Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1 Страница 7

Иван от такой длинной речи устал, откинулся спиной на стену хаты и замолчал. В этот вечер больше не о чём не говорили, перекрестившись, легли спать. Но самое интересное было утром. Я проснулся, когда солнце уже поднялось, выхожу во двор и что же я вижу. Мой брат Иван моет своего вороного коня, на котором он вчера приехал, только теперь этот вороной на половину серый. От удивления я не мог вымолвить ни слова, только стоял возле коня и молча рассматривал его. «Что, братишка, не узнаёшь?» — «Нет, — говорю, — не узнаю» — «Вот и отец не признал вчерашнего вороного. Но это и хорошо, так и задумано было, иначе ни как бы я с ним, прорвался через Сальские степи?» — «Иван, — обратился я брату, а чем ты его намазал?» — «Я его не намазал, я его покрасил сажей, которую развёл в кобыльем молоке». Когда лошадь была отмыта, то это был настоящий красавец, высокий, статный, серого цвета в яблоках. Мне очень хотелось узнать, как он добыл такого красавца, но тато опередил меня. За ужином отец спросил у Ивана: «А этого жеребца тебе тоже подарили? Если подарили, то зачем ты его красил?» — «Конь, тато, это особый случай, он сам ко мне в руки прибежал. Гнедую свою, я и не думал менять, она меня вполне устраивала, но так получилось, что я его увидел и всё, он меня околдовал. Ну, люблю я вот таких красавцев и ничего с собой поделать не могу, а тут он сам прибежал, как бы говоря, бери меня я твой, ну как тут устоишь? А если рассказывать всё, то разговор получится длинным, а вот, если вкратце, то скажу».

И тут Иван нам поведал, как они сопровождали барина — господина, который с семьёй уезжал навсегда из России. Ехали через калмыцкие степи, там выбрали глубокую балку, чтобы заночевать. Я ещё подумал, говорит Иван, место хорошее, балка нас скрывает от посторонних глаз, да и трава зелёная прекрасный корм для лошадей. Лошадей выпрягли, стреножили и отпустили пастись, развели небольшой костёр из кизяков, благо их тут было в избытке и стали готовить ужин. Господа со своими слугами готовились к ужину отдельно, мы своим отрядом из восьми человек отдельно.

Всё было тихо, мирно, я уже уплетал кашу, приготовленную со шкварками, и вдруг моя Гнедая заржала. Это тревожный сигнал, значит кто-то чужой появился, ни с того ни с сего лошадь ржать не будет. Мы всполошились, карабины в руки и, по заранее отработанной схеме, бросились по своим местам. Господа тоже оживились, стали прятаться кто куда: кто за телегу, кто под телегу. Пока мы занимали свои позиции, я снова услышал ржание Гнедой. Я оглянулся на неё, она смотрела в мою сторону, высоко подняв голову. Так, думаю, значит, угроза идёт с моей стороны. Я ещё поднимался на бруствер балки, как услышал снова ржание, но уже не моей кобылы, а другой, такой сильный сочный баритон. Я сразу понял, что это жеребец, моя кобыла как раз нуждалась в ухажёре. Я приподнял голову из травы и увидел коня, серого, высокого, в нем так и чувствовалась его мощь. Он скакал галопом на зов моей Гнедой, высоко задрав голову и хвост, предчувствуя незабываемую встречу со своей невестой.

Спускаясь вниз по склону к лошадям, я принял решение, что этот жеребец будет моим. В тот момент, когда влюблённые гарцевали, друг около друга я выбрал момент и схватил «жениха» за недоуздок, который был надет на нём. Всё остальное, как говорится, было делом техники.

Я хотел уехать домой в ночь, но друзья-товарищи меня не отпускали, сказали: «Уедешь рано утром, а ночью надо охранять господ». Ночью я всё думал, откуда же взялся этот жеребец, не мог же он один гулять по степи. «Да ладно, что думать? — решил я, — Утром разберёмся». Рано утром, прежде чем сесть в седло, с конём ещё пришлось повозиться. Жеребец-то был гораздо крупнее моей кобылы, и её сбруя на него не подходила, спасибо — выручили товарищи по ремеслу, подобрали всё необходимое из своих запасов. Кобылу я оставил в обозе, а сам, воспользовавшись ранним утром, поскакал на жеребце в сторону нашего хутора. Проехав с километр, в стороне я увидел небольшой табун, десятка два лошадей, которые паслись по холодку. «А, так вот ты откуда, красавец», — подумал я, но теперь они пусть живут без тебя. Ещё ночью я составил план, как буду добираться до дома, расстояние-то не близкое. По моим расчётам, ранним утром я должен добраться до моих знакомых кочевых калмыков, которые пасли скот и жили в юртах в степи, а там, я думал, сделаю коню другую масть, и тогда мы с ним спокойно доедем до дома. Ведь жеребца будут искать белой масти, а я еду на чёрном коне, и на нас никто не обратит внимание. Всё так и сделал. Конь объезженный, легко шёл под седлом. В определённый момент я уже был недалеко от юрт. В наше неспокойное время, одинокий всадник в степи, было редкое зрелище, в основном всадники ездили группами. И поэтому люди, увидев меня, всполошились — их пугает неизвестность, ведь там может быть друг, а может и враг. Так что такие моменты всегда тревожны. К стойбищу я подъезжал шагом, расстояние преодолели не малое и конь устал. Ещё издали я увидел, что у одной из юрт собрались, люди, с десяток, а может и больше, в основном женщины, дети и старики, мужчины-пастухи, в это время находились в степи со скотом. Подъезжая к ним, я услышал их возбуждённые разговоры. Они говорили одно и тоже, сначала на калмыцком языке, а затем и на русском: «Ивана приехал, Ивана приехал». Узнали, подумал я, это хорошо. Спешившись, я со всеми поздоровался, а кого хорошо знаю того и приобнял. Покурили, поговорили, как бы сейчас сказали о политике, о белых, о красных, затем я их попросил дать мне молоко, а я им за это дам хлеба и вяленого мяса. Обмен произвели, дети, и женщины собрали сажу с казанов и чугунов, развели её в молоке, и я принялся за дело. Ну, а что было потом, вы уже знаете».

Так закончил свой рассказ Иван. За столом молчали, переваривая услышанное. Рассказом Ивана отец как бы остался доволен, по крайней мере, явного недовольства не проявлял. После этого случая брат из дома никуда не уезжал, днем занимался по хозяйству, а вечером садился на коня и в степь, как он говорил. «Размять жеребца, чтобы не застаивался».

НЕСПОКОЙНОЕ ХУТОРСКОЕ ВРЕМЯ

Вот что отец рассказывал про то неспокойное время:

— Наконец революция докатилась до нашего, Богом забытого в степной глуши, хутора. В нашей жизни особо ничего не поменялось, только добавилось тревоги. Власть в хуторе менялась каждый день. То придут красные, то белые, то какие-то анархисты с черными знамёнами, то банда батьки Куринного, то похожая банда батьки Сирко, и все, кто к нам приходили, собирали сход. Сначала люди ходили, думали, что там скажут что-нибудь хорошее, а потом, как поняли, что всё это ерунда на постном масле, и ходить перестали. Тогда новая власть начала людей сгонять, но люди шли с неохотой, соберутся два десятка человек и это считалось митингом. Смех один, да и только. А вот перед тем, как прийти красным, примерно недели за две, к нашему двору на тачанке подъехал богатей Барабаш и поинтересовался, не продаёт ли Иван своего жеребца, но, получив отрицательный ответ, уехал. А примерно неделей раньше, я проходил около двора зажиточного хуторянина, Устима Коротенка, он как раз загонял во двор с десяток овечек, купленных по дешёвке. То было такое время, одни, уезжая навсегда, всё продавали, а другие, которые считали, что их революция не тронет, покупали и радовались, что досталось просто даром. Загнав их, он принялся складывать вилами только что привезённое сено. В этот самый момент ко двору Устима подъехал на тачанке богатей Барабаш, увидев, чем занимается хозяин, спросил у него: «Что Устим, всё богатеешь?» Коротенко, прекратив работу, подошёл к воротам, где стояла тачанка Барабаша, и держа вилы в руках, ответил ему: «А что не богатеть, Яков Ефимович, когда оно, богатство, само в руки идёт, только успевай, бери его». — «А ты что не слышишь, о чём люди говорят? Не сегодня, так завтра придут красные и всё твоё добро отберут». Хозяин двора, услышав эти слова, схватил вилы наперевес, угрожающе демонстрируя, как он расправится с грабителями, сказал: «Пусть только сунется, любому брюхо пропорю!» Барабаш, посмотрел на него с сожалением и сказал: «Дурак ты, Устим, ты на него с вилами, а он в тебя из нагана, вот и весь разговор». Тачанка уехала дальше, а Коротенко постоял в задумчивости с минуту и снова принялся складывать сено в стог. Прошло ни так много времени, и в хуторе стали появляться войска, то белые, то красные, а ещё всякие банды, хотя они себя называли революционными войсками. Войска белые или красные вели себя более или менее сдержано. Есть, разумеется, всем хотелось, но старались или купить у хуторян продукты или обменять, на что-нибудь. Так сказать, действовали не очень нагло, а анархисты и всякие банды хватали всё, что под руку попадётся: курей, гусей, свиней и прочую живность. Доходило до того что прямо со двора уводили коров или быков. Ну ладно животных брали, это как-то пережить можно, а вот когда молодых парней стали хватать и забирать к себе на службу, тут уж без горя не обошлось.