Надежда Максимова - Код Андрея Рублева Страница 7

— Нет, ну ты подумай, — мрачно произнес Иван. — И что, вся древняя история с такими (тут он повертел кистью у виска) «проблемами»?

— В общем, да.

— А Скалигер-то куда смотрел? Он же когда составлял свою хронологию, о чем-то думал, на чем-то основывался?.. Ладно, допустим компьютера не имел и в астрономии просчитался, но какая-то логика в его построениях была? Или нет?

— Безусловно. Он брал за основу какие-то более-менее связные и длительные по времени куски древних записей, оставшиеся, ну скажем, от Римской империи. А все прочие события привязывал к этому костяку. Это разумно и удобно, учитывая, что Римская империя охватывала практически весь цивилизованный мир. И, как пишет известный современный американский хронолог Э. Бикерман, «все остальные датировки древней хронологии можно связать с нашим летосчислением при помощи прямых или косвенных синхронизмов с римскими датами».

— Ага! — живо произнес Иван.

— Существуют некие таблицы — фасты, в которых, как считается, велась погодная, то есть по годам, запись всех должностных лиц античного Рима. Эти таблицы могли бы, в принципе, служить надежным «скелетом» хронологии.

Пусть, например, в неком тексте упомянут римский консул. Поскольку к настоящему времени составление последовательного списка консулов за период в 1050 лет от Юния сына Марка Брута и Тарквиния Коллатина (якобы 509 год до н. э.) до Василия (якобы 541 год н. э.) в основных чертах завершено, то все просто. Находим в списке имя упомянутого консула и, ссылаясь на дату, даваемую его консулату в списке, мы привязываем описываемые события к временной шкале.

— Просто и разумно, — одобрил Иван.

— Однако, сами историки (в частности Г. Мартынов) указывают, что в фастах имеются «ПОСТОЯННЫЕ РАЗНОГЛАСИЯ, какие мы встречаем у Ливия на каждом шагу, в именах консулов, более того, частый пропуск их и, вообще, ПОЛНЫЙ ПРОИЗВОЛ В ВЫБОРЕ ИМЕН… Как согласовать с этим НЕВОЗМОЖНУЮ ПУТАНИЦУ в именах военных трибунов?… ФАСТЫ ИСПЕЩРЕНЫ НЕПРАВИЛЬНОСТЯМИ, В КОТОРЫХ ПОДЧАС НЕВОЗМОЖНО РАЗОБРАТЬСЯ».

И более того, наиболее связные документы, на которые, казалось бы можно было опереться, при более тщательном рассмотрении, по мнению того же Г. Мартынова оказываются ПОДЛОЖНЫМИ, СФАБРИКОВАННЫМИ МНОГО ПОЗЖЕ.

— Стоп-стоп-стоп, — замахал руками Иван. — Кто такой это Г. Мартынов? И почему его мнению мы должны доверять больше, чем, скажем, тому же Скалигеру, который не только провел фундаментальнейшую — ты сам говорил — работу, но и добился всеобщего признания. Ему поверил весь мир. Его выводы занесены во все учебники. Выстроенная им хронология является общепризнанной…

— Меньше пафоса, коллега. Не знаю, заметил ли ты, но наш разговор из области научной, той, где царят строгие факты и твердо доказанные гипотезы, начинает перемещаться в область «верю — не верю»?

— А ты, похоже, хочешь сказать, что в той истории, которую мы изучали в школе, вообще нет ни слова правды?

— Нет, отчего же… Какая-то правда, там безусловно есть. Но обратил ли ты внимание, доверчивый мой, что в школьном курсе истории, все страны изучаются по отдельности? Причем совершенно не ясно: ни как они возникли, ни как развивались, ни как погибли.

— Я не согласен. Например, про Римскую империю все очень даже ясно расписано. Там была эта, капитолийская волчица и у нее близнецы Ромул и Рем. Они основали Рим, который потом стал Римской империей. А потом пассионарность упала, и Рим разрушили варвары.

— Блеск, — оценил я. — Кстати, у меня имеется вот такая любопытная книжица. — Я извлек с полки «Задачник по истории России» С. Г. Смирнова. — Тут в конце, на странице 199 приводится табель оценок успеваемости в Академии Генерального штаба (1880 г.) Читаю:

«Ученик знает некоторые отрывки из преподанной науки, но и те присвоил себе одной памятью. Он не проник в ее основание и связь частей, составляющих полное целое. Посредственность сия, может быть, происходит от некоторой слабости природных способностей. Отличные дарования при легкомыслии и празднолюбии влекут за собой те же последствия. Успехи посредственные, оценка „два“».

— Какая еще «слабость природных способностей»! — завопил Иван. — И вообще у меня по истории «пять»!

— Тогда расскажи, на основе того, что вы учили в школе, как в Египте появилось столь мощное развитое сельское хозяйство — каналы, запасающие воду во время разливов Нила, высокая культура обработки земли…. Я уж не говорю про такое сложное строительство, как возведение пирамид.

— Ну… а в чем проблема? Люди постепенно научились обрабатывать землю… Это естественно.

— Для цивилизованного человека может и естественно. А как первобытный мог догадаться, что если определенным образом обработать землю, потом бросить в нее зерно, сложным образом ухаживать за всходами, то через полгода (!), в течение которых нужно как-то добывать другую пищу, чтобы не умереть с голода… Словом, что после сложных процедур и длительного времени он получит что-то нужное?

— Не вполне тебя понимаю…

— Скажу иначе. История древнего Египта написана так, словно там изначально существовала высокая земледельческая культура. Но она не возникает на пустом месте — должны быть какие-то пробы, постепенная отработка технологий выращивания… Ничего этого нет. Историки, разумеется, замечали эту логическую дыру в своих построениях. И отодвигали начало египетской истории в более глубокую древность. Но это давало ответа на поставленный вопрос. Тогда снова отодвигали в древность, образуя дурную бесконечность. Отчасти по этой причине и возникло огромное количество датировок правления первого фараона Менеса. Мы это уже рассмотрели.

Я остановился, потому что почувствовал, что Иван более меня не слушает. Печален сидел он у окна и глядел вниз. На кроны деревьев, под которыми гуляли люди, сверкали лаком припаркованные машины. Оттуда доносились голоса, детский смех, стуканье мяча об асфальт.

— Что загрустил? — спросил я, усаживаясь рядом.

— Обидно.

— Почему?

— Вот так живешь, стараешься, учишь… Думаешь, что уже знаешь о мире что-то важное. Надежное… А ты все разрушил.

— Ну, что значит разрушил? — пробормотал я. (Вот черт, осел дипломированный, увлекся, понимаешь, умствованиями, а у человека картина мира рухнула. Процесс не простой и крайне болезненный. Одно дело знать, что ты стоишь на каком-то твердом основании и четко осознаешь себя в мире, а мир в себе. И вдруг обнаруживаешь, что все вокруг фикция, и ты, лишившись опоры, барахтаешься в пустоте, безнадежно пытаясь ухватиться хоть за что-то привычное…) — И вовсе не все я разрушил, — бормотал я, лихорадочно соображая как поправить положение. — Так, несколько ложных представлений…

— Все! — трагически произнес Иван. — Просто ты не все еще успел высказать.

— Но, видишь ли, — я мучительно подбирал слова, стараясь не суетиться в мыслях, — когда мы отказываемся от ложных представлений, то получаем возможность увидеть реальную картину мира. Уверяю тебя, это дорогого стоит.

— О, конечно! Узнать, что Библия написана в 15-м веке, что римской империи не существовало, что не было никаких Пелопонесских войн, Афин, Спарты, подвига царя Леонида в Фермопильском ущелье…

— Ну-ну, не горячись. Подвиг — это такая вещь, что живет в веках. Несмотря ни на что. 300 спартанцев погибли, защищая Родину, но не сдались. И пусть это произошло не в то время и не в том месте, которые указаны в учебнике, величие их духа от этого не становится меньше. И может наш долг в том и состоит, чтобы понять, оценить…

— Я очень люблю царя Леонида, — смущенно признался Иван, поднимая на меня влажный взгляд. — В детстве у меня был фильм «300 спартанцев»…

— Мне тоже спартанцы глубоко симпатичны, — обрадовался я. (Все-таки счастье, что детская психика так пластична. Помнится, когда мне один восточный мудрец поломал картину мира, я бился в истерике почти трое суток). — Но подвиги совершают не только воины.

Дадим теперь слово Носовскому и Фоменко:

В нашей книге «Империя» мы подчеркнули то поразительное обстоятельство, что принятая сегодня версия русской истории была создана в XVIII веке, причем исключительно ИНОСТРАНЦАМИ. А именно, немцами Миллером, Байером, Шлецером и др. Возникает естественный вопрос — куда же смотрели русские ученые? Как русское образованное общество могло позволить столь бесцеремонное вмешательство в такую важнейшую область науки и культуры как отечественная история? Ведь ясно, что разобраться в отечественной истории иностранцу труднее, чем своему.

ПОЭТОМУ ПОЛЕЗНО ПРИПОДНЯТЬ ЗАВЕСУ НАД СЕГОДНЯ УЖЕ ПОЧТИ ЗАБЫТОЙ ИСТОРИЕЙ ЯРОСТНОЙ БОРЬБЫ, КОТОРАЯ ВЕЛАСЬ В XVIII ВЕКЕ В АКАДЕМИЧЕСКИХ КРУГАХ ВОКРУГ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ. Воспользуемся уже редкой сегодня книгой М. Т. Белявского «М. В. Ломоносов и основание Московского университета», изданной Московским университетом в 1955 году к 200-летию его основания. Оказывается, борьба за русскую историю была существенной частью борьбы русского общества XVIII века за право иметь отечественную науку. В ту эпоху это право было под большим вопросом. Во главе движения русских ученых стоял знаменитый М. В. Ломоносов. Во главе иностранцев, желавших, — при нескрываемой поддержке романовского императорского двора, — подавить русскую национальную научную школу, стоял историк Миллер.