Надежда Васильева - По прозвищу Гуманоид Страница 7

Танцы продолжались. В круг танцующих вышла и Света. Увидел, как Рита помахала ему рукой, мол, присоединяйся. Митька уставил глаза в пол. Танцевать он не умел. Его приятель, Витька Смирнов, сейчас бы выдал. Витька ходил еще и в танцевальный кружок во Дворец творчества. Митьку к танцам не очень тянуло. Гитара вот — другое дело. Но инструмент отец в поездку взять не согласился, хоть Митька и уверял его, что всегда будет таскать гитару сам. Тут Риту пригласил танцевать какой-то парень. И так уверенно обхватил за талию. Вот наглец! Митьку аж в пот бросило. Он выскочил на крыльцо ресторана. В ореховой роще летали светлячки. Если идти быстро, то ощущение такое, словно из глаз летят искры. Митька наклонился, поднял гнилушку со светящимся червячком и, зажав его в руке, пошел к ресторану. Рита и Света стояли на крыльце.

— Девчонки! Хотите, что-то покажу? — поманив их пальцем, прошептал Митька. Девушки переглянулись и подошли. Митька разжал ладонь. Но светлячок не светился. И девушки увидели в руке только трухлявую зеленую гнилушку. Света захохотала и отошла.

— Рита! Не уходи. Он сейчас засветится. Вот увидишь!

Рита, улыбаясь, смотрела на него. Надо было что-то говорить. Губы зашевелились, но голоса своего не узнал — будто из трубы:

— Ты когда-нибудь купалась ночью? Пойдем, сходим к морю.

Она растерялась, оглянулась на окна ресторана. Ее родители танцевали. А вон и шевелюра отца — нашептывает что-то на ухо своей рыжей.

Митька решительно взял Риту за руку.

— Пойдем! Мы быстро вернемся!

Пляж был закрыт. До пирса далеко. Но он не был бы Митькой, если бы не знал заветной лазейки. Про лазейку рассказал ему Званэк.

Море сонно дышало теплом и водорослями. Небо полосовали вороватые лучи сторожевого прожектора. Они разделись и, взявшись за руки, вошли в воду. Какая у девчонок нежная кожа. А у него от гитары кончики пальцев левой руки все в твердых мозолях. От морской воды кожа сходила с пальцев рваными пластами. Митька постоянно рвал их зубами. На Рите был закрытый купальник. Она собрала волосы под заколку. Волны облизывали ее худенькую фигурку. Рита смешно повизгивала, как маленький дедов Шарик. Пес повизгивал точно так же, когда Митька с разбегу бросался в озеро, оставляя его на берегу.

— Не бойся, ложись мне на руку, — предложил Митька и вытянул в сторону свою тонкую руку.

— Только ты меня не отпускай, ладно? — боязливо попросила Рита.

— Ну что ты! Ты со мной ничего не бойся.

— Ой, как здорово! — двумя руками держалась за его руку Рита и громко бултыхала ногами. Ее волосы щекотали ему плечо. И от них шел запах парного молока.

А когда вышли на берег, он деловито предложил:

— Ты выжми купальник, я отвернусь.

Потом она мыла ноги и одевала босоножки. И снова держалась за его руку. И он, окончательно осмелев, осторожно накрыл ее руку своей.

— Пообещай, что приедешь в Петрозаводск?

— Когда?

— Когда сможешь. Кстати, вы когда уезжаете?

— Завтра утром.

— Завтра?! — съежился Митька, будто за шиворот ему засунули что-то противное и скользкое. И все-таки жизнь устроена по законам подлости! Почему ни через два, ни через три дня, а именно «завтра», «с утра»? И больше уже ни о чем не хотелось говорить. Словно кто до капли высосал все силы.

— Рита! — раздался с крыльца ресторана голос Светы. — Иди скорее! Мы уходим в гостиницу.

Рита торопливо дернулась вперед.

— Я пойду, ладно? Спасибо тебе, — и чмокнула Митьку в щеку.

Митька обалдело застыл на месте. Мысли куда-то попрятались. И только одна напряженно сверлила душу: «Завтра! Завтра! Завтра!»

Не обнаружив Митьку в номере, отец «заметал икру». И как только Митька открыл в номер дверь, на него тут же обрушилось:

— Тебя где черти носят, козел ты безбородый! Все ищешь приключений? Один раз морду начистили — мало показалось?

Отец подскочил к Митьке и хотел, было, уже смазать ему по затылку, но Митька так выглянул на него, что отец опешил, и замахнувшаяся рука медленно опустилась вниз. Хлесткие «эпитеты» застряли в горле. А Митька, не спеша, словно боясь расплескать решимость и достоинство, пошел в ванную. Взглянул на себя в зеркало и сам удивился. На него смотрел не Митька, а совсем взрослый мужчина. Таким Митька себе понравился. И даже подмигнул этому зеркальному отражению. Так держать! Митька и раньше никогда не вступал в словесную перепалку с отцом, когда тот сотрясал воздух неблагозвучными словосочетаниями в его адрес. Этому научил его дед. «Цени свои слова, Митька, — говорил дед. — И знай, умные люди в основном разговаривают глазами. Язык человеческого взгляда понимают все». Правда, раньше в Митькином молчании все равно проскальзывал какой-то страх. А сейчас… Страха не было и в помине. И взгляд его в зеркальном отражении был таким же спокойным и полным достоинства, как у Ритиного папы. И снова защемило где-то у самого сердца: после завтрака Рита уезжает.

В тот вечер отец никуда не пошел. На телефонные домогательства Бегемота раздраженно отвечал, что у него болит голова и, мол, все уговоры напрасны. Но дело было не в голове, Митька был уверен в этом на все сто. Разобрав постель, Митька накрылся одеялом с головой, хоть в комнате и без того стояла духота. Как только отец угомонился, Митька предался фантазиям. Он снова ощутил море, почувствовал на своей руке Риту. Волны пенными губами целовали ее почти невесомое тело, а белокурый завиток ластился к Митькиному плечу. И от этого все тело наливалось каким-то напряжением. И всю ночь снился сон, о котором он не смог бы рассказать ни одной душе на свете, даже деду.

Перед завтраком он старательно вывел на бумаге номер своего телефона и адрес электронной почты. Женских имен в адресной книге его почты еще не было.

Рита подошла к нему сама. Увидев ее, Митька резко отодвинул стул в сторону и, не глядя на отца, во рту у которого застыл бутерброд с ветчиной, вышел за Ритой во двор, под шезлонги, где они когда-то сидели на качающейся скамейке около лягушатника. Вот уж прав был дед, когда говорил, что у каждого человека есть свои памятные места. Место, на котором произошло неприятное событие, все стараются обойти стороной, потому как над этим местом долгое время витает жуткий дух тех неприятностей. И наоборот. Эта качающаяся на цепях скамейка была теперь для Митьки такой родной, что ему становилось не по себе, когда на нее садились другие люди. И хоть скамейка была не его собственностью, всякий раз, когда он смотрел в её сторону, мир менял свои краски и привычные очертания, как это было тогда, когда они качались на ней вместе с Ритой.

— Знаешь, ты очень хороший! Я еще никогда не встречала такого…

Митька смотрел на Риту, склонив голову набок. И улыбка у него была совсем взрослой — лишь губы чуть-чуть дрогнули в уголках. Зато во всю светились глаза. Он смотрел на Риту прямо и безо всякого стеснения. И плевать ему было на Бегемота, который поджидая отца, курил на крыльце ресторана и многозначительно закатывал глаза к небу. Рита отвела взгляд первой и, отчего-то покраснев, провела пальцем по его руке.

— Я приеду. Я обещаю. И мы обязательно поедем к твоему дедушке. Ладно? Только ты пиши! — И снова, как тогда на море, поцеловала его в щеку. Бегемот чуть не свалился с крыльца. Надо было видеть его масляную рожу. А Митьке вдруг стало трудно дышать, словно во всей Вселенной разом перекрыли кислород. Хоть кричи! Такого с ним еще не бывало.

В этот день на море Митька не ходил. Лежал поверх покрывала на постели целый день. И даже не пошел на обед. Слава Богу, что отец набрался ума и не донимал его своими дурацкими вопросами. К вечеру на душе у Митьки сделалось и вовсе погано, и слезы были близко-близко. Все вдруг померкло, стало неинтересным, хоть волком вой. И даже цикады не успокаивали, а еще больше бередили душу. Их стрекотание только усиливало Митькину хандру. И снова захотелось в деревню к деду.

На другой день солнце светило так же ярко, как и все эти две недели, а Митьке казалось, что в природе что-то произошло. Словно все увидел под другим ракурсом. Бывает так. Смотришь на одну и ту же поляну, с разных сторон и — не узнаешь. Море было все таким же теплым и вальяжным, но долго находиться в воде не хотелось. И это «не хотелось» со всех сторон обложило Митьку. Куда ни кинет взгляд — все тускло. И даже когда Званэк пригласил его на концерт знаменитого на весь мир иллюзиониста мистера Сенько, особых восторгов это у Митьки не вызвало. Что только ни творил с толпой этот могучий турок, Митька смотрел на все, как сквозь шоры. И даже тогда, когда мистер Сенько на глазах у всего зала снял со своих плеч бритую голову и поместил ее под мышку, продолжая при этом спокойно расхаживать по сцене, Митькина физиономия не вытянулась, и рот не открылся, как у всех остальных зрителей.

— Неинтересно? — спросил у Митьки Званэк после концерта. Митька неопределенно пожал плечами.