Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1 Страница 69

Железнодорожная станция имела таборный вид. Вся её небольшая пристанционная площадь, вытоптанная и исполосованная тележными и машинными колёсами, с ещё хорошо видными светлыми пятнами земли в засыпанных воронках, была, однако, пустынна. Весь мешочный народ сгрудился под редкими молодыми деревцами порушенной небольшой рощицы, надёжно прикрывая свой товар обмякшими от жары телами, толпился сбоку у длинного базарного прилавка, сколоченного из широких досок, где в пестряди носильных вещей изредка виднелись сельские продукты и чёрствые чёрные буханки хлеба, млел в очереди к грязному пивному ларьку, опоясанному невысохшими пятнами вылитой хмельной или ещё какой влаги и исторгающему кислые запахи на всю округу, или прятался в столовой, изредка выталкивающей в скрипучую дверь очередного несолоно хлебавшего посетителя вместе со смрадом подгоревшей капусты. Справа скопились конные повозки: телеги, две двуколки, что-то вроде пролётки, а также стояли две полуторки и знакомый мотоцикл БМВ. Само станционное здание было скроено из двух одноэтажных брусчатых домов торцами впритык, перекрыто железной некрашеной крышей и украшено широкими окнами, грязными от пыли и потёков, и большой верандой-входом, поднятой на три ступеньки от земли, с решётчатыми ограждениями. Деревянные скамьи под окнами были тесно заняты теми, кто стоически терпел солнечное пекло в обмен на относительные удобства в ожидании поезда. Ожидающих вокруг было так много, что не верилось, что всем удастся выбраться отсюда.

Варвара остановила машину поодаль, у въезда на площадь, приткнувшись к тенистой обочине под развесистыми густыми кустами бузины. Все выбрались и неловко топтались, отдавая инициативу прощания друг другу.

- Ладно, прощевайте пока. Приезжайте ещё когда, всегда рады, - начал старший, Иван Иванович. – Я пойду на базар, посмотрю что ребятам, а вы идите на станцию ждать, мы сразу уедем, работать надо. Ещё раз прощайте. Долгие проводы – лишние слёзы. Так, Варя?

А у неё и так глаза намокли.

- Ну, будь, - кивнул ей Марлен, подхватил свои вещи и заспешил за председателем, только не на базар, а к пивному ларьку. – Володька, догоняй. Я в очередь встану.

Владимир старался не глядеть в глаза Вари. Он всячески задавливал в себе возрастающую антипатию к женщине, с которой совсем недавно был близок и которая почему-то была любима Виктором, а потому теперь навязана судьбой Владимиру в спутницы, возможно даже, в жёны, если, не дай бог, захочет. Но пока всё в будущем, там видно будет, как всё устроится и притрётся, а пока надо как-то завершать эту встречу.

- До свиданья, Варя, - произнёс он как можно мягче и протянул ей руку. – Скоро вернусь, обещаю.

Она ватным движением вложила свою шершавую короткую мозолистую ладонь в его руку и застыла в ожидании, потупив глаза, в которых копились горькие холодные слёзы отвержения.

- Береги сынишку, - он отпустил её руку, повернулся, закинул мешок на плечо и пошёл к Марлену. Не оборачиваясь, он ощущал согнутой спиной её укоряющий, удерживающий взгляд и стыд и неловкость от собственной чёрствости, но ничего не мог с собой поделать, не мог побороть отчуждённости и чувства, что потом им будет трудно вдвоём. Но надо терпеть в память о друге, отдавшем ему жизнь. Когда он подошёл к Марлену и всё же обернулся, Варя была в кабине, к ней скорым шагом подходил Иван Иванович, и вот уже они, прощально посигналив, уехали и, как оказалось, навсегда.

- 12 –

Пиво было чересчур тёплым и водянистым. Марлен жадно осушил две массивные стеклянные кружки, а Владимир пригубил и тут же сплюнул от отвращения, вспомнив баварское.

- Чего плюёшься? Не нравится, что ль? Тогда отдай.

Владимир не сразу и увидел просильца, умостившегося туловищем без ног на маленькой, в обрез телу, деревянной тележке, поставленной на подшипники. Он появился за спиной из-за обрызганного угла будки и весело и нахально глядел снизу вверх, нисколько не смущаясь ни своего уродства, ни попрошайничества, к которому, похоже, привык, облюбовав это надёжное место, где сердобольные мужики никогда не откажут фронтовику-калеке. А что он - фронтовик, было видно по медалям и Красному Знамени на замызганной, в подтёках, расстёгнутой гимнастёрке с зачерневшим от грязи подворотничком, не сменяемом, очевидно, ещё с госпиталя. Мятую штатскую серую кепку он засунул за пояс, а воинскую фуражку не носил, чтобы не мешала, спадая, смотреть на людей вверх.

- Давай, - он протянул грязную руку, и Владимир осторожно отдал ему полную кружку, стараясь ненароком не прикоснуться к его пальцам.

- Будь здоров, браток, - и человеческий обрубок одним махом высосал пиво, а Марлен поспешно потянул Владимира от ларька, брезгливо и с жалостью оглядываясь на калеку.

- Могли бы и ещё пару кружек поставить пострадавшему за Родину! – с сожалением сипло крикнул им вслед уполовиненный солдат, но они, не отвечая, пряча глаза и сжав губы, уходили, чтобы не видеть первую, встреченную на мирной земле, вечную живущую память о военной мясорубке. Потом уже, повстречавши подобных не раз, притерпелись к военному горю и научились отказывать и таким, заботясь, прежде всего, о себе и близких.

Пошли к вокзалу. Только-только поднялись на крыльцо, как входная дверь резко распахнулась от удара ногой, и в её проёме возник совсем нежданный и ненужный лейтенант – тень поездного майора  смершника. Он слегка приподнял свои красивые чёрные брови и насмешливо глядел на приятелей, загораживая дверь массивным туловищем, опираясь плечом на один косяк и держась рукой за другой.

- Ба! Кого я вижу! Старые знакомые! С какой стати вы здесь, а не в Минске? Майор-то, видно, беспокоится. Зачем отстали-то, гаврики? Испугались, что ли?

Он был немного старше по возрасту и старше по званию, значительно крупнее, служил в элитарной организации и мог себе позволить снисходительно-ироничный тон с ними, людьми без места, носящими форму только потому, что пока ещё носить было нечего.

- Ничего не испужались! Мы к сестрёнке моей наведывались. Вот и вылезли. Да и соседи-то в поезде наши знают, мы им говорили, - зачастил, как оправдываясь, Марлен, шедший первым, и теперь обнажённо стоявший перед удавливающим взглядом смершника. – Теперь в Минск поедем без вылазки. А что? Нельзя?

Лейтенант-смершник отлип от дверного проёма, и сразу из-за его спины пошли люди, безропотно ожидавшие, пока ему это вздумается, и, очевидно, знавшие, с кем имеют дело, а может просто наученные бояться военных любого ранга. А тот шагнул к друзьям, убрав руки за спину, расставил ноги и закачался вперёд-назад на каблуках-носках, пуская зайчиков ярко начищенными хромовыми сапогами в мягкую гармошку.

- Ладно, поверю тебе, - снисходительно изрёк их обладатель. – От тебя пахнет хорошо, и рожа перекорёжена, как полагается после хорошего выпивона. А что дружок? Он-то чего смурной и трезвый? Не обломилось, что ли, от сестрёнки? Или обломилось, да не так? Друга-то зачем обидели? – наседал смершник на Марлена.

Он позволил себе улыбнуться одними губами, показав в узкой щели рта крупные жёлтые зубы. Владимир уже понял, что он играл с ними в какую-то свою игру, убивая время и тоску в ожидании поезда. Пусть будет так, поможем, решил он.

- Мне контузия не даёт разгуляться, - Владимир указал рукой на голову.

Допрашивающий взглянул на него мельком, будто и не слышал, и нет того, отбросил ответ-ход как непригодный для игры и снова обратился к Марлену. Они играли вдвоём, и Марлен безнадёжно пасовал от незнания сути игры и правил.

- Я на тебя тоже в обиде, - сделал свой следующий ход заводила.

- За что? – обречённо спросил партнёр.

Обиженный повременил с объяснениями, давая возможность Марлену перебрать все свои возможные прегрешения против всемогущего органа, но в голове того вертелось всё быстрее и быстрее, забивая всё остальное и распирая голову от страха, только одно – капитан.

- Ты почему меня не взял к сестрёнке? – тихо рассмеялся старший лейтенант, глядя попеременно на обоих опешивших друзей слегка подобревшими серыми навыкате глазами. Игра достигла кульминации. – Нехорошо забывать друзей.

Он уже стал им другом, а не карающей властью.

- Как теперь оправдаешься? Захватил с собой? Откупаться придётся за забывчивость. Ну?

- Найдётся, найдётся чем, обязательно найдётся, - быстро и обрадованно согласился с шантажистом Марлен.

- Вот и ладненько, - выложил свой козырь смершевец.

Он хлопнул Марлена по плечу тяжёлой рукой так, что того перекосило и телом, и лицом.

- Будем считать, что я вас здесь не видел. Пошли.

И пошёл с крыльца так, что друзьям пришлось, неловко теснясь, уступить дорогу, а потом спешить неведомо куда за его широким ходким шагом, уставясь в широкую, мерно раскачивающуюся, спину, перетянутую плечевыми ремнями, поскрипывающими при каждом шаге. Оказалось, что он вёл их к единственному пассажирскому вагону грязно-зелёного цвета, запрятанному в тупике неподалёку от станции среди раскидистых ракит с зеленеющими обломанными ветвями и вершинами, дающими тень для густой сорной травы почти по колено на бугре с ограждающим шлагбаумом и вдоль ржавых рельсов. Кусты сбегали с пологой насыпи на дорожный тупик с давно не используемыми колеями, поросшими подорожником, одуванчиком и недоразвитыми жёлтыми и синими цветами.