дурочка, сейчас обращать будет. Хорошо, хоть чеснока не наелась.

— И от чего же ты собралась спасать меня, крошка? Впрочем, это неважно — я голоден и давно пора приступать. Посмотри, какие у дяди большие зубы!

Ничуть не испугавшись, девица села на постели и обнажила шейку: