Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН Страница 69

Он поставил на мольберты две только что прибывшие на реставрацию картины Кройера и начал просматривать каталоги. И на старых холстах, подражая мастеру, он написал свои мотивы. Он прятался в шторах в пансионате «Брёндум», он узнавал себя в какой-нибудь складке на лбу на портрете Анны Анкере, в блике в её глазу. Ноздри ему дразнил запах жареной куропатки с натюрморта. Он заменял детали оригинала, он пробовал так и этак, пока в результате перед ним не встали три совершенно новые работы. И каждую секунду он спрашивал себя: а что бы сделал на моём месте художник? Какой цвет выбрал бы он для подмалёвка? Как он согласовал бы композицию?

Закончив, он почувствовал полное опустошение, но и не только — к нему пришла странная лёгкость. У него было такое чувство, что копившееся целый год напряжение достигло высшей точки, конденсатор разрядился. Он запер за собой дверь и пошёл пешком в Клару. Домохозяин, у кого он арендовал мастерскую, подсказал, что в том же доме, прямо над ателье, освобождается квартира, и пообещал контракт. Уже в конце лета он должен был туда переехать.

На полу лежал ворох писем, и среди них ему сразу бросился в глаза голубой конверт, проштемпелёванный в Берлине. Он пробежал письмо глазами, стоя у окна, и усталость как рукой сняло.

Он посмотрел на часы — было около семи. Если ему повезёт, он успеет в «Чёрную кошку» на вечерний сеанс. И заодно подумает, что и как ответить на письмо — письмо от человека из прошлого.

Виктор запер комнату, которую снимал на Лестмакаргатан и направился в центральный район Стокгольма, носящий имя Клара.

5

* * *

Странное всё-таки место — южные пригороды Стокгольма! С автостанции отправляются автобусы с номерами, о которых житель центра никогда и слыхом не слыхивал. Вот, например, сто девяносто второй автобус на Норсборг, временная коммуникационная линия в Хёгдален и Сведмуру. Длинные красные автопоезда с трёхзначными номерами внезапно выворачивают на скоростные шоссе, о существовании которых ты уже давно забыл. Они летят в Хюддинге, Тумбу или ещё дальше — в Сёдертелье. На площади — вавилонское смешение языков. Женщины в паранджах и юбках до пят, чернокожие молодые люди часами просиживают на парковых скамейках. Двое господ в тюрбанах играют в нарды за выставленным на улицу ресторанным столиком.

Шведы, живущие в этих районах, тоже привлекают внимание: у многих грязные гипсовые повязки на руках или на пальцах, другие передвигаются на костылях, ещё у кого-то ортопедический воротник… и у всех у них вид людей, глубоко сожалеющих о своём появлении на свет. Совсем юные девочки катят детские коляски, а их шоколадные детишки тоже, кажется, никаких иллюзий насчёт своего будущего не испытывают. Раблезианских объёмов толстухи (или толстяки?.. пол не всегда определим), пыхтя, поднимаются по склону к станции метро.

Вокруг неработающего фонтана расположился торговый центр — несчитаное число небольших магазинчиков. Особенно широко представлены лавки, торгующие сумками и чемоданами, — такое впечатление, что здесь живут кочевники. Всегда готовые к худшему, эти потомки Каина в любой момент готовы упаковать своё имущество в гонконгский чемодан на колёсах за 299 крон, купленный у Хассана в «Башмаках и чемоданах», и в мгновение ока исчезнуть. Беженцы, над которыми навис дамоклов меч высылки. Безработные и бездомные шведы… А что происходит с мобильными телефонами? Лавок, продающих телефоны и контракты к ним, как минимум втрое больше, чем нужно на первый взгляд. А может быть, это естественно, подумал Иоаким. Двенадцать человек, втиснутых в двухкомнатную живопырку в одном из самых тоскливых двенадцатиэтажных домов на Рогсведслинге, построенном по чертежам новоберлинских коробок… чего здесь ожидать? Людям нужно хоть немного личной жизни, а здесь они делят один городской телефон ещё с одиннадцатью иракскими родственниками, сбежавшими от автомобильных бомб в Багдаде, или с большой семьёй нигерийских резчиков по дереву. И тогда ты идёшь к монголу и покупаешь корейский телефон с бельгийским контрактом, сто бесплатных минут в месяц, — и всего-то за… дёшево, дёшево, очень дёшево!

Хронические безработные.

Новые шведы неясного происхождения жадно поедают ливанские сладости около пекарни.

Некоторые втихую продают кат[116].

А вот эти персидские девочки (или туркменские, или армянские) очень даже красивы, подумал Иоаким, глядя в окно ресторана. В глубине души он был ориенталистом, и ничуть этого не стеснялся. Африканки в младшей возрастной группе (лет пятнадцать — семнадцать, прикинул он), проводящие летние каникулы в южностокгольмской провинции… смотреть на них человеку без предрассудков — чистое наслаждение. Они идут своей гордой походкой «а-поноси-ка-всю-жизнь-тяжёлый-кувшин-на-голове», не обращая внимания на жестокую в своей убогости архитектуру, и болтают по мобильникам на суахили с подружками в Юрдбру и Якобсберге. Женщины в бурках… каким-то образом эта одежда добавляет им женственности, под тонкой ярко-голубой тканью голое тело угадывается легче, чем под европейской одеждой… вот они гаремным шажком чапают в супермаркет купить лакрицы, приправу к ямбалайе и копчёный пири-пири… А какой выбор пряностей! Прокатись хоть по всей зелёной линии метро из Веллингбю в Хагсетру, такого отдела пряностей не найдёшь. Красивые восточноазиатские девушки (филиппинки?) на высоких каблуках и в дешёвых платьях из «Линдекса», имеющих то неоспоримое преимущество, что яркое полдневное солнце просвечивает их насквозь, — и сразу становится ясно, что многие по случаю жары лифчики оставили дома… А может быть, ему стоит вообще пересмотреть жизненный стиль. Наверняка можно жить счастливо, будучи холостяком в Рогсведе или Рутебру…

Окно паба-ресторана «Оазис», когда-то широко известного концертами легендарной панковской группы «Эбба Грён», представляло собой отличный пункт наблюдения за жизнью на иной планете. В конце концов, прекрасное заведение для человека, снизившего планку своих кулинарных запросов на несколько тысяч процентов (по крайней мере, временно, пока не будут завершены определённые проекты). Сидишь себе на образцово неудобном дерматиновом диване образца 1973 года… Дизайнер, очевидно, собирался создать что-то напоминающее Шотландию — поломанные мишени дартса, волынки на стенах…

Слабоалкогольный напиток стоит здесь столько же, сколько чашка кофе на Стуреплане, пинта польского пива — тридцать пять крон, очень разумная цена… то же касается и болгарского белого вина, которое, по его наблюдениям, особенно популярно здесь среди здешних одиноких алкоголичек.

В автомате «Джек Вегас» белеет одна и та же запись — что-то о неизлечимом одиночестве. Слава богу, никто не включал караоке, хотя какой-то парень в гипсовом воротнике на точно таком же, как и у Иоакима, дерматиновом диванчике, похоже, готовится к выступлению, напевая что-то себе под нос. Официанты разносили огромные тарелки с откровенно вредным для здоровья содержимым, предназначенным для социальной группы номер три: помм-фри на маргарине, свиное филе со сверхжирным соусом, изображающем беарнез, куски жареного мяса размером с коровью лепёшку, да ещё с чесночным маслом… и, разумеется, пиццы, двадцать девять сортов, с добавочным сыром, всего сорок девять крон штука. Одну из таких калорийных бомб с большим аппетитом жевал Карстен Хамрелль, нетерпеливо ожидая, когда же зазвонит его мобильник.

— Жакажем ешшо шо-нибучь? — Рот его был набит предстоящими атеросклеротическими проблемами.

— Я воздержусь, — пробормотал Кунцельманн-младший, провожая взглядом африканку (эфиопка? принцесса юруба?), направляющуюся к супермаркету, пританцовывая в ритме меренге. — Здесь есть на что посмотреть…

— Ты ведёшь себя, как Свен Хедин[117], только не в Монголии, а в пригороде Стокгольма, — прожевав, заявил Хамрелль. — У меня есть приятели, которым бы твоё поведение не понравилось, Йонни…

— Меня зовут Иоаким.

— Мне больше нравится Йонни. Я рос с целым выводком Йонни, кстати, недалеко отсюда, в Хёгдалене, Сведмюре… и знаешь, это были отличные парни, с такими хоть в разведку. Мне нравятся ребята с нормальными шведскими именами. Хассан, Али… для меня это звучит чересчур уж модернистски. Не говоря уж о языке… эй, лён, шон… хрен их знает, что они там лопочут.

Две юные шведки, в мини-юбках и блузках из H&M[118], лениво переругивались у пустого фонтана. С точки зрения Иоакима, они выглядели вполне перспективно для отрасли, в которой работал Хамрелль… возможно, он здесь и рекрутировал свои «щёлки под лупой», через агентства по трудоустройству.

— Если я Свен Хедин, то ты типичный расист, — буркнул Иоаким и с удивлением заметил, что одна из девушек вцепилась приятельнице в волосы.