Эдгар Вулгаков - Течение времени Страница 7

Вскоре должно было произойти событие, о котором говорили по радио, писали в газетах: полное солнечное затмение – луна закроет солнце, и среди дня наступит ночь. Такое явление не могло пройти мимо ребят. Очки с темными стеклам в Городке не продавались, и Алеша с Витей стали собирать осколки стекол, чтобы закоптить их на огарках свечей, полученных от дедушки «Митрий мой». Стекол они накопили много, очень много на случай возможных непредвиденных обстоятельств: а вдруг одно, второе, третье… случайно разобьются. Далее следовало выбрать место наблюдения за затмением. По их представлению, оно должно располагаться как можно выше над землей, например, на колокольне. Но от этой, с точки зрения мальчишек, замечательной идеи пришлось отказаться, так как вход на колокольню был наглухо закрыт со времен революции. Оставался только чердак, куда тоже не так легко было попасть. Но они пробрались и обнаружили там старую мебель, покрытую толстым слоем пыли. Открыть раму слухового окна чердака им не удалось. Перепачканные пылью и покрытые паутиной с головы до ног, ребята поняли, что наблюдать за затмением надо на открытом месте, стоя или лежа на травке, кому как удобно. Так им и советовала Алешина мама. Она никогда в категорической форме не вмешивалась в действия ребят, кроме тех, которые могли бы привести к серьезным последствиям.

Любые события Алеша воспринимал через свою личную призму ощущений: романтичность, загадочность и интерес, почти всегда связанный в той или иной мере с игрой. Мама поддерживала и поощряла Алешины фантазии, являющиеся, по ее мнению, основой творчества, направляя инициативу сына по правильному пути. Когда она чувствовала даже самое малое несогласие со своим мнением, она давала Алеше возможность действовать по собственному усмотрению, конечно, до разумного предела.

– Ну, ребята, обоим мыться, в ванну. И не только поплескаться под душем: тщательно промойте друг другу голову да мочалкой потрите прокопченные солнцем спины, вы грязные, как трубочисты. Старайтесь не очень брызгаться, сами и будете убирать за собой.

Наконец наступил долгожданный день солнечного затмения 1937 года. В саду перед верандой поставили несколько стульев, на один из которых положили коробку с закопченными стеклами и будильник. Алеша сам выверил часы по точному сигналу времени и поставил будильник на начало затмения. В саду собрались соседи: Мария Васильевна, к которой сразу подбежал Мишка, тетя Таня, «Митрий мой», не верящий в надвигающиеся события. Все получили закопченные стекла… Ребята легли на травку там, где деревья не загораживали солнца. Был яркий солнечный день, и ничто не предвещало внезапного наступления ночи. Наступила торжественная тишина, и вот на солнце стала наползать тень в виде черного сектора, увеличивающегося с каждой минутой. «Митрий мой», кряхтя, став на колени, принялся молиться и часто-часто креститься. Затем тень луны закрыла уже половину солнца, и наступили сумерки, переходящие в ночь. По всему Городку закукарекали петухи, запрокинув голову, завыл Мишка… Алеша, не отрывая закопченного стекла от глаза и не открывая другого глаза, свободной рукой старался повалить Мишку на себя, успокаивая его. Он не мог упустить и мгновения этого редкостного явления. А когда наступило полное солнечное затмение и вокруг тени луны возник венчик бушующего солнечного пламени, Алеша вскочил и в восторге выкрикнул в надвинувшуюся ночь громче петушиного кукареканья и воя Мишки:

– Какая красотища!

Затем тень луны стала сползать со светила, и отступающий сумрак был подавлен пылающим на синем небе солнцем. Алеша, сделав глубокий поклон и разводя руками, как это делал Михаил Михайлович, обращаясь к еще не успевшей поредеть аудитории, громко сказал, удивляясь сам себе:

– Спектакль с участием небесных светил, солистов Мишки и петухов Городка окончен. «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

Алешина мама, Мария Васильевна и тетя Таня захлопали в ладоши, а «Митрий мой» заковылял к себе, бормоча под нос: «Бесовское действо, Боже упаси».

Больше всего ребята любили купаться на косе, недалеко от берега, где было «по шейку». И еще им доставляла удовольствие «работа» на переправе. Они знали, куда на пароме следует поставить тот или иной воз, легкую бричку или редкую по тем временам полуторку. Обычно Алеша вместе с возчиком брал под уздцы лошадь, поглаживая и успокаивая ее, если она волновалась, отводил воз на место. Витя на берегу выстраивал подводы, хотя многие из крестьян поначалу не хотели слушаться мальчишек, но после громкого окрика паромщика подчинялись. После погрузки под колеса телег подставляли клинья, уздечкой привязывали лошадей к перилам парома, все мужчины и вместе с ними ребята выстраивались вдоль троса и ждали команды перевозчика. Трос был закольцован через блоки, уставленные на обоих берегах, часть его свободно лежала на дне реки, чтобы над ним беспрепятственно могли проходить суда.

Паромщик, человек серьезный и ответственный, к пассажирам обращался коротко и ясно:

– Мужики! Мой крейсер работает на вашем пердячем пару. Снять чалку. Навались!

И в тот день, когда это случилось, ребята, как обычно, были на пароме. Проходящий вблизи берега буксир зацепился за трос, развернул паром и потащил его за собой. Начавшаяся было паника тут же была подавлена зычным голосом паромщика с соответствующими выражениями в адрес буксира и пассажиров. Хорошо, что трос не оборвался, и буксир, освобождаясь от троса, дал задний ход и поставил паром поперек течения. Затем дотащил паром до противоположного берега и, дав прощальный гудок, побежал дальше. После этого происшествия Алеше запретили плаванье на пароме.

Изо дня в день совершая свой путь по безоблачному синему небу, щедрое солнце освещало сады Городка, в которых созревали набухшие от сока крупные ягоды сладкого крыжовника, загоревшая до черноты «владимирка», черная, красная и белая смородина и, как по конвейеру – слива, ранняя, летняя, поздняя. И яблоки разных сортов – от летних до поздней крупной антоновки, которая в это время только начинала увеличиваться в размерах и наливаться соком.

В те дни в Летнем театре парка безуспешно трудился гастролирующий по области драмтеатр. Уже уехали главный режиссер и директор театра в поисках нового места для гастролей и артистов для обновления труппы, но актеры должны были сыграть еще один дневной спектакль.

Однажды Алеша и Витя решили на веранде игрового зала занять бильярд. Им разрешали играть в утренние часы, когда не было посетителей. В тот момент, когда они собирали шары в угольник, человек, развалившийся на скамейке возле веранды, вдруг произнес хорошо поставленным голосом:

– Эй, малец, подойди сюда!

– Это вы мне?

– А кому же еще, если кроме тебя и маленького шпингалета здесь никого нет?

– Он мой товарищ, и не шпингалет. Мы с ним ровесники.

– Мне нужен ты. Ты длиннее, я хотел сказать, выше. Ты искусство любишь?

– Это что – музыка, кино, театр? А книги – это тоже искусство?

– Тоже, тоже!

– Тогда очень люблю!

– А ты можешь говорить громким внятным шепотом?

– Это как?

– А вот так: «Все мерзостно, что вижу я вокруг, но как тебя покинуть, милый друг!» – А ну-ка, громким шепотом повтори.

Алеша повторил.

– Хорошо. Еще раз, погромче. Вот так! – Так ты искусство любишь, говоришь? Это, братец, Вильям Шекспир. Слышал о таком?

– Конечно.

– Молодец! А сколько тебе лет?

– Десять с половиной.

– Сколько раз смотрел «Проделки Скапена?».

– Сколько вы представляли, я хотел сказать, играли. Шесть!

– Я видел тебя в первом ряду, с края, вместе с толстунчиком-шпингалетом.

– Он не шпингалет, я же вам говорил.

– Хорошо, хорошо, он не шпингалет. – Как попадали в зал?

– Для наполнения.

– Без вас было бы десять, а с вами пятнадцать?

– Примерно так.

– Интересный у нас разговор. Так вот, слушай. Нашей премьерше Астровой давно обещали бенефис. А зрителя нет и нет, а денег, как, понимаешь, тоже все нет и нет. А главреж и директор смылись, конечно, по делам. Но, тем не менее, позвольте! Впрочем, все это ни к чему. Труппа решила сегодня устроить грандиозную попойку. А играть завтра для воинской части в двенадцать. Вам ситуация ясна, молодой человек? Во-первых, завтра извольте вылезти из трусов и надеть что-нибудь поприличнее. Хотя это и не важно, так как вас никто не увидит в суфлерской будке. Что-то я разговорился. Ближе к делу, и потому, во-вторых, держите пьесу, она размечена. Ход действий вы знаете, кто кого играет – тоже. Будете суфлером, потому что Петра Петровича к утру не откачаешь. А труппе без банкету больше нельзя, у всех давно горит душа. Ясно?! Так вот – спасай искусство! Да, пора представиться. Как вас позволите величать?

– Алешей.

– Ха, значит тезки. Оба Алексеи.

– Нет, я Алеша, иначе не буду суфлером, а он Витя.

– Ладно, пусть будет Алеша, пусть будет Витя. Но в суфлерской будке Вите делать нечего. Пускай из зала слушает подсказки, может быть, услышит. Интересно, с какого ряда? Алеша, завтра приходи в одиннадцать. Я буду как стеклышко, остальные, по возможности, тоже. Смотри, не подведи искусство. Искусство – это то, чему мы служим не за злато, а по велению души и сердца.