Роман Солнцев - Поперека Страница 7

Но ведь многие в этом здании встречаются, и если не близко знакомы, то в лицо друг друга помнят, – неужто в солидной газете не возникло подозрение: с чего вдруг шкет из «желтой» газетенки пришел к ним с материалом?

Наверное, всё просто: сунул деньги и подмигнул. Теперь это так.

Как же выловить начинающего негодяя?

Зашел в лифт, еще не решив, куда поднимется – на седьмой или одиннадцатый, как вдруг на втором этаже в остановившийся лифт вошла румяная толстуха с глазами-щелочками и воскликнула:

– Поперека!..

От этого картавого «попереки», как от «курареку», все прочие стоявшие рядом вздрогнули и, естественно, обратили внимание на Петра Платоновича. А толстуха в белой блузке и белой юбке с дырочками (с первого взгляда можно подумать, что в пеньюаре), нажав кнопку девятого, продолжала, почти мурлыча от удовольствия:

– Статью несешь? Наслышана о твоих успехах. – И пояснила окружающим. – Он, товарищи, очень хороший ученый.

– Ну, как же... знаем... – пробормотал кто-то. Другие молчали.

А от нее пахло буфетом, она только что откушала, и настроена была благостно. Но быть не может, чтобы не ознакомилась с ужасной публикацией. Стало быть, можно лишь поразиться ее партийной выдержке, – горестно не заахала, а если считает, что правильно укололи Попереку, на людях не развеселилась. Ведет себя простецки, словно только что вчера виделись. А ведь эта дама – может быть, читателю здесь станет смешно – но именно эта толстуха в белом с дырочками, с просвечивающими розовыми пятнашками кожи, была первой женой Петра... когда же это было? В ХХ веке, господа, в ХХ веке... лет 25 назад...

Если не попал в аспирантуру... сдуру...Собери свой тощий чемодан...Поцелуй мамашу, обними папашуИ бери билет на Магадан...

А Поперека попал в аспирантуру, впрочем, ему пророчили ее аж с третьего курса. Но жил он по-прежнему в общежитии, в длинном желтом доме возле глубокого оврага, по дну которого, содрогая землю, проходили круглыми сутками поезда. И вот свела же их тогда судьба.

Друзья Петра в те времена прозвали ее ТСВ – Тумбочкой cо Сластями Внутри – кареглазая, ему под подбородок, с нежным украинским говорком, все время сосала карамельки и угощала желающих. Соня оказалась его первой любовью...

Не дневной, нет – ночной, заполночной. Каждый раз когда в общежитии была пьянка-гулянка, она в темном без горящей лампочки коридоре встречалась ему. Петр обнимал будущую юристку, а она начинала мурлыкать, как кошка. Он не знал, что девушки могут мурлыкать, как кошки.

И каким-то образом она увлекла Петра, хотя была не очень умна, более всего занималась спортом и комсомольскими поручениями. Им выделили комнату, они вместе прожили год, он уже сочинил диссертацию, а она заканчивала пятый курс. Слава богу, ребенка не успели родить – во время долгого отсутствия Петра (Поперека уехал в Москву, в лабораторию Прохорова), она успела изменить ему с секретарем комитета комсомола университета Васей Кошкиным, о чем ему честно доложил сам Кошкин.

Безо всяких скандалов Петр сказал Соне:

– Дело житейское. Брысь.

И она, обиженно задрав носик, ушла, и немедленно вышла замуж за того секретаря. А через год или два Вася Кошкин помер от туберкулеза, чахлый был, как Феликс Эдмундович, хотя и горячий малый, и Соня снова оказалась свободна. Но к этому времени, говорят, переменилась – стала суровой, в партию вступила, стала судьей в одном из районов и более не попадалась на глаза Попереке. Но зачем-то перебралась тоже из Новосибирска в Красносибирск. Не за Петром же Платоновичем следом?!

Ныне Софья Пантелеевна расцвела – или это макияж? Как будто с дальнего юга, смуглая и пышная, вся сверкает серебряными капельками жемчугов и серебра в ушах и на шее. Раньше облик Сони был скромнее, тусклее. Но говорит она вновь, как в юности, мурлыча в нос.

– Нет, в самом деле, что тут делаешь? – спросила она, когда они вместе вышли из лифта на девятом этаже. – Если идешь качать права, напрасно. Они этого только и ждут.

“Так это твои друзья!” – хотел он крикнуть! Он знал: теперь она замужем за известным финансовым воротилой, членом обкома КПРФ Копаловым. И конечно же, не может быть – по определению – на стороне Попереки. Или все же остатки прежней нежности поспособствуют тому, что Петр Платонович кое-что у нее выведает?

Нервно дернув шеей, он ничего ей не ответил. И она долго смотрела на него. Она всегда медленно соображала, эта сладостная Тумбочка со Сластями Внутри, но в здравом смысле ей не откажешь. Хотя странная у Сони судьба: нынешний муж – коммунист, первый муж – вольный забияка. Душа плывет между Сциллой и Харибдой? Так любила она говорить, объясняя Петру некие политические новости прежнего времени. Между свинством и харизмой, ха-ха. В самом деле, пусть не думает, что растерялся и жить уже не хочет!

– Анекдот слышала про новых русских? – Поперека, склонясь и скалясь, как прежде неугомонный, забормотал ей на ушко. – Слышь, Вован, это ты мне на пейджер сообщение кинул? – Ну-ка покажь... Не, не я, почерк не мой.

– Кстати, моего мужа зовут Владимир... но он не такой... – И Соня снова замолчала. И наконец, мигнув глубоко сидящими маслянистыми глазками (это она приняла решение), она заявила. – Сочувствую, но помогать тебе не буду.

Ох, какая принципиальная. Или мстительная. Поскольку в расставании всегда мужчина виноват...

– А я и не нуждаюсь в помощи! – рассмеялся Поперека. – Разве я когда-нибудь был похож на человека, который нуждается в помощи?! – И повернулся, и пошел-позапрыгал по гулкой лестнице вниз. И на шестом этаже вынырнул в коридор и сходу набрел на приемную редакции “большой газеты”.

Здесь сидела за компьютером и телефонами томная девица в платье, подпиравшем грудь и с декольте, над которым роскошно белело нечто, напоминающее развернутый на два полушария атлас Земли. Увидев Попереку, она побледнела.

– Вы... к Игорю Александровичу?.. – пролепетала она. Она, конечно, узнала профессора. Да в редакции наверняка уже состоялся разговор о сомнительной публикации. – Его н-нет...

Петр Платонович дружелюбно улыбнулся.

– Деточка, я не за тем. Позовите сюда автора... я ему пару слов – и пойду. Бить не буду.

Ни словом не возразив, не валяя ваньку (мол, о ком это вы говорите?), она розовыми ноготками набрала номер и тихо бросила в трубку:

– Олег Витальевич... сойдите к нам еще раз... на минуту...

Положила трубу и, слегка покраснев, потупилась.

Через пару минут за спиной Попереки кто-то появился, тяжело дыша.

– Это вы Карсавин? – спросил Петр Платонович не оглядываясь.

– Д-да, – отвечал вошедший.

– Станислав Ежи Лец сказал: знаешь ли ты пароль, чтобы войти в себя?

– Вы... вы из прокуратуры?

– Йес, – вдруг веселея буркнул Поперека. – Что будем делать?

Юноша молчал. И Петр Платонович медленно обернулся к нему. Мгновенно признав его, Карсавин качнулся, словно его ударили. Но Поперека уже не улыбался, не мог улыбаться. Уставясь невидящим закаменевшим лицом на юношу, он пробормотал:

– Я вас, сударь, хотел бы вызвать на дуэль... но вы обосретесь в первую минуту, так как понимаете – я не промахиваюсь. Выйдите на улице и ждите меня – я вам скажу всего лишь пару фраз, и мы расстанемся. Пошел вон! – зарычал Попрека.

Молодой журналист, жалобно сморщив плоское лицо, вышел из приемной. Поперека постарался как можно более ласково посмотреть на девицу:

– Вашему главному редактору привет.

– Вы... будете в суд подавать? – спросила девица. – Я думаю, Игорь Александрович поймет.. произошла ужасная накладка...

“Кстати, неплохо бы содрать с них... именно через суд... но стоит ли?!”

– Вот мой сотовый... – Поперека записал номер на белом краешке одной из газет на столе девицы. – Пусть позвонит.

Олег Карсавин стоял на улице – даже не на крыльце редакции, а за воротами, возле замерших машин.

“Что же мне ему сказать?..” – мелькнуло в голове у Попереки.

– Ну, докладывайте, – только и смог пробормотать он, не глядя на юношу.

– Мой папа ни при чем... – сразу ответил Олег.

– А кто при чем?

Юноша моргал, как от ветра. Он был рослый парень, в джинсах, но шея тонкая, мясистые губы – истинно символ Макдональда – надкушенные... на тонких пальцах два перстня... А мой сын добровольцем, дурачок, воевал в Чечне. Вытаскивал трупы товарищей. Ночами орет: пригнись!.. снайпер!.. Сейчас с заключенными лепит из бетона памятник Петру Первому, сочиняет им письма в стихах домой.

– Я ничего не знаю, – наконец, отвечал Олег. – Мне сказали – я отнес. Я только знаю, наши руководители на вас сердятся.

– За что?! – кажется, наивно воскликнул Поперека. – Я занимаюсь экологией... За что??? – Ох, не унижается ли он сейчас перед этим мальчиком, а в его лице перед вождями местной организации КПРФ? И тут же сменил тональность. – Пошли они, я делом занимаюсь... спасаю Сибирь... Они что, охерели?! Политики-паралитики! Зачем хоронить-то? Ну, обозвали бы.