Майкл Корда - Богатство Страница 7

Наконец, она услышала, как он взял трубку. В отдалении играло нечто, напоминающее звуковую дорожку фильма. Мысленно она представила, как он лежит в махровом халате на огромной постели, неустанно переключаясь с одного кабельного канала на другой, или прокручивая записи фильмов, в ожидании рассвета и двух-трех часов сна, – в большем он, по-видимому, не нуждался. Спальня Саймона являла собой игротеку высоких технологий, и один из друзей Саймона как-то сказал, что она выглядит, как японская торговая выставка. На стене напротив постели располагался гигантский телеэкран, игровые и ночные столики напоминали контрольные панели космического корабля. Потолок был зеркальный, стены обтянуты черной кожей, мебель отделана хромом, стеклом, нержавеющей сталью. Здесь было слишком много всего: зротические скульптуры, хитро подсвеченные потайными прожекторами, вращались на пьедесталах, голограммы мерцали на фоне темных стен, модернистские произведения искусства мигали неоном. -Ради Бога, Саймон, это Алекса! – нетерпеливо сказала она.

Последовала пауза. -Ты одна? – его голос был даже более осторожным и отстраненным, чем тот, что прозвучал на автоответчике. -Они давно ушли, Саймон. Я ждала, что ты позвонишь. -С ума сошла? Насколько я знаю, трубку мог взять полицейский. С тобой все в порядке? В порядке ли? Физически, пожалуй, да. Она сумела прибраться в квартире, не так ли? Она не сломалась, не наглоталась таблеток, но не способна была заставить себя дотронуться до постели, не то что лечь в нее, и не могла даже подумать о будущем, которое так или иначе станет настоящим, в тот миг, когда взойдет солнце. -Алло? Ты еще здесь? -Извини. Нет, я не в порядке. -Что случилось? -Это было ужасно. Можно подумать, что это я убила его! Никто даже не в ы с л у ш а л меня – даже деверь Артура. -Де Витт? Да, этот тип холоден, как рыба. Они поверили в твой рассказ?

На миг она вздрогнула, вспомнив панику, которую ощутила при звонке в дверь, понимая, что это вызванная ею полиция, но было уже поздно изменить то, что она сделала, дабы подтвердить свою историю.

– Нет, – сказала она. Дежурные копы, те, что прибыли первыми, может и поверили бы, но я думаю, что врачи не обманывались ни секунды. Потом приехал инспектор с парой детективов. Он тоже понял, что случилось. Я прочла это по его глазам. -Забудь его глаза. Он с к а з а л что-нибудь? -Он не обвинял меня прямо, нет, если ты это имеешь в виду. Но из тех вопросов, что он мне задавал я заключила, о чем он думает. -Не беспокойся, о чем он д у м а е т. Копам платят за то, чтоб они предполагали худшее. Они спрашивали тебя, был ли кто-нибудь еще в квартире? -Да. Снова и снова. -И что ты сказала? -Ответила – нет, я была одна. -Хорошая девочка. – Он сделал паузу. Она услышала клацающий звук и поняла, что он дистанционным управлением переключает каналы телевизора. – Конечно – продолжал он, – я никогда не думал, что они купятся на это. И предупреждал тебя.

Она промолчала. Это было истинной правдой.

– По правде, меня ставит в тупик, что ты так заботилась о распроклятой репутации Баннермэна. Не многие пошли бы на такой риск ради старика. Эту сторону твоего характера я никогда полностью не понимал. Все время забываю, что ты приехала со Среднего Запада. -Я тебе говорила. Я любила его. -Да, знаю, – нетерпеливо перебил он. Разговоры о любви всегда раздражали Саймона, который отрицал, что это чувство вообще существует, а если да – что в нем есть какой-то смысл. Он любил заявлять с некоей гордостью, что сам никогда его не испытывал, однако совершенно счастлив. – Мы с тобой это обсуждали. Все просто. Баннермэн являл собой образ отца – привлекательный пожилой человек, изумительно богатый… элементарная психология, хрестоматийный случай для любого фрейдиста…

Она с трудом заставляла себя слушать. Саймон мог без устали объяснять чувства других людей.

Большей части того, что она узнала о жизни по приезде в Нью-Йорк, она была обязана ему, но не думала, что когда дело коснется любви, он чему-либо способен ее научить. Когда-то они были любовниками (слово, которое Саймон употреблял исключительно в физическом смысла) и из этого она тоже вынесла значительный опыт, в основном печальный. Однако она не озлобилась против него.

– Саймон, я не нуждаюсь в лекции, – сказала она.– Не сегодня.

– Так плохо?

Его тон был сочувственным, как будто он когда-либо был способен приехать и принести извинения. О Саймоне можно сказать все, что угодно, подумала она, – и большинство знакомых могли бы наговорить о нем кучу гадостей, – но ему нельзя отказать в интуиции. Возможно, из-за того, что у него так мало собственных эмоций, он так легко определяет их у других. Прирожденный манипулятор, даже когда его личные интересы не были напрямую затронуты, он был остро внимателен к человеческим чувствам, лучший слушатель в городе, где большинство преуспевающих людей слишком заняты разговорами о себе, чтобы расслышать хоть слово в ответ.

– Так плохо. Хуже. – Она мгновение помолчала. Когда заговорила вновь, голос ее стал тише и настойчивей. – Саймон, я не могу здесь оставаться, – почти прошептала она. -Что? -Я не могу оставаться здесь одна! – повторила она, сознавая, что голос ее дрожит от подступающей истерики, но не в силах с нею справиться. – Думала, что смогу. Все было в порядке, пока я занималась уборкой, но как только перестала, поняла, что должна уйти отсюда. -Успокойся. Утром почувствуешь себя лучше. Поверь. -Саймон, я не могу ждать до утра.

Он вздохнул.

– Саймон, я хочу приехать к тебе. Ты можешь поместить меня в свободной спальне. Или я буду спать на софе. П о ж а л у й с т а! – Она сделала паузу. – Саймон, я не хочу быть одна. -Эй, успокойся. Я понимаю. Просто не думаю, что это хорошая мысль. -Меня это не волнует. И вообще, почему это плохая мысль? У тебя кто-то есть? Я так не думаю, Господи помилуй! -Нет, нет, не в этом дело. Ты выглядывала в окно? -Конечно, нет. Зачем? -Так погляди! Уверен, что перед твоей дверью расположилась толпа репортеров.

У нее пересохло в горле. Она отложила трубку, подошла к окну и отодвинула штору. Подьезд дома разглядеть было невозможно, но но на тротуаре напротив топталось по меньшей мере с десяток мужчин и женщин, включая команду телевизионных новостей с мини-камерами и вспышками. Она почувствовала себя, как загнанный зверь. Вернулась и подняла трубку.

– Ты прав, – сказала она приглушенно, словно репортеры снаружи могли услышать ее. -Конечно, прав. Ты – сенсация! Мой совет – оставайся дома.

Мгновение она обдумывала этот совет, и отвергла его. Если она что-то узнала о Саймоне за два года работы у него, так то, что он пойдет на все, чтобы его имя не попало в газеты. И ее имя, поскольку она работала на него. Большинство людей его круга тратило массу сил, чтобы их упомянули хотя бы на шестой странице "Пост" или в колонке сплетен Лиз Смит. Саймон прилагал столько же усилий, чтобы избежать всякого упоминания о себе и своих делах даже в разделе бизнеса "Нью-Йорк Таймс". Толпа репортеров действовала на него так же, как толпа линчевателей.

У нее не было никакого желания выходить из подъезда под лавину вопросов и вспышки камер, но все лучше, чем сидеть здесь, загнанной в квартире, где лишь несколько часов назад Артур Баннермэн умер в ее объятиях.

– Худшее, что они могут сделать – это задавать вопросы, – сказала она более уверенно, чем чувствовала себя. – И нет закона, по которому я обязана им отвечать. Я не собираюсь сидеть, забившись здесь, поэтому могу пройти через них. -Приди в себя. Сейчас четыре часа долбанного утра. Ты никогда не поймаешь такси. А если поймаешь, они увяжутся за тобой.

Алекса без труда распознала осторожную ноту, как отдаленный сигнал опасности. Совсем недавно Саймон выскользнул ради нее из своей скорлупы, несмотря на весь свой здравый смысл, сейчас же он уклоняется. Она удержалась от порыва закричать на него, понимая, что из этого не выйдет ничего хорошего и будет только хуже.

– Что-нибудь придумаю. Оторвусь от них в парке, если понадобится.

Он рассмеялся.

– В парке? В это время ночи там зона боевых действий!– Саймон был из тех нью-йоркцев, кто испытывал романтическую гордость опасностями города, настоящими или воображаемыми, и прогулку на два квартала от Пятой Авеню он воспринимал как героическое приключение, полное риска. Его квартира была экипирована всякого рода сигнальными устройствами против взлома не хуже, чем ракетная база, он занимался боевыми искусствами и имел разрешение на ношение оружия. Насколько знала Алекса, он ни разу в жизни не был в Центральном Парке, но вполне естественно, что он считал его полем битвы.

– Со мной будет все в порядке, Саймон. Головорезы пошли домой и легли спать, когда головы резать стало некому. У них, как и у всех, есть свои рабочие часы. -Ради Бога, Алекса! Твой любовник был одним из богатейших людей Америки. К утру весь этот чертов мир узнает, что он умер в твоей постели. Люди подумали бы так, даже если бы это н е б ы л о правдой. За двадцать четыре часа ты будешь прославлена прессой, дорогая. Хочешь ты этого или нет? -Он не был моим любовником, Саймон. – А кем же тогда?