Алексей Слаповский - Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать Страница 7

Теория вероятности

Где ж правота?

А.С. Пушкин. «Моцарт и Сальери»

В городе Саратове, на улице Рабочей, перед зданием строительного техникума стоял памятник. Даже и не памятник, а так себе: четырехгранный каменный столб в метр примерно высотой, а на этом столбе — голова. Чья голова — абсолютно неважно. Во-первых, все и так понимают, чья голова там была, а во-вторых, ее уже два года как сшибли, а в-третьих, не о ней вовсе речь.

Однажды вечером студенты техникума выпивали и веселились. Они сидели у открытого окна, и вот один из студентов замахнулся пустой бутылкой, чтобы кинуть и попасть в постамент. Но передумал, ему это показалось неинтересно. Он быстро спустился, поставил на постамент бутылку и быстро вернулся обратно, крича, чтобы без него не начинали. И они стали кидать по этой бутылке сначала тоже бутылками, а потом и другими вещами — и, конечно, рано или поздно кто-нибудь попал бы, но тут к ним в комнату пришли девушки, и они, конечно, тут же забыли о бутылке.

Настала ночь.

Наступило утро.

Бутылка стояла на постаменте.

Перым ее увидел, проходя мимо, Игорь Анатольевич Букварев. Ему было тридцать четыре года, он работал водителем автобуса, вот и шел спозаранку в автопарк выводить автобус на маршрут, работать. Игорь Анатольевич был высок, строен, ловок — и вообще хороший человек. И утро было хорошее, оно как бы просило энергии и движения. Поэтому, увидев бутылку, Игорь Анатольевич нагнулся, взял камень из кучи щебенки, что была свалена возле тротуара, прицелился и кинул. Не попал. Кинул еще раз. Не попал. Посмотрел на часы и, ничуть не расстроенный, пошел быстрей в автопарк, он был человек пунктуальный, не терпел опозданий ни от других, ни от себя.

Потом прошла бабушка. Как ее звали и почему она поднялась в такую рань, я не знаю, потому что она прошла мимо и даже не заметила бутылки.

Потом прошел Виктор Константинович Лишков, он шел не на работу, как Букварев, а с работы, потому что был компьютерный программист и, увлекшись какой-то задачей, просидел всю ночь, не смыкая глаз, задачу не решил, изнемог — и отправился домой, чтобы прийти в себя, а потом заняться задачей с новой силой. Бутылку он увидел как возможность частичной моральной компенсации за ночное бесплодное бдение. Взял камень, кинул. Не попал. Кинул еще три раза. Не попал. Тут он заметил, что кто-то идет по улице. Умный серьезный человек, а чем занимается! — подумал он о себе от лица этого незнакомца, хотя тот никоим образом не мог знать, что Лишков умен и серьезен, — и удалился.

Незнакомцем был Алексей Иванович Славкин. Его раннее появление на улице тоже объяснимо: он шел от женщины. Он шел от женщины, с которой достиг полной гармонии. И вообще все у него получалось в последнее время. И он захотел подтвердить в себе ощущение, что ему все удается. И — не попал. И не стал повторять опыта. Ну, не попал один раз, ничего страшного. Размял руку, кинул камень, не особенно стараясь. Если же он стал бы добиваться успеха и, не дай Бог, не добился бы — то есть, само собой, добился бы, но лишь с пятого или восьмого раза, ощущение удачливости пропало бы, появилось бы вместо него ощущение неуверенности в своих силах, это повлияло бы на все остальное, во всех делах его начнут преследовать неудачи из-за его неуверенности — и пошло-поехало, и быть ему через год алкоголиком или вообще в психушке.

После этого появился пожилой человек Бронислав Егорович Цырин. Он всегда гулял спозаранку, когда меньше газов от автомобилей. Но гулять попусту не любил, так как был всегда человек с содержательной душой. Он ходил там, где окружающее могло навести на разные мысли. В частности, обезглавленный постамент навевал на него горькую думу о разрушенных святынях и о близком, по его мнению, конце всего. Конечно же, бутылка усугубила горечь привычной печали. Но, увидев кучу щебенки, Бронислав Егорович вспомнил, что был лучший охотник из всех бывших властителей, которые, олухи, только и знали водку жрать да в банях с девками париться. Нет, он на охоту ездил для охоты, бил и кабана, и лося в глаз, и лису в бег, и птицу влет — и не шальной дробью, а меткой целенаправленной пулей. Поэтому он ощутил привычный охотничий азарт: попасть! Он огляделся: никого. Нагнулся за камнем, но тут же сделал вид, что завязывает шнурки: почудились чьи-то шаги. Покопавшись в шнурках, разогнулся. Никого нет. Почудилось. Опять нагнулся. И опять выпрямился. Вдруг кто-то смотрит в окно? Вдруг бутылка поставлена для провокации? Знаем мы вас, кляузников, анонимщиков, подлецов! Все заслуги человека за мелкую погрешность готовы похерить, всю жизнь готовы ему истоптать и искалечить!.. Бронислав Егорович конспиративно, не спеша оглядел окна. Никого не обнаружил. Рано еще. Спят все. Сердце стало постукивать. Врачи не велели волноваться. Но если он не кинет, то на весь день останется с неудовлетворенностью, это для нервов, для сердца очень плохо. И он, быстро схватив камень, кинул. Не попал. Словно и не было славных охотничьих достижений, которыми он гордился, может, больше всего в жизни. Торопливо Бронислав Егорович схватил и кинул второй камень. Не попал. Нагнулся за третьим — да так и застыл: кольнуло в сердце. Медленно, очень медленно он разогнулся, положил руку на грудь и побрел домой. Здоровье превыше всего, а в его возрасте — особенно.

Некоторое время улица была пуста. Но вот вдали показался Владимир Васильевич Яйцев. Он был с похмелья, привычного, тяжелого. Он поднялся рано, чтобы успеть вперед других алкоголиков обойти окрестные улицы, отыскать в кустах, подъездах, мусорных баках достаточное количество пустых бутылок для покупки чего-нибудь спиртного, чтобы не умереть с похмелья и жить. Владимир Васильевич был близорук, очки он разбил три месяца назад, а на новые у него нет средств. Бутылку на постаменте он увидел издали и сразу понял, что это — бутылка. Но — та ли, вот вопрос. В приемных пунктах принимают только отечественные бутылки определенного стандарта, поэтому импортные разнокалиберные емкости Владимир Васильевич ненавидел и всегда их разбивал. Он приближался с надеждой. И скоро понял, несмотря на близорукость, что бутылка некондиционная. Задохнувшийся от досады Владимир Васильевич (ему вот уже полчаса не попалось ни одной нормальной бутылки) схватил огрызок кирпича и метнул им в бутылку с расстояния вдвое большего, чем то, с которого кидали его предшественники. Брызнули осколки. Нисколько не удовлетворенный этим, восприняв как должное, став даже еще мрачнее от того, что удача, изменившая ему в важном деле, вдруг улыбнулась в деле абсолютно ненужном, он пошел прочь.

А я подумал: что же получается? Почему же не попал хороший человек Игорь Анатольевич Букварев, имеющий здоровье и ловкость, не попал Виктор Константинович Лишков, умный и точный во всем, не попал Алексей Иванович Славкин, человек удачливый и везучий, не попал даже Бронислав Егорович Цырин, бывший снайпер-охотник, а попал никчемный человек, алкоголик с трясущимися руками и глазами, да к тому же близорукий?! Или ничего не стоят достоинства человеческие? Ничего не стоит жизненный опыт? Ничего не стоят здоровье, сила, меткость, ум, наконец! — а решает все только случай, уподобляя действия людей чему-то неодушевленному, что подчиняется законам не нравственно-социально-психологическим, а грубо-механическим, как, например, теория вероятности. Теория вероятности допустила и осуществила, что попадут не камни Цырина, Славкина, Лишкова или Букварева, а огрызок кирпича из руки Яйцева. Где ж правота? Где справедливость?

Обидно...

Женихи

Он говорит: все, хватит, я привык один жить. Проваливай.

Ладно, посмотрим.

Дала объявление: в меру молодая, в меру красивая и в меру стройная, без детей и квартиры, но с любящей душой. Адрес мамин: жила у нее.

Пошли женихи.

У первого была шея длинная, как у верблюда на пачке сигарет «Кэмел», живых верблюдов я не видела, а «Кэмел» курю для мужчин, когда они для интереса ухаживают, они любят, что женщина курит. А когда для замужества — терпеть не могут. Пойми их.

Второй как пришел, сразу стал руки мыть. По локоть, будто хирург. Я в больнице работала, видела.

Третьему мать стала вишневое варенье на блюдечку ложить и нечаянно — на штаны. Он так разозлился, будто не вареньем, а кипятком, и не на штаны, а на совсем другое место, если без штанов. Но вида не подал.

Четвертый сел рядом на диван музыку слушать, обожает музыку, сам слушает, а сам мне ногу даже не гладит, а щиплет, до синяков нащипал. Я этого не люблю — и сказала ему прямо. Он сказал, что забылся от музыки. Охотно верю, но с трудом.

Пятый — ужас какой-то: молодой, красивый, зачем я ему понадобилась? Говорил три с половиной часа о стремлении к простоте. Я ничего не поняла. Ладно, говорю, давай в воскресенье в цирк сходим, там все просто, можно польта не сымать. Прождала у цирка полчаса — не явился.