Андре Руссен - Попробуй угадай! Страница 7

Жорж. Вот и устраивайся здесь.

Арман. И ты уверен, что эта фитюлька выдержит меня и не перевернется вверх тормашками?

Жорж. Конечно, выдержит.

Арман опускается в кресло.

Ну как, удобно?

Арман. Да, в общем, неплохо. Совсем неплохо.

Жорж. Значит, ты считаешь, что я тебя забросил?

Арман. Я пошутил. И потом, чем меньше ты тратишь времени на меня, тем больше у тебя остается для других. Скажи, ты доволен?

Жорж. Чем?

Арман. Всем. Самим собой, своей жизнью. Ты, верно, подводишь итоги время от времени. Как идет твое дело?

Жорж. Кухонное оборудование – ходовой товар, сам знаешь. Сейчас эра холодильников и стиральных машин, кто-то же должен торговать всем этим барахлом, вот я и торгую. Идиотское, конечно, занятие, но дело идет. Постольку поскольку я его веду.

Арман. Ас Эвелиной дело идет тоже? У меня, знаешь ли, такое впечатление, что вы с ней идете в разные стороны. Или я ошибаюсь? Впрочем, может быть, это нескромно с моей стороны, тогда давай поговорим о другом.

Жорж. Глаза бы мои на нее не глядели!

Арман. А ведь на нее очень и очень приятно посмотреть.

Жорж. Может быть, но я ее терпеть больше не могу.

Арман. Черт возьми, она в чем-нибудь провинилась перед тобой?

Жорж. Ни в чем! Абсолютно ни в чем. Разве только в том, что существует. И в том, что она существует здесь, в этом доме. В моем доме, чтоб ее!…

Арман. А где же ей еще быть, как не здесь?

Жорж. У черта, у дьявола, где угодно, лишь бы не здесь. Лишь бы никогда больше не слыхать о ней. Да я бы давно уж развелся, если бы не Фредерик.

Арман. Я не знал, что у вас так далеко зашло. Это меня крайне огорчает. Не обижайся, но ведь у тебя характер далеко не сахар. Ты уверен, что сам ни в чем не виноват перед ней?

Жорж. Ну уж каков есть, в моем возрасте поздно перевоспитываться. Но, в общем, ты прав, я знаю, что часто веду себя как последняя скотина. Я как раз раздумывал, от кого я мог унаследовать такой свинский нрав. Ведь не от вас же с мамой!

Арман (непререкаемым тоном). От деда!

Жорж. От которого?

Арман. От моего отца.

Жорж. Ты думаешь? Да нет, вряд ли.

Арман. Отчего же вряд ли? Что ты имеешь против твоего деда? Уверяю тебя, он был совершенно невыносим в общении. Ты не походишь на него внешне, но ничего удивительного, если бы ты унаследовал его бешеный норов.

Жорж. От твоего отца?…

Арман. Сердце-то у него было золотое, но при всем том он ухитрялся испортить жизнь всем своим близким. Ты мне часто напоминаешь его.

Жорж. Конечно… Может быть…

Арман. Но я крайне взволнован тем, что ты мне сказал, мой милый. И крайне огорчен. Я так понимаю, что в твоей жизни появилась другая женщина?

Жорж. Да.

Арман. Видишь ли, я плохо разбираюсь в таких вопросах и потому вряд ли смогу быть тебе советчиком. Когда я вижу в обществе или на сцене театра такого рода супружеские пары, которые то сходятся, то расходятся, то ссорятся, то мирятся, то изменяют друг другу, я смотрю на них как на марсиан, и их отношения для меня так же непостижимы и странны, как жизнь инопланетян. А иногда мне кажется, будто это я сам какой-то странный, будто не на земле живу или устроен иначе, чем остальные мужчины. Конечно, до свадьбы я, как большинство молодых людей, знал трех или четырех женщин, но потом я встретил твою мать. Мы сразу же влюбились друг в друга, поженились, и я больше никогда – ты слышишь? – никогда не взглянул ни на одну женщину. А ведь мне представлялось много весьма соблазнительных возможностей, ведь у нас была масса друзей, но такой вопрос ни разу даже не встал ни для меня, ни тем более для твоей матери. (Пауза.) Да! Мы прошли через всю жизнь рука об руку, не разлучаясь ни на миг.

Жорж. Неужели между вами никогда не было ссор, размолвок?

Арман. Никогда. Твоя сестра родилась довольно скоро. А шесть лет спустя появился на свет ты. Но этот шестилетний промежуток помог нам обоим сохранить молодость. Ты, может быть, ощутил то же самое при рождении Фредерика? Он ведь также на шесть или семь лет младше Софи. Женщине в зрелом возрасте чрезвычайно дорог второй ребенок, если первого она родила очень молодой. Я, кажется, никогда не видел твою мать более счастливой, чем при твоем рождении. Она сияла красотой и счастьем. Да… когда я наблюдаю, как живут другие, я частенько говорю себе, что такая пара и такой брак, как наш, редко встречаются нынче, – пожалуй, это просто исключение. Ну, да и твоя мать была редкостной женщиной.

Жорж. Да. Я часто думаю о ней.

Арман. Я знаю, малыш. Я знаю, что ты любил ее так же, как я.

Жорж. Вашему браку можно только позавидовать. Просто невероятно: за всю жизнь ни одной, даже мелкой, размолвки, ни одной разлуки!

Арман. Видишь ли… насчет разлуки… я тебе объясню. Мне случалось путешествовать без нее, когда я ездил по делам. Но, как правило, я старался брать ее с собой и в такие поездки. Только два раза она не захотела сопровождать меня. Всего дважды. В первый раз… (смеется) это было… ха-ха-ха… Ты ведь родился в тридцатом году?

Жорж. Я? Да!

Арман. Ну, конечно, в тридцатом. Значит, это было до твоего рождения. Да-да, конечно, раньше. Я собирался ехать в Болгарию по делам фирмы и, как всегда, хотел взять ее с собой. И представь себе, она отказалась!

Жорж. Почему?

Арман. Ты просто не поверишь, мой милый: ей не нравились болгары! «Но это же смешно, Иоланда!» – говорю я ей. А она мне: «Нет, нет, мне не нравятся болгары!» – «Да что они тебе плохого сделали?» – «Все равно не поеду. Мне не нравятся болгары!» И как я ее ни уговаривал, она и слушать ничего не желала. Ей, видите ли, не нравились болгары! (Смеется.) Заладила одно, и все тут. Так я и не понял, почему она их невзлюбила. Загадки женского нрава! Некоторые женщины не переносят моря, другие не любят горы, а у нее свое – ей не нравились болгары. Ну вот, так и есть! Оно меня вышвырнуло.

Жорж. Кто?

Арман. Твое кресло… я же тебе говорил! Посмотрим, как меня выдержит вот эта твоя железнодорожная скамья… Да! Болгары! (Опять смеется.) И был еще один случай, когда она заупрямилась. Правда, на сей раз, должен сказать, ее доводы были более вескими, чем тогда, с болгарами. Я ехал на конгресс в Триест. На неделю. Разумеется, я хотел взять ее с собой, но тут она воспротивилась так же, как тогда, с Болгарией. «Дорогой мой, – сказала она, – то, что муж едет на конгресс в Триест, это нормально, то, что он хочет взять с собой жену, очень мило с его стороны, но если он не завезет ее в Венецию, это будет просто ужасно. Я охотно поеду с тобой, но провести неделю в Триесте, в то время как можно было бы пожить в Венеции!… Словом, если ты отвезешь меня в Венецию и оставишь там, я еду, если нет, я остаюсь в Париже». Сказала как отрезала! Ты ведь знаешь, она с ума сходила по живописи… Разумеется, я отвез ее в Венецию, и она прожила там неделю. Но я был за нее спокоен, в обществе Тициана и Тинторетто она не скучала. Да. Болгары и Венеция – это были единственные ее капризы, из-за которых она разлучилась со мной. Согласись, за сорок лет совместной жизни это сущие пустяки. Да и тогда мы даже не подумали обидеться друг на друга. В конце концов, вполне естественно предпочесть Венецию Триесту. А что касается болгар, я же первый и признал ее правоту и отдал должное ее предубеждению – неудачная была поездка! (Смеется.)

Жорж. Я люблю слушать, как ты рассказываешь о маме.

Арман. А я люблю говорить о ней. Мы были по-настоящему счастливы, и мне очень жаль, что у тебя все сложилось совсем иначе.

Жорж. Вы много выезжали?

Арман. О да! Мы и принимали часто, особенно вначале.

Жорж. Мама любила гостей?

Арман. В первые годы после свадьбы очень любила. А вот после твоего рождения все сошло на нет. Она занималась только тобой и почти не ездила в гости. Но вначале она обожала общество. И у нее была масса поклонников. Ты ведь помнишь, она была очаровательная женщина. И вокруг нее вертелась целая команда воздыхателей. Жан де Баглон, Жером Вендри, Жозеф Лескале, Жуан де Кастромайа, аргентинец, – я их всех помню.

Жорж. Целая коллекция «Ж».

Арман. Каких «Ж»?

Жорж. А среди них не было хоть одного Пьера или Бернара?

Арман. А еще были Жослен Фуа и Жюльен Детур.

Жорж. Ну и компания, все на «Ж»!

Арман. Что? (Смеется.) Да, правда.

Жорж. Неужели ты никогда не ревновал ни к одному из этой кучи ухажеров, которые увивались вокруг твоей жены?

Арман. Ревновать?! Ну нет. Твоя мать никогда не давала мне ни малейшего повода, малыш. Напротив, меня всегда восхищало, с какой грациозной строгостью она держала всех этих молодых людей на расстоянии. Ты ведь помнишь эту ее почти неуловимую надменность. Я даже подшучивал иногда, я говорил ей: «Ага! Мы, кажется, опять взобрались на своего конька!»

Жорж. Да, я помню.

Арман. Ты помнишь, как она умела поставить на место, если нужно? Эти молодчики тут же понимали, с кем имеют дело, и приходили в себя. Но их поклонение льстило ей, тешило ее самолюбие красивой молодой женщины. Нет… никогда твоя мать не доставила мне огорчений из-за другого мужчины, так же как и я ей из-за другой женщины. Нам было так хорошо друг с другом, что ревность ни разу не коснулась ни ее, ни меня. Только однажды твоя мать действительно обеспокоила меня, и это произошло не из-за мужчины, а из-за войны.