Айрис Мердок - Ученик философа Страница 7

Я изобразил наших горожан трезвыми пуританами, и таких действительно большинство. Однако среди них, причем не только среди молодежи, проявляется странное увлечение сенсационными, неправдоподобными слухами. Такое ощущение, что это происходит с неминуемой регулярностью. Несколько лет назад бродячий проповедник поразил публику до глубины души, возопив: «Вы сбросили Христа с престола и вместо него поклоняетесь воде!» Отдельные серьезные граждане завели манеру покачивать головой и бормотать о «серьезной опасности для души». Подобное нездоровое возбуждение, или «брожение умов», неопределенное, словно игра фантазии, настигает граждан довольно редко, но достаточно регулярно. Кое-кто уже пытался составить график этих «фаз». Возможно, никаких «фаз» на самом деле и нет, просто людей периодически охватывает заразительное желание произнести: «Мы опять взялись за свое» или: «Снова пошли причуды». Может быть, вести себя в соответствии с требованиями морали очень утомительно, и людям время от времени надо отдыхать от этого — пусть явочным порядком, по какому-то тайному общественному сговору. Этот «отдых» выливается в различные формы — иногда (по крайней мере, поначалу) принимает вид какого-нибудь распространенного поветрия, которое потом воспринимается, верно или ошибочно, как симптом глубокого психологического или морального непорядка. За несколько лет до описываемых событий все дружно помешались на толковании снов, потом — на экспериментах по чтению мыслей, спиритических сеансах, автоматическом письме, потом абсолютно вменяемым людям начали являться призраки, и так далее. В такую пору всегда возрождаются прежние слухи о том, что воды усиливают любовный пыл. (Я помню историю с совершенно безобидным католическим магазинчиком «Дева в вертепе». Он существовал некоторое время, и вдруг привлек интерес и даже навлек преследование людей, бормочущих про себя: «Что еще за дева и чем это она занимается в вертепе?» Магазин в конце концов сменил имя и теперь называется «Базар пятидесятницы». На этом примере видно, как проявляются наши припадки и насколько они иррациональны.)

Во времена, к которым относится мой рассказ, в городе опять разгулялись какие-то нездоровые настроения, особенно среди молодежи и среди старух, которым нечем себя занять и хочется посудачить о чем-нибудь причудливом или шокирующем. В «Эннистон газетт» пришло много писем (так много, что подозревали организованную кампанию, хотя доказать ничего не удалось) с призывами хорошенько перетряхнуть Институт ванн и втащить его в современность. Призывы были разные, но сходного характера: переименовать Институт (было предложено немало легкомысленных названий), держать его открытым до полуночи, подавать алкоголь, устраивать регулярные танцы в Променаде. В одном письме, подписанном «даровитой молодежью», предлагалось даже открыть казино. (Среди подписавшихся был юный Грегори Осмор, что несколько расстроило его родителей.) В письмах не было ничего особенно шокирующего, и кое-кто, в том числе иные Друзья (то есть квакеры), говорил, что в предложениях что-то есть: почему бы действительно не сделать Институт источником денег для города и на вырученные средства не улучшить жилищные условия беднейших горожан. Левацкое крыло городского совета воспользовалось случаем, чтобы потребовать изменений в управлении Институтом. Это тоже было вполне разумно. Однако отдельные, менее разумные граждане решили увидеть в этих дискуссиях признак очередных волнений и словно бы намеренно старались раздуть какое-то неловкое возбуждение и предвкушение скандала. Выяснилось, что уже упомянутая группа «даровитой молодежи» планирует постановку пьесы Гидеона Парка «Торжество Афродиты» в новом, более смелом варианте; его обнаружил в городских архивах скромный ученый, гость нашего города. Этот ученый, которого звали Гектор Гейнс, был сперва растерян, а затем польщен тем фактом, что местная jeunesse dorée[10] взяла его под свое крыло. По слухам, он обнаружил массу порнографических строк, вычеркнутых редактором в девятнадцатом веке.

В феврале года, к которому относится мой рассказ (незадолго до «инцидента» Джорджа Маккефри), некто Уильям Исткот, пожилой человек, уважаемый гражданин, столп квакерского Дома молитвенных собраний, непьющий, любитель бриджа, близкий приятель Перси Боукока, увидел неопознанный летающий объект, большую светящуюся летающую тарелку, зависшую довольно низко над общинным лугом. Никто, кроме него, не наблюдал этого феномена; однако неделю спустя несколько молодых людей, в том числе Грег Осмор и Эндрю Блэкет, возвращаясь с концерта в Холле, видели что-то очень похожее, но подальше. Имеется и еще одно свидетельство, более позднее и менее достоверное. Конечно, все сразу заговорили об этом (признаюсь, я и сам не устоял), и многие досужие умы в разного рода фантастических построениях связывали летающую тарелку с Эннистонским кольцом. Вот это был настоящий дурной знак, истинный предвестник наступления времени «причуд». Затем последовало еще одно дурное предзнаменование, которое я видел своими глазами. Ллудов источник, Шалунишка, скромный небольшой гейзер в саду Дианы, вдруг оживился и стал выбрасывать фонтан кипящей воды на двадцать (чему я сам был свидетелем) и даже на тридцать футов в высоту. Несколько человек, оказавшихся поблизости во время первого выброса, довольно серьезно обварились. Сад закрыли. Необычное поведение источника продолжалось недели три, а затем само собой прекратилось. Сад какое-то время был закрыт, потом его вновь открыли, установив под землей некий клапан, который, как нас уверили, предотвратит всякую возможность новых извержений. Публика была разочарована и рассержена таким, как считали все, неоправданным вмешательством в чудо природы. Большинство охотно уступило бы весь сад буйству кипящего гейзера.

Рассказ обо всех этих нелепостях имеет некоторое отношение к нашей истории, поскольку «инцидент» с Джорджем Маккефри произошел на первой, или подготовительной, стадии этого приступа нездоровых настроений и в другое время, может быть, не привлек бы столько внимания. Случай с римским стеклом, происшедший годом раньше, вызвал гораздо меньше шума, несмотря на то что из-за него Джорджа уволили, хоть и не сразу (из-за бюрократических проволочек): частично потому, что мало кого в Эннистоне волнует римское стекло, но также и потому, что атмосфера тогда была гораздо менее наэлектризована. Так уж вышло, что впоследствии этому инциденту придали большое значение и он добавил новых красок к уже сложившейся репутации, или «мифу», Джорджа. События прошлого, включая эпизод с римским стеклом, были бережно раскопаны и отреставрированы. Более начитанные сограждане вспомнили похожие эпизоды в истории Эннистона, в частности историю человека, объявившего себя Христом. Тогда какое-то насильственное действие (в том случае — убийство, совершенно никакого отношения не имеющее к мании величия бедняги) возвестило период беспорядков. Интересно, что все сразу, без каких-либо оснований, сочли само собой разумеющимся, что Джордж нарочно направил машину в канал. А вот хотел ли он убить свою жену — тут мнения разделились. Столпы общества и блюстители нравов, не одобрявшие подобных безответственных фантазий, сказали, что это лишь очередной пример, насколько притягательным может казаться людское злодейство. Другие, хоть и сильно не одобряли поступок Джорджа, увидели его в совершенно ином свете. Было бы преувеличением полагать, что почти все мужчины Эннистона завидовали свободе Джорджа от пут морали, а почти все женщины считали, что могут спасти его от самого себя, но об этом преувеличении все равно стоит написать. Однако я забегаю вперед. Я хочу лишь заметить, что серьезные люди, не важно по каким причинам, восприняли «несчастный случай» Джорджа как доказательство, что расхлябанность на одном уровне может вызвать полнейшее падение моральных устоев на другом.

Поскольку в дальнейшей истории участвует множество разных Маккефри, я думаю, что мои вступительные заметки будут неполны без краткой истории этой семьи. Маккефри, как я уже упомянул, когда-то были квакерами с торговой жилкой. (Фамилия, конечно, шотландская, но у нас нет никаких сведений об их родственных связях к северу от границы.) Прапрадедушка Джорджа, Уильям Маккефри, унаследовал деньги и какое-то ремесло по выделке кожи от отца, который, как говорят, был седельником. Уильям открыл торговлю кожей, преуспел и основал фабрику по производству обуви и перчаток, которую передал своему сыну Альберту, а Альберт (в менее цветущем состоянии) — своему сыну Джеральду, деду Джорджа. Отец Джорджа, Алан Маккефри, не интересовался семейным делом, а посему Джеральд продал фабрику Ньюболдам, англиканской семье, связанной с церковью Святого Павла в Виктория-парке. (Перчаточная фабрика до сих пор существует, и Ньюболды принимают участие в управлении.) В зрелые годы Джеральд Маккефри бросил свою жену и уехал к любовнице-датчанке в Копенгаген, где, как говорят, «проиграл семейное достояние». По правде сказать, он оставил Алану неплохое наследство. Но некоторые мрачно замечали, что Алану достались от отца не только деньги, намекая, что он унаследовал довольно скверный характер. (Обычно при этом употреблялось слово «шалопай».) Алан стал врачом, заслужил хорошую репутацию и во время Второй мировой войны служил полковым врачом. Довольно молодым он женился на Александре Стиллоуэн, чьи родичи, тоже из Эннистона, были методисты, когда-то промышленники и торговцы (связанные с ныне давно закрытой фабрикой твида), а ныне преуспевающие специалисты разного рода. Алан был умен и хорош собой, Александра — темпераментная красавица, и брак устраивал всех, хотя и предсказывали, что она «еще оплачет этот день». Старый дом Маккефри на Полумесяце к этому времени продали семейству Бэрдет, и счастливая парочка въехала в Белмонт, дом отца Александры, куда сам он, преуспевающий адвокат, переехавший в Лондон, наведывался лишь изредка. В положенное время родились два сына, сначала Джордж, затем Брайан. В свое время также выяснилось, что мрачные пророчества сбылись. Алан был беспокойный человек; поговаривали, что он интересовался другими женщинами (хотя до откровенного скандала ни разу не дошло). Александра, по слухам, скрывала, что несчастна. Однако жизнь в Белмонте шла своим чередом, мальчики росли. Они достигли отроческого возраста и вышли из него, но ничего особенно заметного не случилось. Существуют различные теории по поводу того, как и когда именно этот брак распался окончательно и как это соотносится по времени с появлением Фионы Гейтс. Справедливости ради следует сказать, что к моменту явления Фионы Алан и Александра уже были друг другу чужими и собирались подать или уже подали на развод. Опять-таки история Фионы Гейтс ходит в нескольких вариантах, и я собираюсь пересказать тот, которому больше всего верю.