Виктория Платова - Мария в поисках кита Страница 71

Игнасио Фариас чрезвычайно удивился бы, увидев на окне розу.

Потому что я тоже вижу розу. На окне.

Собственно, поэтому я и остановилась у дверей: из-за розы, а вовсе не из-за того, чтобы стряхнуть снег с ботинок. Всю дорогу к дому я думала о странностях падающего снега, и это были короткие мысли, ведь и сама дорога — короткая, она не занимает больше минуты. Но за это время я все же успела вскользь удивиться тому, что снег отказывается ложиться на плечи и рукава куртки, он как будто огибает меня. Не вступает в контакт. И напрасно я выставляла руку ладонью вверх — на нее не упало ни одной снежинки, хотя происходящее на улице иначе как метелью не назовешь.

Следует ли из этого, что моя ладонь предназначена совсем для других вещей?

Для ключей на длинных шнурках, после которых даже снег отказывается иметь со мной дело?.. И вот теперь — роза на окне.

Я увидела ее сразу: небольшую, с растрепанными лепестками бордового цвета. Нет-нет, лучше сказать — цвета давленой вишни. Она отлично устроилась за оконным стеклом, на подоконнике, в темно-рыжем керамическом горшке с облитыми глазурью краями. И вид у нее был такой, как будто она стояла здесь всегда. А ведь я точно помню, что еще утром никакой розы здесь не было!

А теперь их целых три, если приплюсовать к розовому цветку два нераспустившихся бутона. Я бы могла назвать растрепанную розу красивой, если бы она и вправду стояла здесь всегда.

Но еще утром ее здесь не было!

Мне не нравится эта проклятая роза, я не жду ничего хорошего от ее появления. И она не могла появиться сама по себе, значит — ее кто-то принес.

Кико?

Мысль о Кико ненадолго успокаивает меня: мальчики-мечтатели частенько дарят своим подружкам милые и совершенно невинные подарки, а что может быть невиннее цветка?

Но роза не кажется мне невинной, совсем напротив.

Она…

«Опасна»? — нет. «Угрожающа»? — тоже нет. Черт, вот черт! — я не могу подобрать для нее подходящего слова!..

Наверное, следует войти в дом и приблизиться к цветку, и тогда наиболее точное определение моментально найдется.

Следует войти, следует, — но я почему-то медлю, пялюсь и пялюсь в окно и вижу в нем отражение собственного лица. И это — лицо Ти, девушки двадцати пяти лет, рассудительной и здравомыслящей; лицо, которое я знаю во всех подробностях. Ни одна подробность не упущена, все на своих местах. Овца и простофиля Ти ничем не отличается от Ти на стоящей, погребенной под завалами из леденцов монпансье.

— Клянусь ничему не удивляться, — говорю я себе.

И все же, первое, что делаю, войдя в дом и приблизившись к подоконнику с розой, — округляю рот от удивления. А потом — вытягиваю его в трубочку и, кажется, присвистываю. Ну да, присвистываю: «фьють», вот как это выглядит в написанном варианте. Хотя ВПЗР предпочитает гораздо более выразительное и эмоционально окрашенное слово:

фью-ить.

Нет уж, дудки, нельзя позволять ей вторгаться в мои эмоции и усиливать или ослаблять их по своему собственному желанию!.. Так что: фьють, фьють, фьють, в полном соответствии с компьютерной вордовской правкой, без всяких там «добавить в словарь».

Одно из «фьють» относится не к самой розе, а к керамическому горшку, в котором она высажена. В облитых глазурью краях нет ничего необычного, зато на боках явственно видны рисунки: женщины-киты, фирменная мазня Кико. Мазня совсем свежая, в этом убеждаешься, стоит только коснуться краски кончиками пальцев. Рисунок моментально стирается, а на пальцах остаются следы от белил. Значит, Кико был здесь, и совсем недавно.

И это он принес цветок, больше некому, других художников на острове нет. Во всяком случае, мне о них ничего не известно. Но даже если бы на горшке были нарисованы не женщины-киты, что-то другое, у подарка от тайного воздыхателя (сюрпризика, мать его!) есть еще одна отличительная черта. Знак, указывающий на Кико.

Шнурки.

Шнурки перехватывают стебель прямо под розой и бутонами, их не два, как мне показалось вначале, — три. Шнурков соответственно четыре, все разных цветов. И они короткие. Такие же короткие, как те, что обвивают запястья Кико: это и есть оптимальная длина, не придерешься. Я и не собираюсь придираться, но роза в горшке меня раздражает. Из-за того, что в ней слишком много Кико. Навязчиво много, чтобы я, не дай бог, не спутала своего тайного воздыхателя с кем-нибудь другим. Типичный прием мечтателей: подбросить сюрпризик-мать-его и снабдить запиской, где детскими каракулями выведено: «От неизвестного из дома напротив с любовью».

Я отлично знаю, кто живет в доме напротив, на это и расчет.

Чайная роза на языке цветов означает «всегда буду помнить», розовые бутоны — невинное сердце, но подобрать точное определение именно этому цветку по-прежнему не удается.

«Опасная» — нет. «Угрожающая» — тоже нет, роза в горшке никому не угрожает, у нее даже шипов нет. Устав пялиться на бутоны, листья и стебли вкупе с дурацкими шнурками, я перевожу взгляд за окно, туда, где все еще идет снег.

Он по-прежнему странный, он не заметает следы от ботинок, ведущие к дому, хотя должен.

Добро бы это были только мои следы, но есть еще одни: от мужских ботинок, судя по размеру. Подходя к двери, я не заметила их, и это тоже странно.

Ничего странного в этом нет, убеждаю я себя, — я просто не смотрела под ноги, а следы принадлежат Кико. Мальчику-мечтателю, принесшему чайную розу. Других людей, которые могут оставлять следы, на острове нет. Во всяком случае, мне о них ничего не известно.

Овце и простофиле Ти такого объяснения вполне достаточно.

Единственное, что смущает: отсутствие следов, ведущих не к дому, а от него. А ведь в него вошли как минимум двое, и ни один не вышел.

Я и не могла выйти, я стою у окна с чайной розой. А Кико?

Он все еще в доме?

— Кико! — кричу я, выскакивая из кухни. — Кико, эй!..

Ответом мне служит тишина. Ни единого шороха, ни одна половица не скрипит. Глупейшее выражение, если учесть, что в доме Игнасио все полы выложены каменной плиткой. А единственная деревянная лестница укутана толстой ковровой дорожкой, способной поглотить любой звук.

В полной, почти оглушающей тишине я делаю несколько шагов, внимательно осматривая пол — от входных дверей до самой лестницы: цепочка крохотных лужиц от растаявшего снега ведет на кухню. И это мои следы.

А следы Кико?

Они уже успели высохнуть?

Конечно, успели, убеждаю я себя. И напрасно — потому что полное их отсутствие у дверей компенсируется присутствием на ковровом покрытии лестницы. Темные непросохшие пятна на каждой из ступенек. Зачем Кико поднимался наверх? — ведь роза стоит на кухне…

— Эй, Кико! — снова кричу я. — Ты наверху?

И снова — никакого ответа. Проще подняться на второй этаж самой, что я делаю, ежесекундно убеждая себя в том, что Кико неопасен, он никому не угрожает, какие еще определения ему подойдут?.. Мальчик-мечтатель — да, да и еще раз да. Книжный урод — нет, нет и еще раз нет! «Да» и «нет» чередуются, как правая и левая ноги. Как мокрые пятна на дорожке: одно смещено вправо, другое — влево, так и должен подниматься человек. Любой человек, вне зависимости от того, мечтатель он или урод. Главное условие, чтобы этот человек был из плоти и крови.

Не фантом.

Вот оно! Определение для Кико найдено: он не фантом!

Жаль, что это не объясняет, почему следы заканчиваются вместе с дорожкой: пол между нашими с ВПЗР спальнями восхитительно сух.

Кико остался на верхней ступеньке лестницы? Он и сейчас стоит здесь, рядом со мной, только я его не вижу? — из-за того, что все странно на этом гребаном острове, в гребаной голове писателя, которая никак не может договориться сама с собой. Которая не в состоянии скроить подходящую схему; чтобы нигде не жало и не рвались нитки; и булавки, выдающие несовершенство, сырость и непрописанность замысла, не впивались в кожу.

Так могла бы рассуждать Ти-настоящая.

Овца же и простофиля Ти врывается в спальню ВПЗР, где, кроме висящей на стене Пенелопы Крус, нет ни одной живой души. Мельком бросив взгляд на оскароносицу, а потом нагнувшись и с чуть большей обстоятельностью обшарив глазами пространство под кроватью (Кико нет и там), она возвращается в коридор и толкает дверь в ванную.

Пусто.

Остается лишь ее (моя, моя!) комната — и больше искать Кико негде, разве что он и впрямь ошивается у меня за спиной. Или ухватился за перила лестницы и чуть покачивает корпусом, в параллельной реальности.

Войдя в комнату, я снова никого не нахожу. И лишь подойдя к окну и выглянув из него, обнаруживаю Кико. Он стоит на противоположной стороне улицы, задрав голову вверх, и смотрит прямо на меня. Улица не освещена, как не была освещена все эти дни, но, возможно, в параллельной реальности гребаного острова или в гребаной голове писателя фонари горят. Иначе как объяснить то, что я вижу Кико во всех подробностях? Я вижу его куртку с капюшоном, закатанные рукава, шнурки на лице; различим даже цвет шнурков.