Филип Рот - Прощай, Коламбус Страница 7

— Привет, — сказал он мне. — Где тут у вас книги по искусам?

— Что?! — не понял я.

— Искусы. Разве у вас нет книжек по искусам?

У пацана был жуткий негритянский акцент. Единственное слово, которое мне удалось более или менее понять в его фразе — это «искусы». Что бы это значило?

— Ну-ка, повтори еще раз, — попросил я.

— Искусы. Ну, картинки… Брат, книжки с картинками. Где они тут у вас?

— Ах, искусство!Репродукции?

Негритенок с благодарностью принял непонятное многосложное слово:

— Ну да… Они самые.

— Они у нас в нескольких секциях, — объяснил я. — Тебя какие художники интересуют?

Глаза у мальчугана сузились, превратившись в щелочки, и лицо его стало похоже на абсолютно черный блин. Он отступил на шаг, как давеча пятился ото льва:

— Все… — промямлил он.

— Замечательно, — сказал я. — Тогда ты сам выберешь книги, ладно? Поднимешься по лестнице в третью секцию. Пойдешь по стрелке. Вон, видишь указатель? Третья секция. Запомнил? Если заблудишься, спросишь у кого-нибудь.

Мальчишка не двинулся с места; похоже, мое любопытство касательно его вкусов он воспринял за допрос налогового инспектора.

— Смелей, — ободряюще улыбнулся я. — Это рядышком…

И мальчуган пулей полетел вверх, к искусам, топоча каблуками по лестнице.

После ланча, вернувшись за стойку, я обнаружил там Джона Макки. Он был одет в светло-голубые брюки, черные туфли, белоснежную рубашку с эластичными нарукавниками, которую украшал длинный вязаный галстук зеленого цвета с огромным виндзорским узлом, подпрыгивавшим всякий раз, когда Джон двигал кадыком. Изо рта у него пахло бриолином, а от волос пахло, как изо рта. Во время разговора в уголках его рта собиралась слюна. Я терпеть не мог Джона, и порой мне хотелось сорвать с него нарукавники и спустить с крыльца библиотеки пинком под зад.

— Ты заметил среди посетителей маленького негритенка? — спросил Макки. — У него еще жуткий акцент. Он все утро проторчал в третьей секции. Ты же знаешь, чем занимаются там эти пацаны.

— Я действительно видел, как он вошел, Джон.

— Я тоже. А как он выходил, ты видел?

— Я не заметил. Но он, наверное, выходил…

— В третьей секции очень дорогие книги.

— Не нервничай так, Джон. Предполагается, что люди имеют право дотрагиваться до них.

— Можно дотрагиваться, — нравоучительно произнес Макки, — а можно и дотрагиваться. Надо бы за ним приглядеть. Я сам не могу отойти от стойки, к сожалению. Ты ведь знаешь, какие они неблагодарные. Взять, хотя бы, наши жилищные проекты для них.

— Ваши?

— Наших городских властей. Мы строим для них дома, а они… Ты видел, что творится на Зет Бойден? Они бросают пивные бутылки прямо на газоны! Скоро они весь город захватят!

— Нет. Только негритянские кварталы.

— Легко смеяться, когда живешь не по соседству с ними. Схожу к мистеру Скапелло — пусть проверит третью секцию. Где он потом достанет альбомы по живописи?!

— Мистер Скапелло только что позавтракал перченым яйцом, Джон. От твоего известия у него может открыться язва. Я сам проверю, мне все равно нужно на второй этаж.

— Ты же понимаешь, чем они там обычно занимаются? — предупредил меня Джон.

— Успокойся, Джонни. Бородавки от этого вырастут на его чумазых пальцах, а не на твоих.

— Ха-ха! Эти альбомы стоят стольких денег, что…

Но я уже спешил наверх, пока перепачканные мелом клешни мистера Скапелло не вцепились в бедного мальчишку. По дороге в третью секцию я миновал Джимми Бойлена, подростка пятидесяти лет со слезящимися глазами, который разгружал с тележки книги, поступившие из хранилища; миновал читальный зал, где слухи о Малбэри-стрит спали над учебниками по «Популярной механике»; курилку, где толпились взопревшие слушатели летних юридических курсов — одни курили, другие смывали чернила с рук; прошел мимо зала периодики, в котором несколько древних старух, приехавшие сюда на автомобилях из пригорода, сидели, нахохлившись, и разглядывали через пенсне пожелтелые страницы давнишних номеров «Ньюарк ньюс», — и наконец добрался до третьей секции.

Негритенок сидел на выложенном из стеклянных блоков полу, держа в руках раскрытый альбом. Вернее, держал он его на коленях, потому что альбом был огромного формата, и удержать в руках такую махину пацану было не под силу. Он сидел на фоне окна, и прическа его на просвет оказалась состоящей из тысяч маленьких черных штопоров. Мальчишка был очень темнокож — он аж лоснился от черноты. Даже губы его не слишком отличались по цвету от остального лица — словно художник забыл их раскрасить. Черные эти губы были раскрыты, глаза широко распахнуты, и даже уши, казалось, впитывают в себя информацию. Он был в полном экстазе — пока не увидел меня. Поскольку я для него был очередным Джоном Макки.

— Все нормально, — поспешно сказал я, прежде чем пацан успел шелохнуться. — Я просто проходил мимо. Читай дальше.

— Тут нечего читать. Одни картинки.

— Вот и замечательно, — ответил я, шаря для вида по книжной полке.

— Эй, мистер, — вдруг окликнул меня негритенок. — А это где?

— Что ты имеешь в виду?

— Где сделаны эти картинки? Эти люди, брат… Смотри, как они спокойны! Никто не кричит, не орет… Это сразу видно по картинке. Глянь! — он развернул альбом, чтобы мне было видно.

Это было роскошное большеформатное издание Гогена. На странице, которую разглядывал мальчуган, была репродукция, изображавшая трех аборигенок, стоящих по колено в розовом ручье.

Негритенок оказался прав: картина была очень тихая.

— Это Таити. Остров в Тихом океане, — объяснил я.

— Но туда так просто не попадешь, да? Это ведь не курорт?

— Не знаю. Пожалуй, туда все же можно попасть. Только далеко очень. Там тоже живут люди…

— Эй, а глянь-ка вот на эту! — мальчишка перелистал альбом и показал мне картину, на которой Гоген изобразил полинезийку, стоявшую на коленях со склоненной голо вой— словно та сушила волосы. — Ты глянь, брат! — воскликнул негритенок. — Вот это, блин, жизнь!

Войди в эту минуту в третью секцию мистер Скапелло, или, прости Господи, калека мисс Уинни, — услышь они словечки чернокожего пацана, — негритенка лишили бы навсегда права появляться в библиотеке.

— А кто сделал эти картинки? — спросил он.

— Гоген. Только он их не «сделал». Это не фотографии. Он их нарисовал. Поль Гоген. Француз.

— Он белый или черный?

— Белый.

— Блин! — улыбнулся парнишка. — Я так и знал. — Значит, он не фотограф, как все белые?.. Ты глянь, глянь, брат! Посмотри на это! Вот это, блин, жизнь! Скажи?

Я согласился и ушел прочь.

Чуть позднее я попросил Джимми Бойлена спуститься вниз и передать Макки, что все в порядке. Остаток дня прошел без особых событий. Я сидел за столиком администратора, думал о нас с Брендой и время от времени напоминал себе о том, что надо будет заправиться бензином, прежде чем ехать вечером в Шорт-Хиллз, который тонул перед моим мысленным взором в предзакатной дымке — розовой, как ручей на полотне Гогена.

Когда я в тот вечер подкатил к дому Бренды, то на крыльце меня встречало все семейство, кроме Джулии: мистер Патимкин с супругой, Рон и Бренда. Я никогда прежде не видел ее в платье — на какую-то долю секунды мне даже показалось, что это не Бренда. Следом меня ждал еще один сюрприз. Мало кто из всех этих студенток может пристойно выглядеть в чем-то еще, кроме шортов. Бренда же была просто великолепна в платье. Никому бы и в голову не пришло, что эта девушка может надевать время от времени шорты, купальный костюм или пижаму — такие дамы идут по жизни исключительно в светлых льняных платьях. Я двинулся навстречу семейству, преувеличенно бодро пружиня шаг и думая на ходу о том, что надо было помыть машину перед тем, как ехать. Миновав огромную плакучую иву, я подошел к крыльцу. Рон, шагнув навстречу, пожал мне руку так энергично, словно мы не виделись со времен диаспоры. Миссис Патимкин мило улыбнулась, а мистер Патимкин буркнул что-то неразборчивое, потирая при этом руки. Затем вдруг взмахнул воображаемой клюшкой для гольфа и мощно отправил «мяч» в сторону Оранжевых гор, которые, я уверен, названы так потому, что это единственный цвет, в который они никогда не бывают окрашены.

— Мы скоро вернемся, — сказала Бренда. — Тебе придется немного присмотреть за Джулией. У Карлоты сегодня выходной.

— Хорошо, — сказал я.

— Мы должны проводить Рона в аэропорт.

— Хорошо.

— А Джулия ехать отказалась. Говорит, что Рон столкнул ее сегодня в бассейн. Мы специально тебя дожидались. Ну, мы поедем, а то уже опаздываем. Хорошо?