Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза Страница 7

— Понятно, что с вашей точки зрения все это не особо приятно. Но стоит ли принимать всерьез пьяные разговоры, а? Сейчас Япония мирная страна, и вы, и мы — все дружно живем вместе.

— Мы не живем дружно вместе. Японцы постоянно относятся к нам, как к чему-то грязному, они презирают и ненавидят корейцев!

— Но ко мне это совершенно не относится, — господин средних лет, словно желая подтвердить свою чистоту и порядочность, приосанился. Это выглядело несколько комично. Студенты, уже давно наблюдавшие перепалку Хвана с соседями, шипели, как разъяренные кобры:

— Ишь, разбежался! А не отвалить ли тебе по-быстрому на свою вонючую родину, да без всяких претензий? Чтоб в чужой стране еще и права качать!..

Высокомерным жестом мальчишка поднес к тонким коварным губам рюмку, пригнул голову и, метнув взгляд в нашу сторону, самодовольно развалился на стуле. Его напарник поддакнул:

— Слышал, что тебе мой приятель сказал? Вот и вали. А если дерьмовые претензии есть, так мы с тобой всегда поговорить готовы.

От их вызывающего тона Хван завелся моментально:

— Забавно! Так что, может, попробуем, а?

Он резко выпрямился во весь рост и, рубанув о край стола стоявшую под рукой пивную бутылку, выставил ее наизготовку. Какая тут поднялась суматоха! От растерянности больше всех перепугались те двое за соседним столиком. Они стремглав бросились на улицу. Снаружи ворвались несколько зазывал. Все перемешалось — мы, студенты-недоумки, пытавшиеся утихомирить нас зазывалы, прочие посетители… Неудержимо хотелось напоследок хоть разок врезать этим соплякам в челюсть. Мы застыли друг перед другом, и тут раздался рев сирены: примчалась патрульная машина. Полицейский в сопровождении тех двоих, что удрали, направился к нам.

— Эти? — спросил он, обернувшись к пожилому.

— Да, эти двое, — мертвенно-бледный от страха господин средних лет ткнул в нашу сторону.

— Так. Следуйте за нами в полицейский участок.

Нам не дали сказать ни слова.

— Подождите-ка, а эти молодчики, что же, с нами не пойдут? — попробовал было я привлечь внимание полицейского к студентам.

Он не ответил, произнес только: «В участке разберемся» и дернул меня за руку. Все взгляды скрестились на нас. В просвете толпы добродетелью светились лица тех двоих, принявших самый благопристойный вид. Что-то давно знакомое мелькнуло в их облике. Еще один образ, явившийся, внезапно разбив скорлупу памяти. В тот последний миг, когда я развернулся на оклик полицейского, тысячи глаз и тысячи рук были готовы разорвать нас в клочья. Это было лицо той толпы, что во время токийского землетрясения вырезала пять с лишним тысяч корейцев.[8]

Первый раз в жизни я удостоился чести ехать в патрульной машине. Когда же мы вошли в участок, нас встретило бесчисленное множество прямо-таки садистских взглядов, будто сдирающих с нас живьем кожу слой за слоем.

Ковыряя во рту зубочисткой, пришел какой-то чин. Пистолет вытащен, сам весь грузный, руки на ремне брюк, подпирающем складки жира.

— В чем дело, что натворили?

Говорит надменно, смотрит сверху вниз, с высоты своего положения — такой тип часто встречается среди начальственной мелочи.

— Драка в пьяном виде, — доложил доставивший меня полицейский.

В комнату, словно мухи, набились свободные от службы патрульные. На их лицах явно угадывалось желание поразвлечься.

— Имя? — Полицейский в приказном тоне приступил к выяснению наших личностей.

— Янг Чжэн Бу.

— Янг Чжэн Бу? А твое? — Полицейский перевел подозрительный взгляд на Хвана. — Твое как?

— …………

Хван уперся взглядом в несуществующую точку, закурил. Полицейский отшвырнул шариковую ручку и принялся пристально разглядывать нас, переводя глаза с одного лица на другое.

— Свидетельства о регистрации иностранцев есть? Показывайте.

Мы с Хваном невольно переглянулись. По чистой оплошности свидетельств у нас с собой не было. Вообще-то такое случалось часто. Порой забываешь о нем, меняя пиджак или брюки.

— Забыли свидетельства о регистрации? Вам крупно не повезло, — недобро произнес старший.

— Где живете?

Я жил в Мисюку, Хван — в Ниппори.

— Противоположные концы. По телефону проверить можно?

И я, и Хван жили одни.

— Значит, засвидетельствовать, кто вы такие, никто не может?

На этот избитый силлогизм можно было ответить лишь кривой усмешкой. Не потому, что у нас не было друзей или знакомых, готовых подтвердить, кто мы такие. Но сама мысль о том, чтобы посреди ночи тащить их в полицейский участок, просить отправиться к нам домой и привезти документы, казалась до неприличия дурацкой. Прежде всего потому, что свидетельство о регистрации было для нас не более чем клочком бумажки, из-за которой, однако, нескончаемой чередой возникали крупные неприятности.

— Вы читали примечание в регистрационных бумагах? Нет? Это ваша оплошность. Но, небось и так знаете, что должны всегда иметь документ при себе. Так почему его нет? Это вам не водительские права забыть. При отсутствии свидетельства вас можно вообще принудительно выслать из страны.

Эта логика запугивания означает, что любая наша пустяковая житейская промашка — забывчивость, небрежность — автоматически рассматривается как преступление. Нам, корейцам, проживающим в Японии, не прощают этого, и любой наш поступок может быть поставлен нам в вину. Хван протестовал все сильнее. Почему забрали только нас, а студентов отпустили? Полиция действует с явным предубеждением. Ведь в любой драке виноваты обе стороны, не так ли? Пока в этом вопросе не будет ясности, мы не можем отвечать на вопросы, говорил он. Старшего полицейского явно выворачивало наизнанку, казалось, содержимое его брюха-барабана, похожего на отстойник, вот-вот вылезет наружу. Прямо на глазах его лицо пошло красными пятнами, с жирных губ брызнула слюна:

— Дело о драке закончено! Потому студентов и отпустили! А вас сейчас допрашивают в связи с нарушением закона о регулировании въезда и выезда из страны. Это что, не ясно?

A-а, именно это и имелось в виду с самого начала, когда нас забирали! Хван продолжал протестовать. Мы всегда оспаривали правомочность этой процедуры регистрации. Японское правительство односторонне, игнорируя наши права человека, навязало нам ее, словно собаке бляху-лицензию. Японские империалисты попирают наше право на самоопределение, швыряют нам ложные обвинения! Преступно само требование предъявить регистрационный документ. А извращать историю — не более ли тяжкое преступление?!

Старший чин открыл было рот, но Хван не дал ему сказать, он продолжал дальше. Что такое «корейцы, проживающие в Японии»? Нас унижают, нас беспричинно допрашивают, нас подвергают дискриминации — почему мы должны так жить в этой Японии? Вы все знаете об этом? А те преступления, что творили японцы против нас, — кто свершит суд за них? Японское правительство ратует за дружбу с соседями. Весь мир до закоулков облазили, всё под себя подгребли! И при этом еще вопят — не смейте, мол, на наши земли ногой ступить! Бесстыжие толсторожие наглецы, возомнили самих себя стражами закона, а другие для них всегда преступники. Под личиной справедливости свою поганую мораль скрывают. Где же он, дух закона? У тех студентов-недоумков? У забитых серостью жизни лицемеров служащих? У этих прикормленных псов, полицейских да судей? Его нет нигде! Полиция и законная власть — барсуки из одного логова, не дают человеку душу излить! А душа наша — кровоточащая рана!.. Хван говорил взахлеб, взметнув над головой кулак, в уголках губ его пузырилась слюна. Как в те давние времена, когда он, активист организации, хлестал толпу яростными выступлениями.

Полицейские ожидали встретить в нас жалких просителей, и речь Хвана неожиданно разрушила все их планы. Наконец чаша терпения у старшего переполнилась, и он загрохотал надтреснутым голосом на всю комнату:

— Заткнись!!! Не для того тебя сюда забрали, чтоб твои рассуждения выслушивать! Закон в рассуждениях не нуждается! Час прошел, а мы даже имени твоего еще не записали, соображаешь? Тут налицо сознательное чинение препятствий должностному лицу при исполнении служебного долга! А коль отказываешься от содействия разбирательству, у нас на этот счет тоже есть свои соображения. Ты полицию-то не обсирай! В случае чего, дело твое можно передать в соответствующие органы Южной Кореи. И нам возни меньше. Посиди-ка денечка три.

Молодой патрульный, еще только входящий в роль полицейской овчарки, встрял откуда-то сбоку, полностью копируя интонации начальства:

— Вы нарушили закон! Пока вы живете в Японии, вы должны соблюдать ее законы, это понятно? А нет — посидите в камере несколько дней, пока не поймете. Сегодня вас отпустить нельзя, так что так и сделаем.

Окружавшие нас его приятели, дружно подыгрывая, глумливо загоготали: