Сэмюэль Беккет - Мерфи Страница 7

Уайли, крошечный человечек, был в растерянности. Нири, почти такой же громадный, как С. П., хотя, конечно, не столь благородных пропорций, блаженно качался на руке своего спасителя. Бросаться словами было не в натуре С. П., не входило оное также ни в какой раздел его подготовки. Он возобновил свое упорное наступление.

— Из Стиллоргана, — сказал Уайли. — Не из Дандрама[9].

С. П. опустил свою чудовищную пятерню на левую руку Уайли и сильно потянул по траектории, прочерченной им в уме. Все вместе они двинулись в желаемом направлении. Нири в подковах из кожуры апельсина.

— Из Иоанна Божия[10], — говорил Уайли. — Тихий, как ребенок.

Они дотащились до статуи, стали сзади нее. За ними собралась толпа. С. П. наклонился и тщательно осмотрел пьедестал и драпировки.

— Пушинка с него не упала, — сказал Уайли. — Ни крови, ни мозгов, ничего.

С. П. выпрямился и отпустил руку Уайли.

— Разойдись, — сказал он, обращаясь к толпе, — покуда вас не заставили разойтись.

Толпа подчинилась за единую систолу-диастолу, в чем и состоит все требование закона. Чувствуя себя сполна вознагражденным этим великолепным символом за хлопоты и риск, на которые он пошел в связи с отдачей приказа, С. П. направил внимание на Уайли и сказал подобревшим голосом:

— Послушайтесь моего совета, мистер… — Он запнулся. Сочинение слов совета требовало от него максимального напряжения способностей. Когда научится он не пускаться в лабиринты мнений, не имея ни малейшего понятия, как из них выбраться? Да еще перед враждебно настроенной публикой! Его замешательство — если это возможно — только возрастало из-за выражения напряженного внимания на лице Уайли, пригвожденного к месту обещанием совета.

— Да, сержант, — сказал Уайли и затаил дыхание.

— Мигом с ним обратно в Стиллорган, — сказал С. П. Сладил-таки!

Лицо Уайли рассыпалось в благодарностях в мелкую крошку.

— Не бойтесь, сержант, — сказал он, подталкивая Нири к выходу, — назад в камеру, температура нормальная, лучшая вещь на свете, не считая разве того, чтоб совсем не родиться[11], — никаких тебе героев, никаких финансов, никаких…

Нири все это время постепенно приходил в себя и тут так дернул Уайли за руку, что бедный маленький человечек едва устоял на ногах.

— Где я? — сказал Нири. — Если и когда?

Уайли выскочил с ним на улицу и вскочил в подошедший как раз трамвай, направлявшийся в Далки. Толпа разошлась, чтобы с тем же успехом собраться где-то в другом месте. С. П. выбросил весь этот мрачный эпизод из головы, чтобы предаться размышлениям на тему, очень близкую его сердцу.

— Это салун, — сказал Нири, — или стойка, где продают на вынос?

Уайли послюнил носовой платок и нежно приложил его к поврежденной поверхности, каковое проявление заботы было незамедлительно пресечено Нири, впервые узревшим своего спасителя. Пронзенный острыми маленькими чертами поддерживавшей его фурии, он разразился бурей рыданий и рухнул на острое маленькое плечо.

— Ну, ну, — сказал Уайли, похлопывая ходящую ходуном широкую спину. — Нидл рядом.

Нири сдержал рыдания, поднял лицо, очищенное от всякой страсти, схватил Уайли за плечи, подержал на расстоянии вытянутой руки и воскликнул:

— Уж не малыш ли Нидл Уайли это, мой ученик в прошлом? Что будешь пить?

— Как вы себя чувствуете? — сказал Уайли.

Нири осенило, что он находится не там, где полагал. Он встал.

— Что значит лучший трамвай в Европе, — сказал он, — для человека, снедаемого трезвостью?

Он достиг улицы собственными силами; Уайли не отставал от него.

— Но — печальная новость, — сказал Уайли, — по часам «Муни» сейчас два тридцать три.

Нири оперся о решетку Колонны и проклял сначала день, когда он родился, затем — отважным броском в прошлое — ночь, когда он был зачат.

— Полно, полно, — сказал Уайли. — Нидл святых часов не наблюдает.

Он взял курс на подпольное кафе неподалеку, завел Нири в нишу и попросил позвать Кэтлин. Явилась Кэтлин.

— Мой друг, профессор Нири, — сказал Уайли, — мой друг, мисс Кэтлин на Хеннесси.

— Приятно, — сказала Кэтлин.

— Какого ч—, — сказал Нири, — дают свет человеку, который идет тайными путями.

— Пардон, — сказала Кэтлин.

— Два больших кофе, — сказал Уайли. — Три звездочки.

Один глоток, и путь Нири обозначился яснее.

— А теперь рассказывайте обо всем, — сказал Уайли. — Ничего не утаивая.

— В Корке достигнут предел терпения, — сказал Нири. — Этот прохиндей из Красной Ветви[12] переполнил чашу.

— Выпейте еще немножко кофе, — сказал Уайли.

Нири выпил еще немножко.

— Что вы вообще делаете в этом бардаке? — сказал Уайли. — Отчего вы не в Корке?

— Моя роща на Гранд-Парейд стерта с лица земли, как вытирают тарелку — вытрут и вверх дном перевернут.

— А ваши бакенбарды? — сказал Уайли.

— Ликвидированы без сожаления, — сказал Нири, — во исполнение обета никогда больше не питать мужественности, которой отказано в излиянии в предначертанные ей каналы.

— Темно сказано, — сказал Уайли.

Нири перевернул чашку вверх дном.

— Нидл, — сказал он, — как в телесной любви, так и в дружбе разумов, полнота достигается лишь в результате проникновения в самые потаенные уголки. Вот тебе вторичные признаки моей души.

— Кэтлин! — крикнул Уайли.

— Но если ты предашь меня, — сказал Нири, — ты пойдешь путем Гиппаса.

— Akousmatic[13], как я полагаю, — сказал Уайли. — Его наказание выскочило у меня из головы.

— Утоплен в луже, — сказал Нири, — за разглашение несоразмерности стороны и диагонали.

— Такая гибель ждет всех болтунов, — сказал Уайли.

— И построение правильного додека — ик! — додекаэдра, — сказал Нири. — Прошу прощения.

Рассказ Нири, адаптированный, сконденсированный, исправленный и сокращенный, о том, как он достиг предела терпения в Корке, сводится к следующему.

Не успела мисс Дуайер, отчаявшись зарекомендовать себя перед капитаном авиации Эллименом, осчастливить Нири так, как только может желать мужчина, как она сделалась неотличимой от земли, на фоне которой прежде выглядела так прелестно. Нири написал герру Курту Коффке, требуя незамедлительного объяснения. Ответа он еще не получил.

Тут встал вопрос о том, как порвать с этим лакомым кусочком хаоса, не поранив его чувств. Plaisir de rompre[14], для Мерфи — смысл контактов с людьми, было чуждо Нири. Он настаивал, словом и делом, что он недостоин ее, — заезженный прием, имевший желанный эффект. И в недолгом времени мисс Дуайер осчастливила капитана авиации Эллимена, отчаявшегося зарекомендовать себя перед мисс Фаррен из Рингсакидди, так, как только мог желать любой капитан авиации.

Затем Нири повстречал мисс Кунихан, в марте месяце, и с тех самых пор его отношение к ней было отношением богача по его смерти к Лазарю, если не считать того, что у него не было отца Авраама, который замолвил бы за него доброе слово.

Мисс Кунихан сожалела, но ее грудь уже была занята. Она была тронута и польщена, но ее чувства не были свободны. Этим счастливцем, ибо Нири хотел прижаться грудью к тернию, был мистер Мерфи, один из его бывших учеников.

— Пресвятой Боже! — сказал Уайли.

— Этот гигантский сгусток аполлонического бессилия, — простонал Нири, — этот шизоидный спазмофил — и занимает грудь ангела-Кунихан. Возможно ли такое!

— И впрямь знатный прощелыга, — сказал Уайли. — Однажды обратился ко мне.

— В последний раз, когда я его видел, — сказал Нири, — он копил деньги на аппарат искусственного дыхания Дринкера — на тот случай, если ему надоест дышать.

— Помнится, он выразил надежду, — сказал Уайли, — что я смогу целым и невредимым вновь вернуться в свой стог сена до того, как меня отыщут.

Сердце Нири (когда оно не находилось в состоянии остановки) не только воздыхало о мисс Кунихан, но вдобавок еще и истекало о ней кровью, ибо он был убежден, что она покинута. Он припоминал, как Мерфи похвалялся относительно ведения своих амурных дел согласно правилам, положенным Угрюмым Пастухом Флетчера. И выражения, какими он пользовался, говоря о мисс Кунихан, не предполагали, что он отличал ее особым обращением.

Мерфи оставил Гимнасий в минувшем феврале, примерно за месяц до того, как Нири повстречал мисс Кунихан. С тех пор единственное, что о нем дошло, было известие о том, что его видели в Лондоне в чистый четверг, ближе к вечеру — растянувшись на спине, он лежал на траве в Кокпите, в Гайд-Парке, один, в глубоком оцепенении, все усилия вывести его из коего оказались безуспешны.

Нири осаждал мисс Кунихан знаками своего внимания, посылая ей манго, орхидеи, кубинские сигареты и копию своего трактата «Доктрина предела» с исполненным страсти автографом. Если она и не уведомила о получении этих даров, она по крайней мере и не вернула их, так что Нири продолжал надеяться. Наконец она назначила ему свидание — у могилы Отца Праута (Ф. С. Мэхони)[15] на Шендонском кладбище, единственном известном ей в Корке месте, где мирно уживались свежий воздух, уединенность и отсутствие опасности нападения.