Эрленд Лу - Фвонк Страница 7

Мужчина смотрит на Фвонка, и можно подумать, что ему легче на душе оттого, что его разоблачили.

«Я с самого начала говорил, что идея с накладной бородой идиотская и что работать она не будет, как оно и вышло, но разве кто-нибудь слушает? Устроили театр. Чем они думают?» Он покачал головой.

«Не такая уж и плохая идея, — отвечает Фвонк, — просто приклеенная борода требует особого к себе внимания, плюс тебе надо научиться чесать ее аккуратно».

Мужчина кивает.

«Мне пора, сбегаю поспать хоть пару часов», — говорит он.

«Как мне тебя называть? — спрашивает Фвонк. — Как ни крути, я должен как-то тебя называть».

«Ну да, — говорит жилец и задумывается в нерешительности. — Что-то ничего на ум не приходит, — тянет он, — так что зови меня Йенс[4], — заканчивает он. — Но только не говори никому, что я сейчас здесь или что я иногда тут бываю, никому, сам понимаешь, будь другом, пообещай мне это».

«Само собой, — говорит Фвонк. — Еще не хватало!»

«Чтоб тебя прирезали десять раз, если обманешь, да?» — спрашивает жилец.

«Да хоть двенадцать, — отвечает Фвонк, — даже пятнадцать такого случая ради».

«Десяти хватит», — говорит Йенс.

43) Премьер-министр на постое. Вот ровно этого не хватало. Брюхатым такая диспозиция вряд ли понравится. Фвонку важно производить впечатление человека, который завязал с сомнительным прошлым, а эта новая история льет воду на старую мельницу, и не обойдется без накладок, и брюхатые потеряют покой и сон и станут следить за ним еще пристальнее. Фвонк не мог заснуть несколько часов, лежал с открытыми глазами, руки на одеяле, освещенный лишь узкой лунной дорожкой внизу большого черного окна, и был похож на жалкого и одинокого героя мультика.

44) На следующий день Фвонк прочел в газете о бывшем главе водоснабжения сельского района, который был тот еще ходок по денежной части и тем самым вывел экономическую неверность и разложение нравов на совершенно другие высоты. То, что он вытворял, было цинично, бестактно, поговаривают о фальшивых контрактах, о десятках машин и объектов недвижимости в стране и за границей, и все это настолько масштабно и продуманно, что у Фвонка как будто светлеет на душе. Я не один такой выродок, думает он, я просто не доложил о том, что происходило у меня под носом, но сам инициативы не проявлял, другие зашли гораздо дальше, а я по сравнению с ними — ноль без палочки, мелкая рыбешка, утянутая в вечный Ниагарский водопад падения нравов.

45) Однажды Фвонк сидел в кресле у окна, рисуя, когда Йенс, без бороды и в сопровождении душевно не очень близких ему остальных двоих, вернулся с лыжной прогулки. Йенс поднял глаза, увидел в окне Фвонка и кивнул, Фвонк радостно закивал в ответ и, от полноты чувств, как-то незаметно раззадорился. Я здороваюсь с премьер-министром, ага, съели, у нас с ним особые отношения, ничтожный я и всесильный он! Загудели трубы. Твоя воля, теперь они моются в душе, опять, распереживался Фвонк, немедленно переоделся в тренировочную форму и пробежал на лыжах 37,4 километра. Обычно такая дистанция напрочь отбивает у него задумчивость, но сегодня он думает весь день, и вечер, и ночь, и по большей части весь следующий день и всю следующую неделю, из-за чего снова срывается визит в Институт физкультуры, к врачу и в соцзащиту. Разложившаяся нравственность нашептывает ему в оба уха, будто он ни на что не годен, долбит его этими словами, как бревно под корыто; каждый день исчезает несколько кубических сантиметров Фвонка.

46) Фвонк не касался в Обществе ходьбы ни финансов, ни учета членов, он не жухал с цифрами, это факт, он перепроверял его сотни раз. Но вопрос в том, на сколько уровней вниз простирается ответственность начальника, где граница? Он же понимал, что в обществе обделываются темные делишки, об этом шептались по углам, и шепоток иногда настигал Фвонка, он не может этого отрицать, и он ничего не предпринял, не сообщил, не предупредил, хотя и мог, но — не предупредил. Он много раз думал потом, как это было бы здорово — забить тревогу, это было бы нелояльно к команде, но он сохранил бы свой путь чистым и был бы вознагражден, он бы пошел на повышение, получил, возможно, работу на самом верху, но… так не вышло. Другой, вернее, другая взяла на себя тяжелый труд раскрыть всем глаза на правду. Тревогу — конечно же — подняла брюхатая. Она увидела, что творится, и сообщила куда надо, видимо, не в силах жить с этим, слишком нечистым для нее. Она разоблачила мухлевщиков, принять постепенно установившуюся практику оказалось выше ее сил, она не смогла встроиться в эту систему, а Фвонк смог, к несчастью, и научился мириться с тем, к чему должен был быть непримирим, теперь он об этом жалеет.

47) Поздно вечером в пятницу в дверь снова звонят. Фвонк дергается в любимом кресле и капает красным вином на брючину. Часа два назад он слышал, как открылись ворота и въехала машина, но дальше все было тихо, и Фвонк, грешным делом, решил, что жильцы спят. На пороге стоит Йенс.

«Привет», — шепчет он.

«Привет».

«Хорошо бы нам потише, потому что эти двое, ну, в подвале, ну, которые мне не то чтобы именно друзья, не знают, что я ушел».

«Хорошо», — тоже шепчет Фвонк.

«А у нас есть еще детокс-чай?»

«Есть. И красное вино есть».

«Красное вино, говоришь?»

«Да».

«Вино лучше чая. Честно говоря, я не очень чай люблю».

«А зачем тогда попросил?»

«Не знаю. У меня такой период в жизни, когда я все время чего-то не знаю. Это очень печально, и меня это очень раздражает и злит. Раньше я знал все. Я почти не встречал людей, чтобы знали столько же, сколько знал я. Раньше».

48) Они идут в гостиную, Фвонк суетливо убирает газеты и несколько пар грязных носков со стула Агнес. У него завелась неприглядная привычка: вернувшись с лыжной пробежки, он садится на свой стул, отдышиваясь, стягивает с себя взмокшую форму и непременно швыряет потные носки на стул Агнес. Мелочно, конечно, но ритуал устоялся, потому что Агнес лопнула бы от злости при виде прелых носков на своем стуле, по какой причине Фвонк никак не может отказать себе в этом удовольствии, а Агнес не в силах ему помешать, тем более что она и не догадывается о происходящем, так что это личная, маленькая сиротская радость Фвонка, но в его жизни радостей не то чтобы ложкой хлебать, привередничать не приходится, радуемся, чему можем, однако сию секунду носки отправляются под диван, а газеты довольно варварски запихиваются в лоток с дровами. Йенса эти маневры не смущают, он как будто бы впитывает в себя комнату, вбирает ее, так сказать, и с видимым любопытством рассматривает фотографии на стене за пианино, то ли правда заинтересовавшись, то ли чтобы сделать приятное хозяину, другой вариант — чтобы в корне пресечь любые мысли о том, будто бы он считает себя лучше или значительнее простых людей вроде Фвонка.

49) «Славная девчушка», — говорит Йенс, кивая на фотографию, сделанную во время пешего похода по Гайрангеру лет десять-двенадцать назад. Девочка улыбается на фоне страшно белых цветущих яблонь.

«Это дочка?»

«Да».

«Как ее зовут?»

«Тереза».

«Милая».

«Да, на это ее хватает».

Йенс замолкает, просчитывая, что значит такой ответ.

«А на что ее не хватает?»

«Ни на что, да нет, она вполне хорошая, просто она… да нет, в общем, она хорошая».

«А занимается она чем?»

«Хочет стать переводчиком с языка животных».

«Переводчиком с языка животных?»

«Она считает, что может разговаривать с животными, особенно с собаками, что у нее такой особый дар».

«Тогда понятно. Понимаю».

«Вряд ли, но это не важно. Лучше сменим тему».

«Я стремлюсь понимать. Мне кажется, человек должен понимать, во всяком случае стараться. Значит, твоя дочь разговаривает с собаками?»

«Так она говорит».

«А о чем она с ними разговаривает?»

«Насколько я в курсе, с ними можно говорить о чем угодно».

«Но речевой, вернее, коммуникативный поток, или как это назвать, идет от животного к человеку и обратно, то есть в две стороны, или в основном от человека к зверю?»

«По-моему скорее последнее, но это мое частное предположение».

Йенс кивает, очевидно, и он того же мнения.

«Но дочка уверяет, будто слышит или как минимум различает, что звери отвечают человеку».

«Это как-то не совсем понятно для меня», — говорит Йенс.

«Да уж», — соглашается Фвонк.

«Но она милая».

«Очень даже».

50) Ни с того ни с сего, когда они по-прежнему стоят перед фотографией дочки Фвонка, Йенс вдруг заявляет:

«Мне кажется, нам глупо ломать комедию друг перед другом».

Фвонк напрягает спину и таращится на Йенса, не вполне понимая, куда тот метит.

«Я только тем и занят», — поясняет Йенс.

51) «Можешь назвать мне хоть одного человека в этой стране, у кого власти больше, чем у меня?»