Александр Васинский - Сады Приапа, или Необыкновенная история величайшего любовника века Страница 7

Уд застыл, переваривая услышанное, а Юджин оглядел Уда и бросил ему, как дефективному: «Вы Дермонтова-то читали?»

«Надо же, наградил Бог человека таким талантом», — мелькнуло у Уда, но додумать эту собственную мысль ему Юджин тогда не дал.

— Я буду считывать вашу мысль прямо с вашего мозга, возвращая ее в виде знакомого вам сурдотекста. Вы его видите — я ведь спрятался, но не от вас, а от всех — и воспроизводите вслух, с трибуны, если мы где-то в клубе, или в эфир, если мы на телевидении. Усвоили? — Он перевел дух. — Я, босс, действую только как переводчик. Переводчик со скрытого языка ваших мыслей на открытый для всех язык вашей публичной речи.

Мужчины, они — желудки,Мы же их еда.Проголодаются — едят.Объевшись же — рыгают.У. Шекспир. Отелло

Когда банкетный зал Дома актера уже кипел блестящей тусовкой, где знаменитости, громкие имена, а также неизвестно кто, но с узнаваемыми лицами роились в прихожей, у зеркал, в интеллигентном отдалении от ломившихся столов и настраивавшего свои инструменты оркестра, где — страшно сказать — кишащую обезличенную толпу составляли прославленные индивидуумы, уникумы нашей художественной и интеллектуальной элиты, — когда все гудело, смеялось, пожимало обнаженными плечами, шелестело, обмахивалось воззванием ВТО к бизнесменам и меценатам России, всплескивало руками, лоснилось черными фраками и т. д., и т. п., — в эти минуты Юджин Манкин открывал под потолком окошко люка кинобудки и усаживался поудобнее и под таким углом, чтобы быть видимым только одному человеку с места почетных гостей.

Главный распорядитель вечера, он же главный режиссер одного модного театра, сделал жест, чтобы все утихомирились, и произнес маленький спич о «бизнесменах нового типа, продолжающих лучшие традиции Мамонтова, Морозова, Щукина, Третьякова» и т. д. Слушали не очень, рассматривая яства и предвкушая большой длинный ужин. Распорядитель напомнил присутствующим, что господин Кичхоков взялся спонсировать постановку в московских театрах всех пьес Ибсена в течение года, который ООН провозглашает как год великого норвежского драматурга. Жидковато похлопали, после чего учредитель предоставил слово Уду. Многие запомнили его бесцветное выступление в прошлом, поэтому Юджин, набрасывая речь, настаивал, чтобы босс выучил первую фразу наизусть и произнес бы ее, не глядя в условленное место кинобудки, а обводя взглядом всех присутствующих, особенно актрис. Первую фразу Уд произнес так, как учил Юджин.

— Дамы и господа, — сказал он. — Я знаю, что в России не любят богатых людей.

Внимание было завоевано. Потом Уд, надев дымчатые очки, озвучил изобретательные пассажи своего спичрайтера насчет того, что деньги для подлинного бизнесмена не являются самоцелью, но, будучи вложенными в духовное и художественное достояние нации, становятся самодостаточной ценностью. Уд не упомнил всего, что он говорил, но он держал в уме, что вся его речь как бы сопровождалась легким шелестом поощрительных и удивленных хлопков. Шелестели, конечно, женщины.

А потом был банкет, описывать который по части яств опасно, безнравственно и художественно несостоятельно. Как ни опиши тушеных голубей враспластку или большую королевскую креветку, брюшко которой, полускрытое ворсинками, осыпано бисеринками розовато-белесых икринок (о, как они, лопаясь на языке и зубах, орошают нёбо брызгами острого соленого сока!) — как, говорю, ни опиши эти блюда, а заменить самих этих блюд даже самые мастерские описания не могут, а значит, для читателя здесь выйдет подлая органолептическая пытка. Поэтому ограничусь общей картиной торжества. Многие, конечно, подходили к Уду пожать руку. И он протягивал им ее, и все чувствовали, как по их ладони слегка скребет какая-то шершавая выпуклость на тыльной стороне ладони спонсора. Уд всегда в этот момент смотрел прямо в глаза человеку, любуясь его недоумением и последующим проблеском догадки. Уд явно гордился производимым эффектом, потому что руки людей напарывались, конечно, не на какую-нибудь тривиальную мозоль. Им давали соприкоснуться с настоящим бугром Венеры. И не было для Уда минуты более приятной за все торжество.

На его бугор напоролась, правда, ничего не поняв и не испытав, молоденькая репортерка, пишущая на темы искусства, культуры, меценатства и т. п.

— Ты кого представляешь? — спросил он ее.

— В смысле органа?

— Ну да.

— Я себя представляю, — ехидно ответила очень хорошенькая журналистка и отошла к какой-то знаменитости. Лапиков через пять минут доложил, что она обслуживает канал ТВ-6.

Мало-помалу алкоголь делал свое дело (выпивка была тоже от его фирмы, и ее выставили не скупясь), нестройный шум усилился, оркестр грянул Глена Миллера, в дальний угол залы, мимо камина, народ двинул на танцевальный пятачок, где под вращающимся зеркальным шаром и во вспышках проблескового прожектора дергались — вырываясь на миг из мрака и снова в него погружаясь и снова пульсируя на грани белого света и мглы — слитные головы мужчин и женщин, голые белые плечи, застывшие губы, банты на шиньонах, бликующие лысины, безумные подъятые вверх глаза… Стрельчато, игольчато стреляли по залу и по лицам блики зеркального шара, запечатлевая в мимолетном промельке тех, кто, оставшись за столами, ел и пил или стыло смотрел на танцующих. Про самих же танцующих близ проблескового прожектора можно было сказать словами Йетса: там танцора нельзя было отличить от самого танца.

— Смотри, как он на тебя пялится, — шепнул главный режиссер примадонне своего модного театра.

Принюхайтесь к вину,К весенней течке сучьей!Артюр Рембо. Парижские оргии

— Боже, что ему надо? — Примадонна, ее звали Юлия, заслуженная, популярная ведущая и пр., была, кроме всего прочего, держательницей вечернего питейного заведения, которое устроила в помещении театра на правах арендатора с согласия коллектива, дирекции и главного режиссера. Главный режиссер был сокомпаньоном Юлии. Она инстинктивно поправила высокую прическу, вслух сказала: — Уж не собирается ли он всучить нам свои напитки?

— Почему «всучить»?! Это сносные лицензированные напитки. Ликеры очень даже ничего, а скидки… Но! Неужели ты не понимаешь, что деловая пялка не отличается такой пылкостью.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Ты же разумная женщина.

— Боже мой, какой же ты циник!

Режиссер — глаза его смеялись — заговорил сквозь стиснутые зубы, чтобы их не услышали:

— Если бы он пялился на меня, я бы оказался на твоем месте.

— Мерзавец! — Она смягчилась, с простившей улыбкой взяла его за руку. — Он, между прочим, ничего.

— Хорошо говорит…

— Он мне знаешь, кого-то безумно напоминает, но никак…

— Подожди, если подвернется повод, скажи, что декорации для спектакля мы заказали английскому художнику и смета немного…

Тут к ним подошел сатирик, шьющийся на всех презентациях, и они замолчали. Сатирик считал, что его должны почитать всегда и в любом виде, даже когда он молчит и не выдает перлы, поэтому, уязвленный равнодушием к себе, он пожал плечами и отошел, не проронив ни слова. Актриса снова смотрела в сторону Уда.

— А что у него с головой? Она как-то пунцовеет у него…

— Там все нормально, дорогая. Я знаю. У него каким-то флейтистом работает наш бывший актер. Он рассказывал, что…

— Не забывай, я мать двоих детей, я не могу себе позволить, если он какой-нибудь извращенец.

— Тихо, тихо, — перебил ее, теряя терпение, сокомпаньон. — Не бойся. Он свято относится к женщинам.

— Это как? Не пристает, что ль?

Режиссер посмотрел на нее медленно и умно.

— Ну ты что?.. Наоборот…

И подтолкнул ее в направлении магната.

На той стороне Лапиков и Юджин тоже были заняты будущим альковным приключением шефа. Им было не впервой готовить мероприятие, очень и очень непростое, если учитывать некоторые сексуальные особенности Уда Кичхокова.

Половой орган так уродлив, что род человеческий давно

прекратился бы, если б люди не впадали в состояние одержимости.

Уд стоял перед зеркалом и наблюдал, как примадонна направилась в его сторону. Он снова оглядел себя сквозь дымчатые очки, потеребил шейный платок, чуть взбив его, как взбивают волосы, провел рукой по темени, проверив, все ли в порядке. Он ощутил, как оживший бугор Венеры слегка карябнул белую плотную материю лейкопластыря. Сегодня он был доволен своей внешностью, но, главным образом, ему льстил успех его спича у женщин.

Примадонну, однако, по дороге к нему (а Уд не сомневался, что к нему) перехватил тот юморист-сатирик и что-то ей говорил, говорил… Наконец, он от нее отошел к подносу с шампанским.