Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник) Страница 7

Мало кто умел грамотно писать, а знающих украинский язык я в Крыму не встречал. Был у нас художник, россиянин. Собственно, рисовать он не умел, только перерисовывал. Его «произведения» были очень низкого качества. Однажды он нарисовал на теле одного зэка взятое из газеты «Детектив» изображение, которое впоследствии должно было стать наколкой. Сюжет и качество исполнения этого рисунка заставили меня (хотя по большому счёту мне всё равно, что там кто-то собирается накалывать) отговорить его это делать, прилюдно его пристыдив.

Был один странный эпизод, когда Роме запретили изготавливать чётки (а они у него получались всё лучше и лучше), мотивируя это тем, что «не х… здесь устраивать артель».

В тюрьме находился вор в законе Азиат. Он рассылал по хатам послания, направленные на искоренение беспредела. Если кто-нибудь считал, что с ним поступили неправильно, то он мог отписать Азиату, а тот, в свою очередь, должен был разобраться и принять меры. При мне вору никто не отписывал, но одну разборку, связанную с обнаружившимся беспределом в отдельной хате, я наблюдал.

Надо отметить, что тюремные понятия Симферополя и Харькова сильно, а в некоторых моментах даже принципиально отличаются. Харьковская тюрьма и её обитатели произвели на меня впечатление какого-то молодёжного стройотряда. Там же я столкнулся с таким понятием, как «дючник» (моющий и убирающий парашу). В Симферополе такого не было. О ситуации в российских тюрьмах судить не могу, так как с заключёнными мы не общались, и вообще тюремное начальство старалось создать нам как можно лучшие условия. Какие-то окончательные выводы из моего пребывания в тюрьме я ещё не сделал, тем более не собираюсь давать какие-либо советы на тему «как себя вести в тюрьме» и т. д. Психологическая обстановка, наблюдаемая в местах лишения свободы, в научной литературе именуется «психологией замкнутого мужского (однополого) коллектива». Существуют публикации исследований на эту тему. Моё повествование ни в коей мере не претендует на полноту и объективность, что, надеюсь, будет в полной мере восполнено моими партийными товарищами, тоже сидевшими.

Анна Петренко 

Эстакада

Не стоишь, но всё же – надо…Смрад.Передо мною упрямоВырастает она – эстакада.

Белгородский изолятор

Наверное, следует начать с Белгородского централа, точнее, с последних дней в нём. До этого было не так много интересного.

Так вот. Конечно, суд по касатке – это было тяжело. Не потому, что приговор оставили без изменения, я знала, что так будет. Тяжело было видеть мать. И подельников. (Теперь терпи, пожалуйста, осколок, неприятный для тебя, но из песни слова ни фига не выкинешь.) После суда нас развели по боксам. Я была в боксе одна. Мишка – через стенку. Алексей, наверное, в следующем. Нет, пройдя всё это, я имею право судить. С ними ещё всё случилось хорошо, блин, по-божески.

Они ни хрена не знают о тюрьме. И зоны у них санаторно-курортные, а не наркоманские, как у меня. Но мне легко, я знаю, что обо мне помнят на воле и ждут. И даже если бы не помнили и не ждали, всё равно было бы легко. Я знаю, что я права. Я определилась уже в этой жизни и расставила все акценты. Я знаю цену своим поступкам и готова её платить. Лёха-то пофигист, он нормально это переживёт, как очередное приключение, путешествие автостопом, блин. А Мишку сломали. Ему и поговорить-то теперь не с кем по-человечески… Как бы там ни было – жалко таких людей, тяжело это видеть. Как объяснить? Как объяснить, что остаться человеком надо при любых обстоятельствах, это вопрос чести, в конце концов… Да и надо ли вообще объяснять что-то? Надо, наверное, просто жить. Жить правильно – в кайф. Так, чтобы никто, никакая мразь не в силах была этому помешать.

«Чёрный ворон, я – не твой…» После этого они все офигели. Какие песни? Приговор без изменения, тёмный бокс, душно, на душе, наверное, муторно – все ведь всё знают… на самом деле – легко. Петь, смеяться, препираться с конвоем, посылать подельников… Легко.

…Через несколько дней у нас в тюрьме появился новый оперативник. И сразу вызвал меня. Спросил, буду ли я с ним разговаривать. Буду, говорю. Он сказал, что раньше работал с моими подельниками и теперь хочет пообщаться со мной. Пообщались. О жизни поговорили, о том, зачем мне всё это надо… Закончили разговор на оптимистической ноте: «Ты думаешь, тебя никак нельзя сломать?» – «Думаю, нет». Пробовали в принципе и до этого – из камеры в камеру постоянно бросали, рассчитывали, что хоть где-то нарвусь на конфликт; слухи разные пускали о нарушениях с моей стороны…

За два дня до этапа, вечером, после шести, меня перевели в другую камеру. Девочкам, видимо, было «дано задание». И понеслось…

Не знаю уж, по чистой случайности или нет, но в камере к тому же оказался нож (нож в тюрьме выдавали «по требованию»). Драться и выяснять отношения там не с кем. Никто ничего не поймёт – мозги отбиты наглухо. Тем более опер именно конфликта и добивался. «Чтоб мне было не так весело сидеть». Ни фига у него не вышло. Рядовых дежурных ментов никто ни о чём не предупредил. Из камеры меня вывели сразу, перевели спать «к своим». Все – и зэки, и менты – поняли, в чём дело. Вся тюрьма к тому времени уже обо мне была наслышана – слишком необычное дело. Понимание и сочувствие посторонних людей, симпатия с их стороны многое значат в таких ситуациях.

На следующий день опер вызвал Светку из нашей камеры. Интересовался, сука, как я. А что я? У нас с утра в камере веселье, песни и смех. Светка вернулась сама не своя. Она до вечера была такой нервной. Потом уже, когда меня на этап заказали, расслабилась. Говорю: «Что случилось-то, Свет?» Она и сказала, что ждала сегодня целый день, что меня опять переведут, так как опер пообещал: «Я её в покое всё равно не оставлю». Но видимо, он понял, что ничего не добьется… После этого конечно же первый этап – мой.

К сожалению, мои личные записи безвозвратно ушли во время очередного шмона… Хотелось бы написать о том же, но по-другому. Но получается именно это…

Казанская пересылка

Приехали мы в Казань 27 ноября около 23 часов. Стандартные, в общем-то нормальные, первые впечатления: здание старой постройки, высокие потолки, свежий воздух, что для тюрьмы – редкость, непринуждённое обращение администрации к заключённым. Первый шок – это туалет. Описаниям он не поддаётся, но сразу скажу – такого нет нигде. Затем повели в камеру.

Как выяснилось, камера для транзита у них одна. Человек на 30–35. Когда зашли мы, там было 100. «Добро пожаловать в ад». Люди везде: на шконках, под шконками, за столом, под столом, на любом свободном участке вечно мокрого пола. Здесь нет никакого дня или ночи. Спят посменно. Очереди к умывальнику, к розетке. Первые двадцать минут я так и стояла – в куртке, с дурацкими пожитками в руках (самое необходимое – с собой, остальные вещи – на склад). Просто беспомощно стояла. Хрен с ним – куда идти. Чем дышать?! В камере не воздух, а пар, пропитанный никотином, запахом параши, пота, еды. Два маленьких окошка под потолком большую часть времени закрыты.

Кое-как освоившись, я «облюбовала» себе уголок на полу. Тут подошла девочка, представилась «старшей камеры». Она освободила вновь прибывшим места, чтобы мы могли поспать. На двух шконках, составленных вместе, разместилось пять человек. Проснувшись утром, мы обнаружили, что карманы наши тщательно «проверены». Сначала я не сообразила, что там, собственно, можно найти? Оказалось – квиток от сумки, которая на складе. Осмыслив ситуацию, я решила, что надо что-то менять, блин. На поверке записалась к режимнице. Разговаривали мы с переменным успехом очень долго, часа полтора. Вернулась в камеру и в тот же вечер из-за своего слабого сердца отправилась в больничку…

Надо как-то работать, хотя бы в плане информации, так ведь нельзя, зэки тоже люди!

И про это отдельно. Про то, какие зэки люди. Из 100 человек не нашлось ни одного, кто… Слабые, запуганные, каждый сам за себя. Воруют друг у друга. Может быть, они и стоят такого обращения, только жалко всё равно. Вот скажите, до чего должна опуститься женщина, чтобы воровать трусы и бритвенный станок б/у? Нет, не украденных вещей жалко, тем более что всё по мелочи – белье, перчатки, чай, носовые платки… Грустно, что всё это происходит. Ну, нашли, конечно, её, наказали (здесь без этого нельзя, иначе все с тобой так будут поступать). Но ведь она ничего не поняла, ей уже всё равно. Молодая симпатичная девочка…

Естественно, если что-то случается, то всё сразу. В этот же день у меня сгорел кипятильник.

Ну ладно, теперь в основном все неприятности позади… В общем-то Казань и последняя неделя в Белгороде были пока что самыми трудными. В остальном у меня все действительно нормально.

г. Цивильск, ЮЛ-34/7

Этапная песня