Александра Маринина - Дорога Страница 68

Люба мысленно представила себе Родислава в вельветовом французском пиджаке. Высокий, широкоплечий, красивый, с густыми, хорошо подстриженными волосами, он будет великолепно смотреться. Но в заветном конвертике «для обновок» лежало всего сорок три рубля. Какой уж там пиджак!

Мысль о хорошей стрижке Родислава заставила Любу вспомнить о том, что она давно уже не была в парикмахерской. Если бы ее сейчас увидела Тамара, она пришла бы в ужас. Но парикмахерская – это два рубля. А где их взять? С другой стороны, парикмахерская – это как раз два рубля, которые останутся у Любы после всех первоочередных покупок. Может быть, вместо фруктов для детей привести в порядок голову?

Ей стало смешно. Какая голова, какая прическа, когда в бюджете дыра на дыре! Лучше уж на утюг отложить.

Через пару дней Люба весело рассказала Родиславу о звонке Аэллы. Тот слушал жену и мрачнел на глазах.

– Ты что, Родинька? – удивилась Люба. – Ты расстроился из-за магнитофона? Тебе так хочется его иметь?

– Я из-за другого расстроился. Любаша, ведь это все из-за меня, из-за моей глупости.

– Ты о чем?

– Да обо всем! Если бы я не влюбился в Лизу, ничего этого не было бы. Мы не должны были бы содержать ее и детей, и нам не пришлось бы тащить на себе Ларису и Татьяну Федоровну. Любаша, я так виноват перед тобой, так виноват… И перед тобой, и перед детьми. И я не знаю, как теперь все исправить.

Он заводил этот разговор уже не впервые, и Любе всякий раз удавалось убедить мужа, что его вина не так уж велика и в общем-то то, что он сделал, вполне можно простить, потому что это не такой уж большой грех. Ну в самом деле, что делать человеку, если его, как снежная лавина, внезапно накрывает любовь? Причем любовь такая, какую он до той поры не испытывал. Родик же не виноват, что у Любы такой сложный отец: с одной стороны, он занимает высокий пост и может повлиять на карьеру зятя, а с другой стороны, у него жесткий и непримиримый характер. Если бы не Николай Дмитриевич, Родислав мог бы спокойно развестись с Любой, жениться на Лизе и растить вместе с ней их общих детей. И не было бы необходимости скрывать ото всех, что он не ночует дома, и не было бы этой жуткой истории со встреченным на лестнице убийцей и невинно осужденным Геннадием Ревенко. Все было бы совсем иначе, если бы не генерал Головин. Но никто ведь не виноват в том, что отец Любы такой, какой он есть, значит, и во всей этой истории никто не виноват, в том числе и сам Родислав.

Все это с различными, но весьма незначительными вариациями Люба говорила каждый раз, когда на Родислава накатывал приступ самобичевания, и каждый раз он внимательно слушал ее, кивал, соглашался, и в конечном итоге ему становилось легче. Повторила она свои доводы и сейчас. Она готова была придумать оправдания чему угодно, лишь бы он, как в этот момент, смотрел на нее с теплотой и благодарностью. Люба не была уверена в том, что муж ей верит, но одно она знала совершенно точно: ему необходимо слышать те слова, которые она произносит. Иначе он перестанет уважать себя, погрузится в самообвинения и сломается. Она жалела Родислава и сочувствовала ему, она готова была на все, только бы он улыбался и был счастлив.

А Родислав между тем улыбался в последнее время все реже. Последний скандал с Лизой, после которого он ушел, стал моментом внезапного отрезвления. Он еще не закрыл за собой дверь, он еще только складывал вещи в чемодан, а уже чувствовал недоумение: что он делает в этой чужой неприбранной квартире, и почему на него кричит эта чужая истеричная женщина, и как так могло получиться, что еще вчера она была для него любимой и желанной, а сегодня не просто раздражает – она буквально бесит его своей глупостью и душевной черствостью, и нет в ней совершенно ничего привлекательного, у нее на лице только злобность и отчаянное желание оторвать Родислава от всей его предыдущей жизни и полностью подчинить себе. А ведь эта женщина родила от него двоих детей. Зачем? Для чего? Как так вышло?

Вернувшись в семью, он был уверен, что станет раз в неделю навещать детей и раз в месяц давать Лизе деньги. Однако прошла первая неделя, затем вторая, третья, а Родислав все не мог собраться с силами и поехать на улицу Маршала Бирюзова. Он не хотел видеть Лизу, даже мысли о ней были ему неприятны, а воспоминания о собственных восторженных чувствах, о своей жаркой влюбленности и всепоглощающей страсти казались нелепыми и даже какими-то постыдными. Думая о своем романе с Лизой, Родислав стеснялся сам себя. И еще, к собственному удивлению, он понял, что равнодушен к Лизиным детям. Он не скучает, не рвется увидеть их, повозиться с ними. Они ему не нужны. Но они есть, и они – его дети. Он их отец, и он должен о них заботиться. А заботиться не хотелось.

В один момент Родислав все-таки взял себя в руки, позвонил Лизе и сказал, что хочет приехать к детям. Лиза отреагировала спокойно и разрешила приехать в любое время, когда ему удобно. Она была мила, предложила чашку кофе, от которой Родислав отказался, шутливо намекала на возможность возобновить отношения, но он делал вид, что намеков не понимает. Шестилетняя Даша дерзила Родиславу, называла его дядей Родиком, а не папой, не слушалась и капризничала, принесенные отцом игрушки тут же демонстративно сломала, а конфеты швырнула на пол. Пятимесячный Дениска в тот день не плакал, он тихонько лежал в кроватке, улыбался и пускал слюни, но за те два часа, которые Родислав провел у Лизы, умудрился три раза обкакаться. Лиза, поняв, что бывший возлюбленный не стремится возобновлять отношения, рассвирепела и с визгливыми нотками в голосе предложила отцу самому поменять испачканные подгузники, а заодно и постирать их.

– Ты так ловко прикидываешься заботливым отцом – вот и позаботься о своем сыне, – с вызовом сказала она, закидывая ногу на ногу и закуривая сигарету. – Сделай для него хоть что-нибудь, не все же одной мне корячиться. А я пока отдохну.

Родислав молча подчинился, но эксперимент ему не понравился. Он не знал, с какой стороны подойти к ребенку, как его взять, как перевернуть, как переодеть. Пока подрастали Леля и Николаша, Люба полностью оградила мужа от подобных забот, и он чаще всего видел спокойных чистеньких деток-ангелочков, любовь к которым не требовала никаких душевных и физических затрат. Перепачканные подгузники малыша вызвали у Родислава острое чувство брезгливости, и он стирал их, с трудом подавляя рвоту. «Я не хочу быть отцом этих детей, – твердил он про себя. – Они мне не нужны. Господи, зачем ты допустил, чтобы они родились?»

Его удивило, что Лиза курила в квартире, да и сама квартира выглядела еще более неухоженной и грязной, чем прежде.

– Зачем ты куришь? – недовольно спросил Родислав. – Здесь же маленькие дети. Вышла бы на лестницу, если уж так невтерпеж. И приберись, пожалуйста, у тебя не жилище, а хлев. Если тебе самой грязь не мешает, так хоть о малышах подумай.

Это было более чем неосмотрительно – Лиза немедленно разразилась длинной тирадой на тему о том, что если Родислав так хорошо знает, как растить детей, то пусть их и растит, а ее, Лизу, освободит от этой тягостной обязанности.

– Тебе наши дети не нужны?! – кричала она. – Ты нас бросил, как паршивых бездомных щенков, на помойку выкинул! Так вот имей в виду: мне эти щенки тоже не нужны. Бери их и воспитывай сам вместе со своей дорогой женой. Она же у тебя такая золотая, такая бриллиантовая, вот пусть теперь и моих детей вырастит, тем более что они на самом деле твои. Что? Не хочешь? Тогда сиди на заднице ровно и не высовывайся со своими советами, я сама как-нибудь разберусь, и детей выращу, и без тебя не пропаду.

Он слушал и изумлялся: откуда в Лизе столько злобной глупости, столько тупого оголтелого хамства? Ведь раньше ничего этого не было. Или было, но он не замечал? Не видел, не слышал?

В тот раз он оставил деньги – сто рублей – и решил, что больше никаких визитов к детям не будет. Раз в месяц принес деньги – и до свидания.

В сентябре он сказал Лизе по телефону, что собирается привезти дотацию, и спросил, когда и где она будет гулять с Денисом. Заходить в квартиру ему не хотелось. Лиза подумала немного и ответила, что через два дня собирается везти малыша в поликлинику на прививку и, если Родислав хочет быть полезным своему ребенку, он может к трем часам подъехать и отвезти их на машине. Ровно без десяти три в назначенный день Родислав сидел в машине перед подъездом дома на улице Маршала Бирюзова. В три часа Лиза не вышла. Не вышла она и в половине четвертого. Родислав запер машину и поднялся в квартиру. Ключей у него не было, он оставил связку Лизе еще в июле, когда уходил с чемоданом. На звонок долго не открывали, он нажимал кнопку снова и снова, пока не услышал за дверью тяжелые незнакомые шаги.

Ему открыл какой-то не вполне трезвый мужчина со следами привычного пьянства на испитом, но когда-то очень красивом лице.

– Лиза дома? – коротко спросил Родислав.