Эмилия Прыткина - Свадебный переполох Страница 7

Старушка, которая сидела в кресле-качалке и курила папироску, приняла Арусяк с радостью, поскольку последний ученик, которого она чему-то научила, посетил ее двадцать лет назад, и то исключительно для того, чтоб поздравить с юбилеем. Натянув на нос очки, старушка окинула Арусяк взглядом, чмокнула губами и прошамкала беззубым ртом:

– Вась ись ерь нем?

– Что-что? – переспросила Арусяк, не сразу сообразив, что старушка хотела спросить «What is your name?»

– Ай, сисяс. – Старушка подошла к полочке и извлекла из банки с водой вставную челюсть, лихо отправила ее в рот и поклацала зубами. – Вот, сейчас нормально!

Арусяк захлопала ресницами и с грустью посмотрела на отца, умоляя его сжалиться и найти приличного педагога. Но Петр был непреклонен и заявил дочери, что вставная челюсть – не помеха преподаванию, тем более для такого отличного специалиста, как Фаина Иосифовна. Так начались тяжелые трудовые будни Арусяк Мурадян. Три раза в неделю, ровно в восемнадцать ноль-ноль, Петр привозил дочь на занятия и спустя два часа забирал ее и отвозил домой. Фаина Иосифовна шаркающей походкой подходила к двери и открывала ее не раньше, чем через пять минут после звонка, впускала Арусяк и все той же неторопливой походкой проходила на кухню готовить чай. Эта процедура занимала минут пятнадцать, поскольку Фаина Иосифовна любила чай, заваренный по всем правилам, – тот самый волшебный чай, который излечивает от всех болезней и сохраняет молодость. Но, видимо, Фаина Иосифовна узнала о целебных свойствах чудесного напитка слишком поздно, поскольку от молодости ее остались разве что фотографии в рамочке, которые стояли на трюмо, пара-тройка платьев с рюшами и пальто с нутриевым воротником времен пятидесятых.

– Сяй долсен быть саварен высокой струей воды, инасе это не сяй, – шамкала старушка беззубым ртом, взгромоздившись не без помощи Арусяк на стул и пытаясь попасть в стоящий на столе чайник тонкой струйкой кипятка.

Спустя еще пять минут старушка надевала вставную челюсть и усаживалась в кресло-качалку проверять домашнее задание. Проверка задания длилась минуту: окинув беглым взглядом исписанные мелким почерком страницы, которые она переворачивала, периодически слюнявя указательный палец, Фаина Иосифовна закуривала папироску и утвердительно кивала головой.

– Теперь читаем текст! – твердым голосом говорила она и откидывалась на спинку кресла.

– Once upon a time… – начинала Арусяк и в течение следующего часа монотонно бубнила отрывок из книги сказок, которую Фаина Иосифовна считала лучшим учебником для чтения.

Старушка попивала чай и утвердительно кивала, время от времени поправляя Арусяк. Через полчаса комнату оглашал громкий храп. Прочитав пять страниц, Арусяк кашляла, будила старушку, и начинался час, посвященный развитию устной речи по методике Фаины Иосифовны, за которую она в каком-то тысяча девятьсот лохматом году чуть не получила Государственную премию. Суть методики была в том, чтобы не зубрить тексты про Лондон, а вести живое общение, диалог на разные темы. Впрочем, темы у Фаины Иосифовны было две: тяжелая судьба евреев и безвозвратно ушедшая молодость.

– I remember in 45th… – начинала она рассказ и мечтательно закатывала глаза.

Следующий час Фаина Иосифовна на чистом английском языке рассказывала Арусяк очередную историю про войну, про своих кавалеров, время от времени спрашивая:

– Are you understand me?

– Yes, of course, – отвечала Арусяк, вспоминая Сашу, прогулки по парку и милые беседы о вечном.

«Может, это я не дала ему раскрыться, может, сделала что-то не так?» – думала она, пока старушка во всех красках расписывала свои похождения по городу Харькову, а иногда и Берлину, куда она ездила с делегацией советских учителей.

Через три месяца занятий, когда подошло время сдавать вступительные экзамены, Арусяк знала назубок две вещи: биографию Фаины Иосифовны и фразу «Yes, of course».

Петр Мурадян тоже не терял времени даром и активно занимался делом, которое с недавних пор стало смыслом его жизни, – искал для своей единственной и ненаглядной дочери хорошего армянского мужа. Будущее дочери тревожило его больше всего на свете, даже больше, чем колебания курса доллара и качество мяса, которое поставляли в ресторан осетины из пригорода. Основания для беспокойства у Петра имелись. Его младшая сестра – художница Офелия так и не вышла замуж и до сих пор жила с родителями, денно и нощно рисуя картины, которые никто не покупает.

Методом опроса знакомых армян была вычислена одна кандидатура, которая более или менее подходила под требования, предъявляемые строгим отцом к претендентам на руку и сердце дочери. В отборе кандидатов принимала активное участие и мать Петра – Арусяк, которая приехала погостить к сыну, поглазеть на внучку, а заодно потрепать невестке нервы. Последнее ей удавалось на славу, и спустя пару дней невестка и свекровь вовсю обменивались «любезностями» и строили друг другу козни.

Теплым июньским вечером ни о чем не подозревающая Арусяк вертелась перед зеркалом в своей комнате с сантиметром в руках. Весьма обеспокоенная своим внешним видом, она занималась очень важным для каждой женщины делом – замером своих форм. На трюмо лежал журнал, открытый на странице, где черным по белому было написано, что женщина ростом 166 сантиметров должна весить 48 килограммов и ни грамма больше и иметь следующие пропорции: 88–62–88. Произведя замеры, и неоднократно, Арусяк пришла к выводу, что автор этой статьи никогда не видел женщин, а то бы не написал такую глупость. Попробовав как следует вжать живот и затянувшись сантиметром так, что глаза чуть не вылезли из орбит, Арусяк все-таки достигла желаемого объема талии, а вот грудь и бедра втянуть не удалось, как она ни старалась, да и весы, на которые она становилась и с утра, и в обед, и вечером, неизменно показывали одно и то же – 65 килограммов.

Плюнув на все, Арусяк легла на диван, с тоской посмотрела на эклеры в вазочке и отвернулась, потом включила телевизор, еще раз посмотрела на вазочку и спрятала ее в шкаф, чтобы не было соблазна. И пролежали бы злополучные эклеры в шкафу лет десять, если бы по телевизору, как на грех, не показывали любимый сериал – «Королек – птичка певчая». Переполняемая эмоциями, Арусяк стала кусать сначала пальцы, затем краешек подушки. Эклеры манили и звали. Девушка тяжело вздохнула, открыла шкаф и извлекла вазочку, после чего села перед телевизором и со спокойной совестью уставилась в голубой экран, то и дело отправляя в рот очередное лакомство. Через двадцать минут пирожные закончились, закончились на самом интересном месте, и Арусяк уже собралась спуститься вниз и прихватить еще пару-тройку, а может, и пяток эклеров, как в комнату ворвалась счастливая мать и сообщила, что к ним в гости пришли очень хорошие люди, которые привели с собой очень хорошего парня.

– Ой, Арусяк, он такой, такой, красавец, так похож на Луиса Альберто! – закатила глаза Аннушка.

– Какого Альберто? – лениво спросила Арусяк.

– Ну, который в кино был про Марианну, ну, «Богатые тоже плачут», помнишь?

– А-а-а, – разочарованно протянула Арусяк, которая еще не оправилась от истории с несостоявшимся доном Педро.

– Вот, надевай это и спускайся к нам. – Аннушка положила на кровать дочери платье и побежала вниз по лестнице.

Арусяк медленно натянула зеленого цвета кишку до пят, гордо именуемую «вечерним платьем». Отец подарил его матери, видимо, забыв, что жена его уже лет пятнадцать носит одежду пятьдесят шестого размера и даже под страхом смертной казни вряд ли втиснется в такой наряд. Аннушка, в свою очередь, нарядила в платье Арусяк и отправила дочь на выпускной вечер. Один из одноклассников сказал, что в платье выпускница похожа на крокодила.

Вспомнив об этом, Арусяк с тоской посмотрела на платье, натянула его, вобрала в себя живот, причесалась и пошла вниз. Войдя в большую комнату, она обнаружила там отца, маму, незнакомых мужчину и женщину преклонного возраста и молодого человека весьма странной внешности. Правда, молодым его можно было назвать с натяжкой, потому что на вид ему можно было дать лет сорок. Он был изрядно потрепан, и над его лбом уже появились приличные залысины.

– А вот и Арусяк наша пришла, – обрадовался папа. – Садись, дочка, садись.

Арусяк поздоровалась и села.

– Знакомься, Арусяк, это Пигливанян Размик Карапетович и Вардануш Мхитаровна, а это их сын Акоп, – засуетился Петр Мурадян.

– Очень приятно, – кивнула Арусяк и попыталась улыбнуться, хотя ей было явно не до смеха, поскольку внутренний голос нашептывал, что Пигливаняны пришли с вполне определенной целью, и ежели она не подсуетится и не отпугнет гостей, то быть ей обрученной сегодня же вечером, а еще через пару месяцев стоять в загсе под ручку с лысым Пигливаняном. Арусяк такая перспектива не прельщала нисколько, так как все ее мысли были заняты поступлением в институт. Посмотрев на отца, который вовсю расшаркивался перед дорогими гостями, Арусяк окончательно убедилась, что намерения его серьезны, как никогда.