Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят Страница 70

— Вот зачем она вас пригласила!.. — продолжал Гастон Серюрье. — Я думал, что делает эта восхитительная нежная женщина среди такого сборища? Сразу должен был догадаться! Жак самоустранился, Беранжер позвонила вам в последнюю минуту, и вы, конечно же, согласились помочь. Вечно вам достаются наряды вне очереди. Вам бы податься в сестры милосердия или открыть бесплатную столовую для бомжей.

— Я думала об этом… А сегодня вечером совсем другая история… Мне даже думать противно обо всем этом маразме.

— Так я и думал. Восхитительная и нежная.

— Вы произносите это так, словно имеете в виду «глупая и наивная».

— Вовсе нет! Я внимательно отношусь к словам, к тонкостям смысла и только укрепляюсь в своем мнении о вас.

— Никогда не понятно, шутите вы или говорите серьезно…

— А вам не кажется, что так даже лучше? Скучно жить с предсказуемым человеком. Быстро приедается. Если я что-то в жизни ненавижу, так это скуку. Зверею от скуки, убить могу. Или укусить. Или что-нибудь взорвать.

Он провел рукой по волосам и произнес тоном обиженного ребенка:

— И к тому же я не могу курить! Для этого надо выйти, а мне приятнее сидеть здесь, с вами. Вы не против, если я за вами поухаживаю?

Жозефина не нашлась что ответить. Уставилась на носки своих туфель.

— Похоже, я вам докучаю…

— Нет-нет! — живо возразила она, ужаснувшись, что могла его обидеть. — Но вы отклонились от темы, вы обещали рассказать мне историю той пары, которая кажется мне такой трогательной…

Губы Гастона Серюрье искривила жестокая усмешка:

— Не торопитесь восхищаться кем попало… Меньше страсти, сейчас вы услышите историю, от которой попахивает серой и святой водой…

— Значит, они хорошие актеры…

— Можно и так сказать…

— История в стиле «Тех, что от дьявола»?

— Именно. Надо бы рассказать Барбе д’Оревильи, он сделал бы из нее новеллу для своего сборника. Короче: она из богатой семьи, католики из провинции. Он из столичной бедноты, эдакий парижский воробей. Умный, ловкий, живой, обаятельный, блестяще учился. Она робкая, скромная, наивная, с трудом окончила школу. Но это с лихвой компенсировало ее состояние. Он встретил ее на практических занятиях в автошколе, соблазнил и женился, она была тогда очень молода и невинна. И сильно влюблена.

— Ну просто как в сказке! — хихикнула Жозефина. Ей все легче и приятнее было с этим человеком. Хотелось смеяться над всем, что он говорит. И не было больше так неуютно в этой большой гостиной.

— Но это еще не все! — сказал он, выдержав многозначительную паузу. — Не знаю, должен ли я все это вам рассказывать. Заслуживаете ли вы доверия?

— Святой истинный крест, разрази меня гром, чтоб мне сквозь землю провалиться! Кстати, мало кого из моего окружения интересуют эти люди…

— Это верно… Вы же ни с кем не видитесь, никуда не ходите, разве что к мессе. Навернув на голову длинную мантилью, перебирая четки на запястье…

— Практически так оно и есть! — засмеялась она.

Она смеялась как ребенок. И сразу стала от этого красивой, яркой, словно засветилась изнутри. Словно на нее направили прожектор. Смех высветил внутреннюю, скрытую красоту, от которой засияли ее глаза, ее кожа и ее улыбка.

— Вам надо почаще смеяться… — сказал Серюрье, посмотрев на нее внимательно и серьезно.

Жозефина в это мгновение почувствовала, что между ними образовалась какая-то душевная связь. Тайное нежное сообщничество. Как если бы он запечатлел нежный поцелуй на ее опущенных веках и она молча его приняла. Они заключили пакт. Она приняла его благородную грубость, его тронула ее жизнерадостная невинность. Он будоражил ее, смешил, она его удивляла и пробуждала в нем смутную нежность. «Мы могли бы стать хорошими друзьями», — подумала она, впервые обращая внимание на его длинный прямой нос, смуглую кожу, черные волосы испанского идальго, слегка тронутые сединой.

— Ну, я продолжаю… Прекрасный брак… Прекрасная квартира, которую подарили молодым на свадьбу ее родители, прекрасный дом в Бретани, тоже их собственность. Короче, удачное начало жизни. Очень быстро он постарался сделать ей детей, двух чудесных детишек, и… с тех пор и пальцем ее не касался. Она даже не удивлялась, полагая, что у всех пар так и происходит. А потом, годы спустя, она собралась в горы кататься на лыжах и забыла шерстяную шапочку в своей комнате — точнее, в их комнате, а когда зашла, застала своего мужа в постели… с другом. С его лучшим другом. В самом разгаре процесса. Это был ужасный шок. С тех пор она живет на прозаке и не выпускает руки человека, который ее предал. И с этого момента история становится примечательной… Он стал лучшим мужем в мире. Внимательным, нежным, услужливым, терпеливым. Можно даже сказать, после этого жесточайшего разочарования они только и стали настоящей парой. Странно, да?

— Действительно странно…

Любовь — странная штука. Филипп сказал, что любит ее, а сам спит с другой. Она кладет свои часы на его ночной столик перед тем, как пойти в душ, торопится в его объятия, а потом засыпает…

— И это только одна история из множества. Никто из персонажей, здесь представленных, не живет так, как рассказывает. Все врут. Одни привирают по мелочам, другие мистифицируют по-крупному. Но никто не идет тем путем, про который говорит. А вы совсем другая, Жозефина… Вы странная женщина.

Он положил ей руку на колено. Она густо закраснелась. Он заметил это и приобнял ее за плечи, чтобы вконец смутить.

Эта сцена не ускользнула от глаз Беранжер Клавер, которая стояла неподалеку.

Дети напихали безе в графин с апельсиновым соком, пирожные плавали на поверхности: выглядело весьма неопрятно.

Она как раз собиралась отнести графин в комнату, когда ее взгляд перехватил жест Серюрье…

«Что в этой женщине такого удивительного? Филипп Дюпен, тот итальянский средневековый профессор, теперь Серюрье! Они ей нужны все разом или как?» — нервничала она, открывая ногой кухонную дверь.

У двери она случайно толкнула филиппинца, который закачался, чуть не опрокинул блюдо, которое нес, ухватился рукой за раскаленную плиту, вскрикнул, потом справился с болью и умудрился ничего не разбить. Беранжер пожала плечами — дурацкая идея уродиться такой малявкой: его и под блюдом-то не видно! И тут же ее мысли вернулись к предыдущему сюжету: Жозефина Кортес. Она всех их цепляет своим видом испуганной монашки. Теперь, видимо, следует напускать на себя целомудрие, чтобы соблазнять мужчин!

Она прикрикнула помощнице, раскладывающей кружки апельсина на тарелке:

— Давайте в темпе! Гости разойдутся, а вы все будете тут копаться!

Девушка недоуменно посмотрела на нее.

— А, ну да, она же по-французски ни в зуб ногой! You’re too slow! Hurry up! And put them directly on the plate![39]

— О’кей, мадам, — ответила девушка, улыбнувшись широко и бессмысленно.

— И зачем нанимать всех этих помощниц, если все равно все делаешь за них?! — возмутилась Беранжер, выходя из кухни и ставя на стол новый графин апельсинового сока — без плавающих безе.

Именно этот момент Жак Клавер выбрал, чтобы покинуть наконец комнату и предстать перед гостями.

Он медленно, величественно спустился по лестнице, не спеша переставляя ноги, словно танцуя танго, — так, чтобы все могли лицезреть его появление постепенно, шаг за шагом. Остановился на нижней ступеньке. Знаком подозвал Беранжер. Подождал, пока она подойдет и встанет рядом. Приобнял ее, ущипнул, чтобы она улыбнулась. Она удивленно хихикнула и оперлась на него. Он откашлялся и начал свою речь:

— Дорогие друзья, приветствую вас! Я благодарю вас всех, что вы пришли сюда сегодня… Благодарю также за постоянство, с которым вы навещаете нас каждый год. Не в силах высказать, насколько я растроган, видя вас вокруг чудесных бэзэ с кремом (он так и произносил: бэзэ) нашей дражайшей Беранжер…

Он зааплодировал, повернувшись к жене. Она поклонилась, лихорадочно гадая, к чему он клонит.

— Эти маленькие замечательные бэзэ, которые мы бэзоглядно поглощаем, желая друг другу всего наилучшего и выражая друг другу свою бэззаветную преданность…

Некоторые засмеялись, Жак Клавер сделал паузу, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Я хотел бы поблагодарить жену за этот прекрасный праздник… за это произведение кулинарного искусства… Но я еще и хотел бы сообщить вам бэзотрадное известие… Увы, увы… Наши бэзэ не смогли обэзопасить наш брак. Они оказались бэзсильны его сохранить. Но мы и бэз этого уже были на исходе супружеских сил. И чтобы избавить себя от бэзполезных страданий и сохранить бэззаботную улыбку, мы решили разбэзжаться. И я хочу сообщить вам, что отныне и по обоюдному согласию мы с Беранжер будем жить в бэзбрачии… И уверить, что о совместной жизни у нас останутся самые бэзоблачные воспоминания…