Милан Фюшт - История моей жены Страница 7

Но на сей раз уперлись в полный тупик. Пришлось возвращаться домой несолоно хлебавши. А поскольку жена мне давно все уши прожужжала, отчего, мол, я не брошу свои просмоленные корыта (так называла она грузовые суда) и не присмотрю службу поприличнее (должно быть, ей хотелось видеть мужа капитаном какой-нибудь роскошной яхты), решил я написать своему давнему приятелю в Лондон. Александер Кодор, грек от рождения, тоже знал, почем сотня гребешков, но познакомились мы в то время, когда дела его пошли в гору. Теперь-то он и вовсе разбогател. Во второй раз мы встретились с ним в Италии, он обнял меня и, напыжась от гордости, заявил: «Перед тобой — владыка морей!» И смотрит мне в глаза этак, со значением.

Тут Кодор прихвастнул, конечно: какое там «владыка морей» — главный акционер морской страховой компании, всего-навсего. Но и это, скажу я вам, немало. Ведь помимо того приятель мой был делец преловкий, никакими средствами не гнушался и помощь оказать мог, стоило ему только захотеть. В данном случае он и помог мне, ничего не скажешь, расстарался. Вскорости после того, как я к нему обратился, той же самой осенью сделался я капитаном премиленького суденышка: красивого, стройного — загляденье, будто прелестная барышня или торт именинный, прямо уж и не знаю, с чем еще сравнить! Нигде ни царапинки, а меж тем уже восемь лет на плаву, и хотя водоизмещением под пять тысяч тонн, а быстроходное, и на средиземно-морские рейсы рассчитано. «Дафна» оно называлось. Эксплуатировали его тоже с умом. После войны его приобрела некая международная компания; капитал невелик, но владельцы сообразили приспособить пароход для дешевых рейсов, как прогулочное судно. Тогда это было еще в новинку, да и необходимость аккурат возникла: народ прямо-таки рвался на Святую Землю. Денег после войны у людей было мало, а попутешествовать хотелось, так что затея пришлась как нельзя кстати. Судно наскоро переоборудовали (прежде его использовали для перевозки южных фруктов и вин) и раструбили на весь свет, средств не пожалели. Народу объявилось всякого: и богомольцы, паломники даже из Америки, и любители поразвлечься — словом, компания разношерстная, но интересная. С фрахтом также не было никаких забот (туристы туристами, но кое-какие грузы мы тоже перевозили), ну а уж что касается прокладки курса, то там я могу водить суда хоть вслепую, настолько хорошо ориентируюсь в тех водах, и береговую линию знаю, как свои пять пальцев. Жалованье мне тоже положили хорошее — казалось бы, не к чему придраться, только вот чувствовал я, что удача от меня отвернулась. С тех пор как оставил я грузовое судоходство, все у меня теперь пойдет наперекосяк — ничего я не мог поделать с этим ощущением. В первом же плавании выявились кое-какие неполадки, но все это можно было пережить. А вот второе путешествие оказалось из рук вон скверным: милях в ста от Александрии в трюме вспыхнул пожар. Случилось это примерно в полночь.

Позволю себе рассказать поподробнее, хотя бы для того, чтобы облегчить душу. Происшествие это по сей день гложет меня и, похоже, не отпустит, покуда я жив. К тому же, по моей прикидке, именно с того самого дня судьба моя повернулась к худшему. А случившаяся беда многое для меня прояснила: я превратился в человека, утратившего почву под ногами. Однако не станем забегать вперед.

Начну с того, что обычно я всегда крепко и хорошо сплю, снов у меня почти не бывает, разве что очень редко. (Я даже не знал, как отвечать психоаналитику на его вопросы. Сны снятся? Да нет, не снятся.) А на пароходике том мне почему-то не спалось. Может, из-за того, что я тревожился, все беспокоился за него. Да и рассеянный был какой-то… Ну да неважно. Короче говоря, весь в поту метался я той ночью, а на сердце давила тяжесть. Спать, правда, спал, но самочувствие было прескверное. Даже обрадовался, что меня будят. Спросонок подумалось, что пора заступать на вахту, а я любил ночные вахты, особенно если вокруг тьма, хоть глаз коли: тогда ни на что другое не отвлекаешься, знай себе работаешь, как машина. Оно и лучше — думать некогда.

В общем, стучит в дверь каюты офицер и докладывает:

— Горим, капитан!

— Быть того не может!

В действительности же я мигом смекнул, что к чему. Сам поражаюсь своей способности реагировать мгновенно.

— Перекрыть доступ воздуха! — кричу на всякий случай. По опыту знаю, что хлопок, шерсть и прочий подобный груз может тлеть подобно древесному углю, то есть перегреваться без возгорания. Таким образом можно выиграть время, а это главное.

— Никого не будить, пока нет надобности! — крикнул я вслед офицеру и набросил шинель, потому как ночь выдалась холодная.

Нет, сколько ни пытайся, мне не под силу описать события той ночи. Когда я вышел на палубу, пароходик наш шипел, как скопище змей, то есть помпы уже работали вовсю. Но в остальном на судне царила тишина, только в носовой части слышался топот ног и разливалось свечение — из ничего, из ниоткуда, словно кто-то подавал световой сигнал призракам.

И вот уже нос корабля постепенно задымился. Тонкие струйки дыма пробивались сквозь щели в обшивке плавно и спокойно, покуда их не подхватывали верхние потоки воздуха, ведь судно шло на всех парах.

Доводилось мне и прежде бывать в переделках, даже два раза. Однажды во время короткого плавания между Китаем и Японией мы сели на мель. Голландский трехмачтовик «Сламат» был доверху гружен рисом. И мы два дня и две ночи без роздыха ссыпали высокосортный рис в море, но сняться с мели все никак не удавалось, хотя лишенное груза судно, того гляди, было готово опрокинуться: уж очень неудобно оно застряло в песке — бортом. А в другой раз — перед самым Триестом тоже вспыхнул пожар. Но тогда мы в последний момент успели добраться до гавани: бушевало такое пекло, что мозги плавились. Словом, довелось мне попотеть в жизни, но кошмара, какой выпал на мою долю той ночью, не упомню.

Беда в том, что я никак не мог собраться с духом, особенно вначале. Словно бы совсем разум утратил перед лицом обрушившегося на нас несчастья, голова начисто отказывалась соображать — что хочешь, то и делай. Взошел на мостик, сбежал вниз, где огонь полыхал, и давай приказы раздавать, один другому поперечь. Вот, к примеру, командуешь: «Полный вперед!» Оно бы и верно, скорость не повредит, но ты следом тотчас и напустишься, почему, дескать, не поддали жару к грузовому отсеку, чтоб огонь притушить… Словом, орал и бесновался, хотя тут и толковать нечего: ежели корабль должен держать скорость, решения глупее этого не придумаешь. Ведь наипервейшее условие, чтоб котлы работали в полную силу. А меня прямо-таки распирало от ярости, чуть за грудки не схватил механика. Старший помощник на меня во все глаза уставился, мне же и взгляд его не по нраву. Да и озлился я на него, потому как в нем видел причину всех несчастий, а не в собственной дури да умопомрачении.

По счастью, хоть с пассажирами забот не было — с теми, кто между палубами располагался (конструкция давала такую возможность): подхватили свое барахлишко и — марш наверх: бледные, что твои каторжники, зато шагали не пикнув и в образцовом порядке. Не могу не упомянуть здесь об этом, потому как стойкость бедного люда потрясает. Эти люди суровы и неколебимы, свыклись с жизненными невзгодами, опасностями и ударами, кои прочая часть человечества воспринимает как незаслуженные да несправедливые. Нет уж, моему сердцу бедняки милей. Впрочем, сейчас речь о другом.

Понапрасну открывал я одну за другой забитые трубы — хоть бы полыхнуло где, тогда можно бы сообразить, где он, очаг возгорания, — но тщетно: отовсюду валил густой, черный дым, точно ощерившийся зверь. Видимости — никакой, правда, и лампы внизу все до одной погасли, да и от фонарей ручных в таких случаях толку никакого, и все-таки матросы стояли как вкопанные, насмерть. Задыхаясь, с хрипом силились ухватить хоть глоток воздуха из вентиляционных отверстий. Судно захлебывалось водою и плавилось в огне.

Все мои усилия сводились к тому, чтобы, как можно скорей, отгородить грузовой отсек, поэтому все, что попадалось под руку, велел сбрасывать в море. Я всегда досконально знаю все про свой груз — какой он формы, размера, где размещается, главная забота моя поддерживать баланс, а потому не экономил на канатах да талях, так что и от меня какой-никакой прок был. Да и в голове постепенно начало проясняться — стоит ли вдаваться в подробности? В результате из переднего отсека вскоре повалил уже не столько дым, сколько пар.

К этому моменту засуетились и наши пассажиры из благородных.

— Что стряслось, капитан? Отчего это у вас тут такая жарища? — посыпались отовсюду вопросы, словно мозги у людей пошли наперекосяк или же не хотелось верить собственным глазам.

— Пожар! Горим! — вскрикнул кто-то на трапе, и кого-то осенило ударить в колокол.

— Этого еще не хватало! — Тут-то уж я окончательно пришел в себя.