Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 12. Ключи от Волги Страница 7

Добрусенки просили «не искать в их жизни ничего героического». Я и не стал искать. Рассказал лишь о том, что сами они с удовольствием вспоминали.

Кодинская заимка

Сибирское слово «заимка» обозначает место, занятое под пашню либо под сенокос. Стоят на заимке обычно два-три строения. Приезжают сюда из деревни на время, главным образом летом. А поскольку дорогу в малообжитых местах заменяет река, заимка — это почти всегда пойменный лоскуток занятой под хозяйство земли.

Кодинская заимка оказалась заимкой под громадное дело. Тут будет построена четвертая ангарская гидростанция. Название этого места будет, скорее всего, позабыто. Станцию собирались строить у Богучана, и в проектных конторах уже привыкли к названию «Богучанская ГЭС». Но тут, на месте, слово «заимка» еще в ходу.

— Куда вертолет? — спросил я у летчиков.

— На заимку.

— Возьмете?

— Садись.

Чуть левее этого места Ангару пересекает плотина.

* * *

От Усть-Илимска по прямой линии над тайгой до заимки двести с небольшим километров. На этой прямой я увидел три деревеньки и несколько ниток лесовозных дорог. Это были всего лишь маленькие человеческие причалы в океане лесов.

Леса тут хвойные. На высоких сухих местах — сплошь сосняки. А каждое пониженье — река, ручей, болотце, распадок между холмами — обозначено темной опушью елок. Если более часа лететь над такими лесами, покажется: вся земля из тайги только и состоит.

Но вот следы быстро идущих сюда перемен.

Лес сострижен. Горят костры. Козявками ползают тракторы. У Ангары штабелями сложена ждущая паводка древесина. Лес тут надо бы брать сейчас полной горстью, пока пространство это не стало очередным морем. И это время не за горами. Место плотины уже обозначено. Полным ходом идет подготовка строительства. В вертолете к заимке направляются прилетевшие из Москвы экономисты и инженеры — на месте оценить обстановку перед началом генерального наступления.

Садимся у Ангары. Часа четыре комиссия будет копаться в бумагах и осматривать место створа плотины. За это время можно как следует тут оглядеться.

* * *

В Усть-Илимске печным дымом не пахнет.

Варит, парит, обогревает и освещает там электричество. Тут же все пока по-таежному. У деревенских домов — баррикады сосновых дров, досок, опилок, щепок. Поселок от этого кажется желтым, янтарным. Пахнет прогретой солнцем смолой, дымом из труб, и где-то явно пекут блины.

Звуки тоже хорошие: стучат топоры, визжит дисковая пила, орут, почуяв весну, ребятишки и воробьи. Много на улицах молчаливых, изнывающих от безделья, добродушных собак.

И — не частая радость — ни единого пьяного.

Таково первое впечатление от поселка на Ангаре.

Захожу в первый дом познакомиться. Специально выбираю строенье немолодое, потемневшее и осевшее, с городьбою двора из тонких жердин, с коровой посреди городьбы. Хозяин приветлив, но без посредника-толмача объясниться мы, кажется, не сумеем: у старика ни единого зуба и вместо слов — только шипящие звуки.

Однако разговор получился. И за столом, где на выбор стояли бутылка корейской водки и кувшин молока, я узнал: хозяин дома Иван Иванович Куликов, его жена Валентина Ильинична и трое живущих рядом соседей представляют «уходящее прошлое» заимки.

Прошлое таково. В 1930 году волна бурлившей в сельских местах перестройки прибила сюда крестьян из-под Канска. Эти люди и положили начало поселку: раскорчевали лес, распахали землю под рожь и овес, завели огороды, построили мельницу, баню, пекарню. Ивану Ивановичу в ту пору шел девятнадцатый год, и это обжитое вместе со всеми место на Ангаре он стал считать самым хорошим местом для жизни. В1941 году отсюда он ехал на фронт и был в числе тех сибиряков, стойкость которых в морозную страшную зиму помогла Москве устоять.

Был ранен Иван Куликов в шею навылет. За что-то существенно важное сам маршал Жуков сказал этому сибиряку: «Молодец…»

После войны заимка почему-то стала хиреть.

Многие разобрали дома и перевезли на лодках в соседние села. Но Куликовы и еще кое-кто остались в поселке. И вот старики дожили до времени, когда все должно измениться, и очень скоро.

— Поселок-то будет затоплен. Не жалко хозяйство?

Старик вздохнул.

— Мы свое прожили. Вам, молодым, надо теперь глядеть, что жалко и что не жалко. Мои сыновья тоже вместе со всеми хлопочут. Оба — бурильщики…

Сыновей старика увидеть мне не пришлось.

Но в конторе геологов застал я главного их начальника, человека медвежьей комплекции, добродушного и веселого, с фамилией, как нарочно придуманной, — Буров.

— Сейчас, знаю, будете спрашивать, сколько всего я тут набурил… Все начинают с этого, — опередил мои шутки главный бурильщик.

Зовут его Игорь Сергеевич. Сюда, на зимовку, с отрядом геологов он прибыл уже давно и по праву считается тут старожилом. Он знает местную жизнь, тайгу, людей, охоту, погоду, норов реки. Но главное дело его — буренье.

Разведка буром необходима, чтобы надежно, на прочные скалы поставить плотину. И Буров бурил. На берегах Ангары и в русле ее (со льда) пройдено несколько тысяч скважин, заложено полторы тысячи шурфов, пробиты штольни.

— За фундамент ручаемся. Дело теперь за строителями.

Буровое свое хозяйство Игорь Сергеевич сейчас сворачивает.

— Двинемся дальше по Ангаре. Уже намечена точка…

Таким образом, покидает заимку и среднее поколение старожилов. На разведенном месте под стук топоров и урчанье моторов пускает корни жизнь совсем молодая. В семи километрах от берега заложен город (в поредевших соснах стоят там краны и домишки-времянки), а прямо у Ангары идет накопление сил для главного наступления — жилые дома, общежития, склады, аэродром, детский сад, школа… И продолжают стучать топоры. Поселок растет, принимая в себя идущие по таежному зимнику, а летом по Ангаре машины, припасы для стройки и молодых поселенцев.

Сейчас их четыре тысячи. Одни с опытом Братска и Усть-Илимска, другие только тут набираются мудрости жизни…

— И что же будет в этом сосновом храме?

— Тут банька, а тут — столярня, — откликается парень, крепивший стропила над аккуратным маленьким срубом. Плотника-парня зовут Александр.

— Александр Слащинин, — представляется он, вытирая с ладоней смолу.

Заходим в его домишко… Когда-нибудь Александр и его жена Наталья (она топограф) заведут себе фабричную мебель в квартире, полной всяких удобств. Но, поручиться можно, нынешнее свое жилище будут они вспоминать с благодарностью. Бревенчатые стены; кровать, сработанная без претензий на большое изящество, но надежно; стол; табуретки; сосновый шкаф; скамейки; полка — все еще пахнет тайгою, все сработано в радости: «жизнь начинаем».

На столе лежит много ходившая по рукам книга с надписью на обертке «Домоводство», на стене приколот букетик засохших здешних цветов.

— Издалека перебрались?

— Из Оренбурга.

Съездив на родину в отпуск, Александр привез с собой друга с женой. Теперь живут по соседству.

— Чем же понравилась жизнь на заимке?

— А все тут по мне. Дело хорошее и горячее. И время есть куда деть — на охоту хожу, рыбалка. Вольность тут чувствуешь…

На прощанье молодой плотник показал мне место, где будет стоять плотина.

— Как раз вот там, за краем поселка…

Пока мы в бинокль искали на правом, подернутом дымкой берегу Ангары точку, куда упрется плотина, подъехал шофер.

— Все уже в вертолете. Надо спешить.

Через десять минут мы вылетели и, сделав два круга, уже сверху с большим любопытством разглядывали заимку. Вон дом старика Куликова с коровою во дворе. Вон полинявший барак геологов. И, кажется, Буров сам стоит на пороге…

Дом и банька Александра Слащинина… Задорная надпись на свежей доске: «Даешь Богучанскую ГЭС!» И пока еще спящая Ангара…

Все это важно запомнить, потому что быстро-быстро все тут будет меняться.

 Фото В. Пескова и из архива автора. Усть-Илимск, Кодинская заимка.

 22–25 апреля 1978 г.

Птичьи постройки

(Окно в природу)

В предзимье, когда опадает листва, когда кустарник и лес делаются прозрачными, мы во множестве видим эти постройки. Сейчас же все скрыто, спрятано в зелени, и только писк детворы выдает иногда птичий домик.

Человек на ночь спешит под крышу. Птица выспаться может и на сучке. Но чтобы вывести, вскормить потомство, большинство птиц строят жилища, и эти постройки — одно из чудес природы. Многообразие их описанью не поддается. Есть гнезда-малютки величиною чуть более коробка спичек, и есть гиганты (у орлов, например) весом до полутонны.