Светлана Пахомова - Ангелам господства Страница 7

Попутно из угла взял за приклад какую-то двустволку, приблизился и продолжал:

— Когда-то этот рерик имел крутое имя — вертикал. Два спаренных ствола на вскидку при прицеле дают иллюзию и преимущества единого ствола. «Антропоморфность». Смешно и страшно — мы шли по кругу одних и тех же знаков и значений: всё — два в одном, и всё — бесполо. Ради чего, ради какой идеи освобождения? Святой и эфемерной цели? Закончив институт, Данила Кофтун примет сан. В скифо-сарматских землях возглавит Феодосийский монастырь. Играет отрицательных героев, с чистейшей, ангельской душой. Впрочем, грешит — пописывает рифмы. Ответа на вопрос: «Зачем все это Жанне?» — не ведает, пойдет искать.

— Не лечитесь? А я о многом догадалась!

Николь по мне водила взглядом вертикально, словно полировала в пласт.

— Вот эта водоросль — бодяга, в мешочке на ночь приложи!

Нечто похожее на пластилиновую массу в целлофане ударилось в мою кирасу.

— Мазила! Танцуешь сифилид в прозрачных драпировках!

— Вообще-то, по правилам за травматизм партнерш у нас, на сцене, на театре, — профнепригодность.

— Исключенье?

— Каплини видел все! А вы не в курсе? Вошел в момент показа, сидел в амфитеатре, наблюдал! Его вердикт прослышали на коридоре: «психофизический зажим, отсутствует находчивость, два предыдущих курса вас ничему не научили!» Виват, друзья, иду надеть пальто, взгрустнется — присоединяйтесь!

Нельзя было предположить, что новый Мэтр, Рыжуля, подобен Феде — душевный птах с ухваткой птицы Феникс. Конечно, «кредитом Вити» молва зачислила спасенье Ники от пропесочки комсомолом, но Высший Мэтр, Каплер, — суммарнопоказательный испепелитель. Крематорий! Хоть может превращаться и в каток — расплавит до синонима асфальта и в кучку соберет, а дальше — понимай, как звали в институте, и выдадут диплом со шлейфиком твоих благоуханий. И станешь театральным анекдотцем. В театрике попахивать. Но, если решено кого отчислить, на то он и Великий Каплер — разжижит до последней капли… крови? Яда? Предания гласят: кому как повезет. Которым случалось попадать под эту трансформацию Каплини, в слезах бежали на другие факультеты с потерей года, времени и сил. Бывает третий — редчайший метод инквизиции Каплини — шкала суммарных обвинений. В народе — «вешалка». С которой начинается театр. Обычно происходит это так: Мэтр разгоняется с позиции своей высокой кручи локомотивом магистральным сметать тебя под насыпь! А ты — шлагбаум! Ты на обочине и ни при чем! Поднялся — не заметил, пронеслось, а Мэтру — вешалка! Запасный путь — педальный тормоз и занудная дрезина. Чудо полета за шлагбаум в истории стоянья института всего лишь пару раз пронаблюдали. Вошло в легенды. Изустно эту летопись передают для избранных изюбрей.

А вот к дрезине под вешалку ходили потрещать неоднократно. В профилактических мерилах дистанции пути.

В те времена вахтерши, лаборантки и медсестры считались умной домашней утварью дворцов, вокзалов, поликлиник. Обладая магнитофонной памятью, они давно постигли, что в стране полный учет без всякого присутствия контроля. На том и застолбили свой самоконтроль. Захочут её недруги подвинуть, пришлют на её голову проверку — она продемонстрирует на донышке от блюдца инвентарный номер и скажет, что из дома принесла! Пожертвовала с мизерной зарплаты! И дальше пьет спокойно чай, плевать, что на рабочем месте! Житейской мудростью накоплено: в стране всеобщей занятости вахтерскому сословью мог послужить девиз, как кредо: не бойся ни мышей, ни змей — это только кажется, будто они по-разному опасны. Убить Змеище и Мыша может Котяшка—Змееборец. Ищи себе котяшку и придерживай на своем драном стульце, но проследи его характер, не то со стульца он прыгнет прям на твою морду! А мордобой вахтершам — крах карьеры, ведь они — фуфаечные этикетки государственных фасадов. А вы считали, что добровольки участковых? Вы ошибались, господа, поскольку понятые — это соседи ваши, дворники, а тетеньки на проходных с наганом, какие раньше были на стратегических объектах художественно-творческого направленья, таких как телецентр, завод грамзаписи виниловых пластинок, игрушек елочных и фабрик народных промыслов всех направлений, в сети по агентурным связям с милицией не значились, поскольку сами ею были. А фельдшерицы и вахтерши госучреждений — начищенный пятак обратной стороны медали. Их знаки — кот ученый и золотая цепь.

Дрезина вывезет. К ней! В лаборантскую — на чай с ватрушками и пончиком буфетным. По этой лестнице за костюмерной ходили всякий раз с двоякой целью: приобрести некий избыток или же откомпенсировать утрату. Вхожу в кислотный быт дрезины лаборантской. По стенам кругом стеллажи, провисшие в ненадобности полки мехами старенькой гармошки едва удерживали снизки книг, брошюр и застарелых методичек. И в этом никому не нужном хламе замшелых директив, доктрин давно забытых и вычитанных на ура докладов под бурные аплодисменты, смотрели два зрачка. Челюсть с рукою попеременно, непродолжительно, но внятно совершали поршневое перемещенье вверх и вниз. Челюсть упала, рука сронила чашечку на блюдце. Антонина вдавила размоченный сухарь в себя по пищеводу и, отхлебнув из блюдца, поперхнулась!

— Ты кто? — Дрезину кашель потопил.

— Святая Богемская Анежка, покровительница крестоносцев!

— Недурственно устроилась! — глыть. — Находчивая! — сось. — Щас чаем отпою, есть старая заварка — на глаз компресс накинем!

Хорошая идея, поболею недолго и немного здесь, в подполье, на третьем этаже, до полного вердикта худсовета. Отсюда вынесут, забвенью предадут или посмертной славе в наказанье. Отброшу этот рудимент — сомненья и страданья — это не шлейф, а ящероподобный атавизм издержек воспитанья. Изъять из багажа познаний преткновенье — хвост, окаймленный кожной складкой, — оторвала тесьму с кирасы. За подходящим стулом оглянулась, чтоб не задеть священного кота, а там потомок полабских пленников дрожит-боится около электросамовара. Опередил. Тоже взыскует утешенья.

— И ты в сраженьях изувечен?

Нежданно повезло — как на ловца все выскочили звери. Грех не вовлечь такое общество в остросюжетную беседу. Полабский пащенок явился сёрбать чай! Я предъявлю ему национальные рекомендации по диагностике симптомов дебилизма.

— Откуда взялся этот вертикал?

— Охотничий, оглобля незапамятных спектаклей, еще эпохи юности Каплини! Простите, Антонина Алексевна, доцента Каплир.

— С оглоблей репетируют отдельно, вне черновых прогонов, без показов и до автоматизма! Сермяжка филармонии с гармошкой!

Дрезина ринулась наперерез скандалу:

— С партнерами не ссорьтесь, снизят баллы всей постановке! Зато теперь не запретят — нет лиха без добра!

— А лихо одноглазое — бывает.

Все то, чего боялась Антонина, сидело перед ней. Чай налила, подвинула сухарик. Сочувствует тому, чего боится, этикетка! Глотать подкрашенную воду было больно, прикладывать компрессы — уже поздно. Но принимать условия игры — необходимый показатель владеющих наукой возрождать. Похоже, что сегодня выпал этот день — день демонстрации искусства возрожденья. В присутствии обезображенной уныньем юности, Дрезина оживилась. По преданью, задолго до того как стать Дрезиной, до лаборантской, Антонина слыла Евангельской Лебедкой. Обладала средством перенесения души студентов из ада прямо в рай! Коловорот подъёма! Всю кафедральную традицию обид и покаяний заквасила она! И сделалась Дрезиной — мелькает-вывозит, стенает-дребезжит… Фактически — завкафедрой: ключи-журналы, всё про всех. По нравственному образу Дрезина была хтоническим животным отряда рыб, но в классовом родстве со скорпионом. С годами её кручина прозябанья в чуждой среде так исказила черты и свойства, что первокурсники пугались, узнав, что в молодости она сыграла одно из самых знаменитых воплощений царицы Клеопатры на Москве. Диплом сдала под птичью кодовую муть ежовской «Соловьиной ночи». Её спасла инерция спонтанных страхов зенитной мощи демона при оскудении духовных рек. На постановки по Ежову члены дипломных выпускных комиссий вставали на правеж во-фрунт: рефлекс сороковых в конце пятидесятых. Антонина была насмешливым потомком поборников панического страха. Кров камерный театра и клише идейного учзаведенья спасли её и отстояли некий дотоле запрещенный принцип — право знаменованья и спасенья малосемейных героинь. Искуплена от мук родить без мужа, актрисою не стала, бабушкой была! А также занималась доместикацией студентов, воистину то было призвание её души.

— Сколько отчислено у вас за первый год?

— Шестнадцать.

— Восемнадцать, но четверых на армию списали.

— Из тридцати за три семестра. О чем вам это говорит? Приёмная комиссия ошиблась? Вы — бездарны? Ступайте вон, у нас бездарных нет?!